Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Файзи охотно рассказал доктору о делах отряда, о походе и битвах. Оказывается, Файзи всего день назад сам вернулся из Бухары.
— О, вы были в Бухаре? — удивился Пётр Иванович.
— Да, и я и Юнус. Мы разговаривали с человеком из Москвы, с Серго Орджоникидзе, — сказал Файзи. — Он приехал от Ленина и нам, командирам, читал бумагу, которую подписал сам Ленин. Великий человек Ленин. Он так далеко от нас, он так занят государственными делами, но он помнит о делах Бухары и бухарских мусульманах-трудящихся, таких, как я. Ленин думает о нас, заботится о нас и не забывает нас в нашей борьбе против проклятых басмачей, против проклятых джадидов-предателей. Нам сказал так сам Орджоникидзе. Хороший, простой человек, а ведь он большой начальник, он уполномоченный самого Центрального Комитета большевиков. Он сказал нам с Юнусом: «Друзья, Файзи и Юнус, вы новые люди нашего времени. Вы храбрецы и герои не потому, что не боитесь пуль и сабель эмира и других врагов народа, а потому, что вы не побоялись поломать законы шариата и адата, не затрепетали, как рабы, перед зелёным знаменем пророка. Вы новые, замечательные люди, низвергающие тьму и тиранию мракобесия! И революция победит, когда вашему примеру последуют люди гор и у нас будут ещё такие отряды, много отрядов добровольцев». Да, так сказал товарищ Орджоникидзе, и я горжусь его словом, и Юнус, мой друг, гордится его словом.
Все наши бойцы, которым я передал это слово московского большевика Орджоникидзе, гордятся, и когда я вернулся к себе в отряд, я рассказал обо всем, и у нас был большой праздник, большой пир по этому поводу.
Много рассказывал еще Петру Ивановичу Файзи о своей встрече с Серго Орджоникидзе, но особенно его поразило и восхитило обращение этого человека с ним и с Юнусом.
— Какой человек! Какой души человек. Волосы у него длинные, усы совсем как у нас, узбеков, а взгляд проникает в самое сердце! Настоящий товарищ и друг. Понимает душу рабочего. Он не смотрит там на шёлковые халаты. Ему не заморочили голову всякие там Нукраты. Он сразу сказал, что торгаши да бывшие имамы и чиновники пекутся не о народе, а о своём кошельке. Почему, говорит, у вас в назирате нет крестьян или ремесленников, или рабочих. Что это такое? Почему у вас в бухарском правительстве все из богачей да духовенства, а? У нас революция пролетарская. Шире дорогу пролетариату. И не только сказал так. Сейчас в Бухаре идёт чистка, такая чистка! Из назиратов повыгоняли бывших эмирских чиновников, байских и бекских сынков, из милиции — всех басмачей. У нас новые назиры — большевики. Они знают, что нужно народу.
От удовольствия Файзи даже потирал руки.
— Он, Серго, прямо потребовал, чтобы всюду в назиратах были люди из трудящихся, те, кто предан советской власти, кто честный человек. Надо, говорит, чтобы государством управляли крестьяне и рабочие. Тогда все увидят, что в правительстве свои, и пойдут за ними. От Ибрагима и Энвера народ отвернётся и пойдёт за правительством рабочих и крестьян... Вот как.
Файзи рассказал, что товарищ Орджоникидзе очень интересовался деятельностью добровольческого отряда, дал указание помочь обмундированием, оружием, возмутился странным поведением назира финансов и потребовал предать его суду. Тогда же было решено перебросать отряд Файзи в Гиссарскую долину на помощь Байсунскому гарнизону, героически противостоявшему главным силам Энвера.
— Товарищ Серго сказал, — продолжал Файзи, — красноармейские части ударят на Даниара в районе Карши — Шахрисябз, а добровольцев Файзи мы пошлём в качестве посланцев доброй воли к таджикскому народу. Ты, Файзи, сам таджик, сам из горной страны. Многие твои люди — таджики. Вы придёте в горную страну не только как воины, вы понесёте с собой слово Ленина о свободе и земле, о счастье! И за вами пойдут все, кто трудится на земле. Иди-те, Файзи, сокрушайте Энверов и Ибрагимов оружием. Будите разум и сердце простых людей словом!
И Файзи и Юнус не стали задерживаться в Бухаре. Получив всё необходимое, они сели на поезд и поспешили в Самарканд, а оттуда верхом в долину Магиана, где ждал их отряд.
