Медный гусь - Немец Евгений (е книги .TXT) 📗
– Менкв, – ответил толмач. – Довелось мне по глупости забрести на вогульское капище на Сосьве, вот куль меня и порвал.
Мурзинцев перекрестился.
– С нами Господь, не даст Он нас в обиду, – тихо, в бороду, произнес он, но Рожин его услышал.
– Господь, говоришь? – спросил толмач то ли сотника, то ли сам себя. – А Господь эти земли не видит, они под тысячелетним шаманским камланием сокрыты. Так что мы тут с местными бесами один на один. Мы с тобой, Степан Анисимович, одному князю крест целовали и теперь одно дело на двоих делаем. Нам друг за друга держаться надо, иначе не выжить.
Мурзинцеву стало совестно от своего недоверия к толмачу и оттого, что в этом недоверии хотел на нем злость выместить. Рожин опустил рубаху, неторопливо надел зипун, опоясался, сказал примирительно:
– Ну что, Анисимович, идем Медного гуся брать или будем друг друга недоверием изводить?
Мурзинцев, понурый, но умеющий признавать свою неправду, протянул Рожину руку, ответил:
– Извиняй, Алексей, стар я уже для таких переделок.
– Забудь, – отозвался толмач, отвечая на рукопожатие.
И тут воздух, словно залп пищалей, прорезал дикий вопль, и следом посыпались вразнобой ружейные выстрелы. От усталости и следа не осталось, Рожин, Мурзинцев и Ремезов бросились назад, к товарищам, и впереди всех бежал сотник, в ужасе от мысли, что кто-то еще из его подопечных погиб.
Сотник выскочил на опушку соснового молодняка грудью прямо на ружье. Поверх кремневого замка на сотника смотрели бешеные от страха глаза Прохора Пономарева. Мурзинцев едва успел схватить горячий ствол и задрать его вверх, как бабахнул выстрел. Приклад отдачей врезал стрельцу в плечо сверху, так что он, словно гвоздь от косого удара молотка, сломался в поясе и бухнул на зад. Прошка сидел, широко раскинув ноги, и с ужасом таращился на сотника.
– Отставить пальбу! – заорал Мурзинцев. – Совсем ополоумели?!
Сотник выдернул у Прохора фузею, бросил на землю, схватил Пономарева за шиворот, рывком поставил на ноги и без промедления съездил ему кулаком по роже. Стрелец во второй раз бухнул в траву, но в глазах появилось осознание.
– О Господи!.. Господи!.. – залепетал он. – Повинен, повинен, Степан Анисимович, думал, леший скачет…
Прохор извернулся на четвереньки и пополз к сотнику, хватая его за подол кафтана.
– Да будет тебе! – бросил Мурзинцев, тяжело дыша. – Чего стряслось-то, по ком палили?
Васька Лис и Игнат Недоля ружья уже опустили, но были стрельцы взъерошены, дышали сипло, будто воздуха им не хватало, а глаза у служивых горели диким огнем. Отец Никон левой рукой крест в сторону болота выставил, а правой посох за тонкий край ухватил, как дубину. Пресвитер дрожал, но не от страха, от возбуждения, словно схватился он один на один с бесом и победил, обратил проклятого в бегство.
– Узрел сатана Крест Животворящий и хвост поджал! – веско, победоносно произнес он. – Уразумели теперь, маловерные, могучую силу веры?!
– Прошке леший не примерещился на болоте, – глухо сказал Васька Лис. – Как он говорил, так и есть. Огромный, мохнатый, харя зеленая, цвета речной тины, глаза змеиные, желтым пламенем пылают…
– По топи, как по сухому, бежит, и плеска нету, – добавил Недоля.
– А лапища, лапища-то, Господи! И когти, что твои ножи, косолапый позавидует!..
– Попали хоть? – спросил Мурзинцев, с тревогой вглядываясь в туман над болотом.
– Может, и попали, да все равно ушел, – отозвался Лис. – Он как чертенок из табакерки выскочил, саженях в пяти всего, и так же скрылся, будто и не было.
– Душа в пятки провалилась, – сознался Недоля. – Не приведи Господи еще раз увидеть…
– Стало быть, капище рядом, – спокойно сказал Рожин сотнику. – Шаманы менквов приручают, чтобы те, как псы сторожевые, кумирни стерегли, чужих не пускали. Теперь надо вместе держаться, менкв на отряд нападать не станет.
– Может, воротимся?.. – осторожно подал голос Прохор Пономарев.
