Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Но Амирджанов фыркнул и, подгоняя коня камчой, начал пробираться вперед, хотя дорога по-прежнему оставалась чрезвычайно узкой и на ней два всадника могли разъехаться с трудом. Когда ему удалось обогнать бойцов, он крикливо обратился к Файзи.
— Не туда, не туда... Зачем вы спускаетесь?.. Товарищ Файзи, не надо спускаться.
Но Файзи, по указанию Алаярбека Даниарбека, повернул коня на едва заметную головоломную тропинку, крутыми уступами в пластах гранита сбегавшую к ревущему потоку реки Шинк. Конь Файзи, испытанный в горных походах, уверенно ставил свои маленькие твёрдые копытца в расщелины и впадины среди скал и камей и бережно нёс своего хозяина по почти отвесному обрыву на дно пропасти. С поразительной легкостью скользил по оврингу конек Белок, точно изящная козуля парила на тёмном фоне малинового гранита. А так как Алаярбек Даниарбек, продолжая сообщать Файзи важные сведения о горных дорогах, говорил, а говорить он умел только отчаянно размахивая руками, кругя влево-вправо головой, раскачиваясь в седле всем туловищем взад-вперёд, то только чудом можно объяснить, как его Белок мог удерживать равновесие и не сорваться вместе с хозяином в бездну. Бойцы отряда сидели на своих конях как влитые, и лица их сохраняли спокойствие и хладнокровие, хотя у некоторых непривычных к горным тропам степные кони, ступив ногой на шатающийся камень начинали дрожать мелкой дрожью и внезапно покрывались испариной. Доктор, скептически поглядывая на вероломную тропинку, пробормотал: «И здесь можно проехать?», на что ехавший передним Курбан обернется, показал в улыбке молочно-белые зубы и сказал: «Катта юль!» то есть «Большая дорога!» Ничего не оставалось после такого неопровержимого довода делать, как остаться в седле и довериться коню. Но недаром коня доктору выбирал в свое время всеведущий Алаярбек Даниарбек. Животное отлично выдержало первый горный экзамен и на всём опасном спуске ни разу не споткнулось и не оступилось. Доктор помнил совет: «Отпустите повод и держитесь крепко в стременах...» Только раз он обернулся назад на страшное сопение и воркотню. Он увидел коня без всадника, а из-за лошадиного крупа выглядывала красная, потная, круглая физиономия Амирджанова, и бегающие, напряжённые глазки в щёлочках между толстыми ломтями жира... Амирджанов не решился вверить свою драгоценную жизнь коню. Он решил, что спокойнее спускаться пешком. Но тро-па, похожая на чудовищную лестницу великанов, оказалась малоприспособленной для коротких пухлых ножек толстяка, и он испытывал адские страдания. Дрожь под коленками, вызванная не то физическим напряжением, не то просто боязнью высоты, заставляла Амирджанова ежеминутно останавливаться. Он робко оглядывался на напиравшего сзади добродушнейшего бойца-гончара Кадыржана из Гиждувана, ехавшего на здоровенном мерине, утирал обильно лившийся по лицу и шее пот и умоляюще бормотал: «Немно-жечко, только немножечко дайте отдохнуть». Гончар Кадыржан снисходительно улыбался и глазами показывал вниз на тропинку, по которой растянулись фигурки спускавшихся далёких всадников. Сам гончар Кадыржан никогда дальше ровных, как стол, окрестностей Гиждувана и Бухары в своей жизни не выезжал, горы для него были в диковинку, дорога по скалам и обрывам трудна и коварна, но со свойственным восточному человеку спокойствием и презрением к смертельной опасности он взирал на всё с величайшим любо-пытством и интересом, порой восхищаясь и поражаясь то каким-нибудь фантастической формы утёсом, напоминающим гиждуванского муллу-имама в громадной чалме, то водопадом, в водяной пыли которого сияла всеми красками радуга, то пропастью, на дне которой белели кости, кто их разберет, то ли лошадиные, го ли человечьи...
