Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Алексеевна... —- немного подумав, сказала Наташа.
— Вам, Наталья Алексеевна, непременно надо уехать из Петербурга. Хотя бы на месяц... Оставаться в здешнем климате для вас очень опасно... Может открыться процесс, и тогда лечение станет затяжным и очень затруднительным.
— У меня нет средств на поездку.
— Выслушайте меня и, ради Бога, не перебивайте!
— Платон Алексеевич... — сразу перебила Загурского Наташа, догадываясь, о чем он будет говорить.
— Имейте хоть толику терпения, — повысив голос, сказал Платон Алексеевич. — Мы должны объясниться... Я не мальчик, я многое повидал в жизни, и если бы кто-то сказал мне, что я способен влюбиться с первого взгляда, я поднял бы его на смех. Оказывается,
о себе мы знаем еще меньше, чем о других...
— Дорогой Платон Алексеевич... — снова попыталась прервать Загурского Наташа, но он умоляюще замахал руками.
— Выслушайте меня! Умоляю вас! Так вот, я влюбился, как безусый юнец... Чем чаще я вас видел, разговаривал с вами, тем сильнее становилось мое влечение к вам, моя страсть, если хотите... Но я видел, что безразличен вам, чувствовал, что вы не любите меня. Что ж, сказал я себе... Время — лучший доктор... Либо время излечит меня от любви к вам, либо вы в конце концов ответите мне взаимностью... Другого не дано. Я совершенно не намерен воспользоваться вашим отчаянным положением. В настоящий момент я предлагаю вам отправиться со мной в Швейцарию. У меня был напряженный год, мне нужно восстановить силы... Вам эта поездка необходима как лекарство. Поехали, Наталья Алексеевна?
Наташа неопределенно пожала плечами. В жесте этом не было согласия, но и не было отказа. И Платон Алексеевич продолжил свой монолог с еще большим напором и убежденностью.
— Чудесный воздух, целебные источники, тишина... Вам там будет так хорошо! А чтобы не вызывать лишних пересудов и кривотолков, обвенчаемся.
Наташа подняла глаза на Загурского; в ее взгляде были благодарность и боль одновременно. Она хотела что-то сказать, но Платон Алексеевич опередил ее.
— Это будет совершенно формальный акт... Никогда я не воспользуюсь своим супружеским правом, если буду знать, что вы этого не хотите... У вас было время, чтобы убедиться: я непреклонно верен своему слову. Я не тороплю вас. Решайте, Наталья Алексеевна.
Дом Шпильце. Петербург.
Амалия Потаповна вышла встречать Загурского на лестницу. Такой чести удостаивались только самые почетные гости.
— Поздравляю, Платон Алексеевич. Слышала, на днях свадьба. Где будете венчаться?
— Еще не решил, Амалия Потаповна... Где-нибудь за городом... В маленькой церковке... Ни у меня, ни у невесты родственников в Петербурге нет, так что гостей ожидается немного. Повенчаемся и сразу уедем... В Швейцарию, в деревню Лихтендорф...
— Стало быть, вы решили принять мое предложение, — сказала Шпильце, приглашая Загурского в кабинет и усаживая его на диван.
— Этого я не сказал...
— Как же... — растерялась Амалия Потаповна, — вы же только что сказали, что едете в Лихтендорф.
— Не отказываюсь от своих слов... Живописное место, прекрасный горный воздух. Думаю, жене там будет хорошо. Что же касается вашего поручения... Я мог бы за него взяться, но хотелось бы знать ваши условия.
— Вы их уже высказали, Платон Алексеевич. Я оплачиваю вашу поездку... Ну, сколько, по-вашему, может стоить такая поездка? Думаю, десятьтысяч серебром достаточно...
— Давайте, Амалия Потаповна, договоримся так: вы мне ничего не предлагали, я от вас ничего не слышал, — очаровательно улыбаясь, сказал Загурский.
— Платон Алексеевич, побойтесь Бога! Десять тысяч серебром — очень хорошие деньги... Мне приходилось оказывать людям весьма деликатные
услуги, и я никогда не брала больше.