– Не раскисай! – рявкнул на него сотник. – Проверить ружья, перезарядить, и выступаем. Вернемся к стругам, всем водки налью.
– Анисимович, вечереет же, – угрюмо заметил Васька Лис, который и обещанной выпивке уже был не рад. – Ночью в болоте застрянем, а там леший…
– Успеем, – заверил Рожин. – Я тропу через болота запомнил, назад за час доведу.
Путь лежал на вершину холма. Пока взбирались, Семен Ремезов нагнал толмача и попросил рассказать про менквов. Мурзинцев, услыхав вопрос парня, тоже шагу прибавил, послушать, что Рожин про местных бесов расскажет.
– Вогулы так про то сказывают, – начал Рожин. – Главный бог Торум человека сотворил не сразу. Не вышел у него с первого раза человек. Торум взял два бревна лиственницы, вырезал из них тулово с руками и ногами и голову, скрепил, повернул к себе спиной и дунул. Болван ожил, но оказался он не человеком – менквом. Так, недоделанный, в леса жить и убежал. Посмотрел на то Торум, головой покачал и взял еще два лиственничных полена. Но прежде чем человека стругать, обтесал бревна до сердцевины – до мудрого древа. И творил во второй раз Торум собранно, тщательно, а когда закончил, куклу к себе лицом повернул, и жизнь ей в лоб, а не в затылок вдохнул. Так появились ханты и манси…
– Ты лучше про повадки твари этой поведай, – перебил толмача сотник. – Откуда они взялись, не интересно, а вот как воевать их – знать пригодится.
– Самок менквов я не видал, но слыхал, что детеныши у них бывают, – подумав, ответил Рожин. – Вогулы их менква-пырищ называют. Стало быть, как-то плодятся… Менкв осторожен, как волк-одиночка, но ежели убедится, что дело верное, нападает стремительно и рвет добычу в клочья. Силой обладает недюжинной, может и медведя одолеть.
– Как же ты от менква увернулся? – Мурзинцев вспомнил шрамы на теле толмача.
– Господь предостерег, не иначе. Я за час до этого беду почуял, как толчок в сердце. Штуцер перезарядил, пороху досыпал и две пули сразу закатал. Но менква проглядел, вынырнул он у меня из-под ног и когтями по животу полоснул. Я и боли не почуял сперва, на спину опрокинулся, только ружье перед собой выставил. Он сверху навалился, ну я и саданул так, что штуцер по замок в землю вошел. Дырища в грудине у менква с кулак образовалась, на месте кончился.
Семен смотрел на Рожина с оторопью.
– Неужто так и было? – спросил он.
– Я не Васька Лис, к брехне не приучен, – спокойно ответил толмач.
– Могло и ствол разорвать, – задумчиво заметил Мурзинцев.
– Я ж и говорю, Господь уберег.
– Значит, стрелять их можно, – заключил сотник и от этого приободрился. – Ты говорил, что твари на отряд не нападают. А если отстанет кто?
– Менквы, как и волки, вырезают больных и хилых. Ежели ты, Степан Анисимович, в сторону отойдешь, тебя, дай Бог, и не тронет. А если кто послабее, может и напасть.
Семен Ремезов остановился, ошарашенный.
– Ты про меня, что ли?! – выдохнул он.
Рожин замер, оглянулся на парня.
– Да нет, – ответил он, усмехнувшись. – Ты поздоровее многих будешь.
Сотник тоже замер, внимательно посмотрел на Семена, оценивая силушку парня, потом оглянулся, смерил взглядом Ваську Лиса, Игната Недолю и остановился на Прошке Пономареве. Прохор лез по склону холма последним, сопел и постоянно оглядывался. Рожин проследил взгляд сотника, грустно вздохнул, отвернулся и пошел дальше.
Сосновый молодняк подковой окружал подошву песочного холма и ручьем убегал на юг, где вливался в реку старой тайги. Путники забрались на вершину холма. Песчаные горы, словно караван барж, гусем тянулись на запад и, казалось, ушли бы, но дорогу им преградила вода. Обь, до икоты напившись талых снегов, лениво ползла-поворачивала на север, расплескивая воду, словно до краев наполненное корыто на скрипучей подводе. Вот и тут река пролилась за последней горой, затопив долину на юго-востоке. Между разливом и холмами черным клином, как заноза, торчала тайга. В сером вечернем небе сор тускло мерцал, и казалось, что это не вода, а огромное смоляное пятно расползлось по окоему, придушив долину своей непомерной тяжестью. В центре черного озера, словно еж, топорщился остроносыми елями остров.