Три часа спуска, три часа невыносимой пытки. Совершенно разбитый, с нестерпимой болью в голове, с судорожно бьющимся сердцем, с саднящими ногами сидел Амирджанов на камне на берегу чудесного бирюзового озера и никак не мог прийти в себя. Он чувствовал такую разбитость, что не мог шевельнуться. Ему казалось, что он совершил подвиг, равного которому не совершал ещё никто и никогда. Но обведя глазами зелёную, всю в цветах луговину, на которой отряд расположился на отдых, он увидел коней, бодро, как ни в чем не бывало, щипавших траву, и бойцов, оживлённо разговаривающих и даже смеющихся. Что неприятно поразило Амирджанова — никто не разводил костров, не было никаких признаков, что отряд остановится на длительный отдых после столь тяжелого, как показалось Амирджанову, перехода. Превозмогая боль в коленных суставах и жжение в седалище, он пошёл искать Файзи и обрадовался. Файзи лежал в тени под скалой, лицо его носило следы большого утомления. «Ну, значит, — подумал Амирджанов, — мы дальше сейчас не поедем». И он повторил мысль вслух:
— Значит, дальше не поедем?
Около Файзи сидел Алаярбек Даниарбек и, оживленно объясняя что-то, чертил на песке какие-то линии и кружочки.
— Вам, Алаярбек Даниарбек, только карты чертить, — улыбнулся доктор. Раздевшись, он сидел за камнем у самой воды и, подставив спину солнечным лучам, загорал. Его Амирджанов и не заметил сначала.
— Немножко знаем, — ответил не без самодовольства Алаярбек Даниарбек. — Немножко анжинер. Пантелеймон Кондратьевич учил.
— Так ты говоришь, мы пройдем там через хребет? А ты дорогу не напутаешь? — спросил Файзи.
На лице Алаярбека Даниарбека возникло выражение такого пренебрежительного недоумения, что Файзи только улыбнулся. Теперь Амирджанов счёл необходимым вмешаться:
— Хорошо бы сейчас пообедать.
Изумленно Файзи поднял голову. Увидев толстую распаренную физиономию Амирджанова, он покачал головой.
— Мы спешим, товарищ Амирджанов, мы сейчас поедем дальше.
Весть ошеломила Амирджанова и привела в дрожь. Раздраженным тоном он заговорил, встав в позу оратора на собрании:
— Я имею высказать три основных положения. Первое — меня удивляет, почему мы свернули с приличной, удобной дороги на опасную тропу и едем вместо Ягноба неизвестно куда. Второе — я не понимаю, почему нужно доводить людской и конский состав отряда до полнейшего изнурения. Третье — на каком основании вы, товарищ Файзи, игнорируете меня, военного комиссара, человека, имеющего заслуги перед революцией и свободой? Чет-вёртое...
— Простите, — кашлянув, неторопливо прервал его речь Файзи. — Кажется, вы сказали, что у вас только три положения, а сейчас вы начали четвёртое. Я боюсь — у вас много ещё найдётся положений, а мы спешим...
— Я требую, — крикнул Амирджанов, и голос его перешёл в фальцет, что было очень странно при его грузной фигуре, — я сейчас же требую повернуть отряд на главную дорогу и идти по намеченному маршруту.
Тогда Файзи поднялся и подошел к доктору.
— Брат мой, вы, кажется, хотели искупаться... Купайтесь, мы сейчас уезжаем.
— Я быстро! — проговорил доктор и тихо добавил: — Но с ним нелегко. Ему не место в отряде.
— Спутником слепого будь, спутником бессердечного не будь, — подсказал Алаярбек Даниарбек.
— Но что делать?! У него мандат. А нос свой не отрежешь, если даже он вонючий.
Через минуту доктор плыл уже, отдуваясь и фыркая, по озеру. Его тело легко скользило в глуби тёмно-синей, удивительно прозрачной воды.
Следя глазами за плывущим доктором, Файзи вернулся к своей скале.
— Товарищ Амирджанов, я не собираюсь отнимать у вас ваших заслуг, но партия большевиков доверила отряд мне, рабочему Файзи. И я отвечаю за него и за жизнь бойцов.
— Что касается дороги, — почтительно, но с явной издёвкой вставил Алаярбек Даниарбек, — то дорог много в горах.
Файзи подошел к бойцам.
— Ну как, отдохнули?
— Отдохнули! — раздались голоса.
— Что ж, давайте, друзья, подтяните подпруги и садитесь на коней. Поедем дальше, а вот он, — и Файза показал на Алаярбека Даниарбека, — поведёт нас...
Вскоре кони весело бежали по широкому плоскому берегу горной реки. Они только что спустились с крутого перевала, носящего странное название «Ушёл — не ушёл», и им предстояло через несколько минут снова взбираться на подъём, ведущий, по мнению Алаярбека Даниарбека, «к господним ангелам» на четвёртое или шестое небо.