Доктор долго не мог заснуть. Он поражался, что такой обычный анатомический орган, как сердце, может так давать знать о себе. А сейчас, чёрт возьми, или луна, вылезшая из-за горы, или высота места или... но почему-то сердце ныло и ныло и не давало покоя. Он долго в раздумье бродил по ночному кишлаку, вызывая вполне понятное раздражение у местных собак, закативших оглушительный концерт, и не меньшее раздражение у магианцев, заваливающихся по горному обычаю спать с наступлением темноты. Им дела не было до того, что какой-то там русский доктор, страдающий бессонницей, бродит по древним улочкам и развалинам замка мугов-огнепоклонников и любуется посеребренными вершинами гор и игрой лунных бликов в воде магианских потоков. Мечты Петра Ивановича нельзя было назвать отвлеченно-лирическими. Доктор не сочинил никогда и двух рифмованных строк. Он мечтал не об эфирном существе грез, он мечтал о вполне реальной женщине, живой, с горячей кровью. Наверно о такой прекрасной Абдурахман Саади сказал: «Твои тёмные глаза кружат голову, а твоё потягивание заставляет мечтать об объятиях...»
Очень поздно доктора нашел Алаярбек Даниарбек, увёл с собой и уложил спать на берегу бурного потока. Давно в медицине известна успокаивающая роль монотонного шума воды. Пётр Иванович заснул и в сновидениях видел Жаннат, которая лукаво улыбалась и декламировала ему из дивана Анвар-и-Сохайли:
«Я не говорю: будь саламандрой или будь бабочкой, но раз тебе пришло в мысль сгореть — будь мужественен».
Проснулся он рано и отправился, к ужасу Алаярбека Даниарбека и всех бойцов отряда Файзи, купаться в реку Магиан.
Кипящая, словно нарзан, вода швыряла по камням, холодом обжигала тело, и выдержать долго было невозможно. Уже сидя на траве на бережку, Пётр Иванович раздумывал о том, что же ему делать. Он пришёл, наконец, к мысли, что самое лучшее, если он вместе с отрядом Файзи перевалит через Фанский хребет в долину реки Ягноба, куда, по слухам, ушёл красноармейский отряд. Выполнит задание, а там вернётся обратно... Вернётся... Вернётся... Мысленно он представил себе карту горной страны — и сердце опять заныло... Он посмотрел на величественный, покрытый снегом зуб Хазрет Султана и ясно представил лежащие за ним зеленые сады Гиссара, чинары, прозрачные ключи и...
— Гм... гм... — сказал вслух доктор. — А Гиссар не так далек... а?
Он случайно перевёл глаза на противоположный берег, и... Гиссар с чинарами сразу же вылетели у него из головы. Никем не видимый со стороны Пётр Иванович мог наблюдать очень интересную сцену в кишлачном дворе наискосок от того места, где он сидел.
Грузный, в одном исподнем, повязав свой толстый живот зелёным платком, стоял Амирджанов посреди двора и, оживлено жестикулируя, беседовал с двумя очень живописными бородачами. В добротных камзолах, в хороших сапогах, с карабинами и шашками, держащие под уздцы крепконогих коней с богатыми сёдлами, они ничем не походили на местных, влачивших полунищенское существование горцев. «Люди из отряда Файзи», — подумал доктор, но тотчас же отбросил эту мысль.
Бойцы коммунистического отряда были одеты гораздо скромнее и беднее, да, к тоиу же, хоть доктор не очень-то разбирался в военных делах, винтовки у этих «типов», как он их назвал, не те.
Тем временем собеседники Амирджанова закончили, видимо, разговор, согласно кивнули чалмами («Кстати, — сказал про себя доктор, — чалм люди Файзи не носят») и пошли к воротам, ведя на поводу коней. Амирджанов что-то кричал им вслед, но что именно, доктор не разобрал. Слишком сильно ревела и гудела река.
Осталось одеться и пойти к Файзи. Горячий ширчай оказался весьма уместен после такого героического купания, но, ломая только что испечённые лепёшки, доктор сильно досадовал и нервничал. Амирджанов на какую-то минуту опередил его и явился в лагерь к добровольцам. Он сидел здесь же с Алаярбеком Даниарбеком и с жадностью, гулко прихлебывая, пил ширчай и внимательно поглядывал на доктора. «Уж не видел ли он меня во время купания? — подумал Петр Иванович. — Сейчас он что-нибудь скажет по поводу всадников». Так оно и вышло. — Вы знаете, товарищ Файзи, — заговорил Амирджанов, насытившись, — гм... гм... вы так отнеслись к моему назначению... э... недоброжелательно...