— Времена меняются! — не переставая улыбаться, возразил Загурский. — Сегодня я столько беру за полостную операцию с обезболиванием хлороформом по методу профессора Пирогова. Согласитесь, драгоценная Амалия Потаповна, что спасать человеку жизнь, видеть слезы благодарности его близких приятней, чем превращать нормального человека в сумасшедшего.
Амалия Потаповна сморщилась, как от зубной боли:
— О, Господи! Что у вас за привычка — все огрублять...
— А вы, Амалия Потаповна, на мой вкус, слишком часто упоминаете имя Божье... Бог в таких делах, какими мы с вами собираемся заняться, лицо лишнее. Это, скорее, епархия Вельзевула... Не так ли?
Амалия Потаповна перекрестилась.
— Хотите, расскажу о последнем скандале в редакции «Современника»? Об этом сейчас только и говорят в обществе, — меняя тему разговора, предложил Загурский. — Дело в том, что я пользую известного писателя...
— Мне теперь не до писателей, — раздраженно прервала его Шпильце. — Я хотела бы знать ваши условия.
— Пятьдесят тысяч, — совершенно будничным тоном произнес Загурский.
— О, майн гот! — взмолилась Амалия Потаповна.
— Я же просил вас, драгоценная! Не нужно Бога...
— Это меня разорит! — Шпильце заходила по кабинету.
— Заметьте, Амалия Потаповна, я ни на чем не настаиваю и ни о чем не прошу. Просите меня вы... Нет так нет! Надеюсь, мы и впредь будем встречаться как хорошие старые друзья.
Загурский поднялся.
— Сядьте! — остановила его Амалия Потаповна. — Вы действительно ставите меня на грань разорения. Последнее время у меня были большие расходы... Вперед деньги я не плачу... В крайнем случае — аванс... десять тысяч...
— Двадцать пять... И расписка на остальные... Шпильце недобро усмехнулась:
— Какого содержания расписка?
— Обычная расписка... Примерно такого содержания: «Дана господину Загурскому в том, что ему будут выплачены оставшиеся двадцать пять тысяч за пользование госпожи Бероевой, приведшее ее к полной невменяемости». Дата и подпись.
— Иногда мне кажется, что у вас, дорогой Платон Алексеевич, что-то с головой... Делать такие предложения...
— Шутка, Амалия Потаповна, — заразительно расхохотался Загурский. — Готов поверить вам на слово.
Амалия Потаповна обидчиво поджала губы.
— Странные у вас шутки, Платон Алексеевич...
— Мы, медики, любим пошутить... — не унимался Загурский. — Тут намедни мой ординатор взял в морге отрезанную женскую голову с роскошными распущенными волосами и явился к одной полковнице... А у той в это время были гости...
Шпильце стало дурно, она побледнела, дыхание сделалось шумным и прерывистым. Загурский заметил это и дал ей понюхать флакончик с нашатырем, который всегда носил с собой.
— Прошу простить... Не предполагал в вас такой чувствительности... Давайте обсудим детали предстоящего дела...
— Можно в другой раз? — взмолилась Шпильце. — Мне не по себе.
— Разумеется. — Загурский откланялся. После его ухода Амалия Потаповна довольно
долго сидела с закрытыми глазами. Наконец, стряхнув оцепенение, позвонила. Явился слуга.
— Позови того... из соседней комнаты...
Слуга вышел, и сразу в комнату, подобострастно согнувшись, вошел дурно одетый господин со стертым лицом.
— Как тебя величать, голубчик? — брезгливо спросила Амалия Потаповна.
— Зовите попросту — Гусь, ваше превосходительство. Меня так все называют.
— А имя у тебя есть?
— Никак нет, ваше превосходительство...
— Видел господина, который только что был у меня?— спросила Шпильце.
— Так точно...
— Он на Литейном живет в собственном доме...
— Как же-с... Господин Загурский, профессор...
— Так ты его знаешь? — удивилась Амалия Потаповна.
— У нас работа такая... Известных людей надо знать.
— У Загурского хранится тетрадочка одна... Ежели бы ты мне ее принес, я бы тебе за нее рубликов сто дала...
— А что за тетрадочка, позвольте полюбопытствовать?
— Да примерно вот такая. — Амалия Потаповна протянула Гусю тетрадь в кожаном переплете.
Гусь открыл тетрадь и спросил:
