Русские куртизанки - Арсеньева Елена (библиотека книг .txt) 📗
– Ты мне рассказываешь, как нажаривал Григорий? Мне? Да кто ж лучше моего знал об этом?
– Твоя правда, Като, а все же приятно вспомнить, что не кто иная, как я, обратила твое внимание на сего Геркулеса… Да что Орлов! Он далекое прошлое! А светлейший, милый друг наш? Помнишь ли, крепость сия никак не желала сдаваться? Я колеса кареты до ободьев разбивала, туда-сюда вокруг его жилища езживая! Чуть почуяла малую брешь в обороне противника – и туда! А потом, расширив сию брешь до размеров триумфальной арки, и тебя, государыня, туда провела. Пала сия крепость пред тобой, сдалась она без боя! Я и теперь для тебя радею, какая может быть любовь?! Нет смысла ревновать!
– Да не ревную я, нет, успокойся. Знаю – ты меня не обманешь! А скажи еще, чем хорош наш царь Эпирский?
– Это кто ж таков?!
– Новое прозванье будет для нашего сердешного друга. Он бел, как эпирский мрамор, а красота его достойна престола. Значит, будет царь Эпирский!
– Мудрено больно, да ладно, Като, как скажешь. Царь так царь, Эпирский так Эпирский. Эка лиса наша хитра оказалась, прямиком из своей норы – да в царские палаты!..
Так судачили меж собой неким декабрьским вечером 1777 года две высокопоставленные дамы, близкие подруги. Одна из них звалась Екатериной Алексеевной, вторая – Прасковьей Александровной. Знакомы меж собой они были уже много лет, чуть ли не тридцать, поскольку обе уже оставили далеко позади свою первую молодость. Встретились подруги, когда Екатерина Алексеевна покинула родительский приют и переселилась в дом к своему будущему супругу. Правильнее, впрочем, будет сказать не в дом, а во дворец, потому что супругом этим должен был стать не кто иной, как наследник русского престола цесаревич Петр Федорович, ну а его невестой была – юная герцогиня Софья-Августа-Фредерика Ангальт-Цербтская, будущая государыня, спешно перекрещенная в православие, переименованная Екатериной и окруженная многочисленными русскими фрейлинами, назначенными для того, чтобы скромненькая герцогиня-бесприданница как можно скорей привыкла к своему новому положению и среди роскоши и веселья русского двора изгнала из памяти всякое воспоминание об унылом дворе своего папеньки.
Прасковья Румянцева оказалась самой что ни на есть подходящей компаньонкой для принцессы. Во-первых, они были ровесницы, а во-вторых, внешностью и нравом напоминали друг дружку, словно девушка, подошедшая к зеркалу, и ее отражение. Обе русоволосые, с яркими голубыми глазами, с изящными фигурами, обещавшими вскоре сделаться роскошными и прельстительными, они превыше всего ставили собственное удовольствие, обожали всяческие авантюры и были на редкость сластолюбивы. Но все же в Екатерине ум если не преобладал над чувственностью, то мирно уживался с нею, а вот Прасковье, когда речь заходила о мужчинах, ум отшибало начисто, она думала не головой и даже не сердцем, а тем премилым местечком, которое находится у женщины сами знаете где и создано Творцом для того, чтобы низвергать в бездны адские и возносить в выси райские тех мужчин, которым удастся проторить туда дорожку.
Следует сказать, что на дорожке к Прасковьиному потайному садику никогда не тянулось навытяжку суровых часовых, шлагбаум был всегда поднят, более того, можно сказать, что над входом в сей садик висел красочный транспарант с надписью: «Добро пожаловать, господа!»
Прасковья Румянцева происходила из старинной русской семьи, щедро приправленной изысканной иноземной кровью, поэтому императрица Елизавета, которая весьма придирчиво подбирала фрейлин для будущей цесаревны, просто не могла не остановить на ней своего выбора. Хотя бы потому, что родословная Прасковьи Александровны Румянцевой выглядела куда более внушительно, чем у самой императрицы Елизаветы Петровны, а государыня умела ценить фамильную древность.
Прасковья Румянцева приходилась сестрой графу Петру Александровичу Румянцеву (впоследствии получившему прозвание Задунайского и титул фельдмаршала), отцом которого, как втихомолку уверяли, некогда сделался сам Петр Великий. По материнской линии Прасковья происходила из семьи Андрея Артамоновича Матвеева, видного дипломата петровского времени, сенатора и президента Юстиц-коллегии. Супругой Андрея Артамоновича была княжна Марфа Федоровна Барятинская из рода Рюриковичей, некогда восседавших на российском престоле и сошедших с него после смерти царя Федора Иоанновича, малоумного сына Ивана Грозного.
Прабабкой Прасковьи Александровны была светлейшая княжна Евдокия Григорьевна Гамильтон, находившаяся в дальнем родстве с королевским домом Стюартов в Англии и династией Капетингов во Франции. Ежели бы мы взялись сейчас прослеживать эту связь в глубь веков, то обнаружили бы, что Прасковья Румянцева была в прямом родстве с Анной Ярославной, королевой Французской, а через нее и с равноапостольными святыми: великой княгиней Ольгой и великим князем Владимиром… но мы не станем тратить время на разгребание слежавшейся пыли веков, скажем только, что буйная кровь святого грешника князя Владимира в Прасковье явно сказывалась… А теперь обратимся к временам более близким – 50-м годам XVIII столетия, когда хорошенькая фрейлина Парашенька Румянцева подружилась с хорошенькой принцесской Фике, пардон, великой княгиней Екатериной Алексеевной, и вскоре сделалась ее ближайшей конфиденткой.
Хоть умные люди уверяют, что дружба двух красавиц редко бывает безоблачна, но все же злые языки судачили, будто дружба этих двух барышень оказалась слишком уж нежна и близка для невинной девичьей дружбы… однако эти слухи доносятся из времен позднейших, уже более извращенных, а при русском, довольно-таки патриархальном, еще не вполне оевропеившемся дворе Елизаветы Петровны слабо верили в возможность лесбийских забав. Правда, в бытность императрицею Анны Иоанновны что-то такое судачили насчет ее воспитанницы и будущей императрицы Анны Леопольдовны и ее любимой фрейлины-подруги Юлианы Менгден… Но Бог с ними, с Аннами, Юлианами и лесбийскими забавами, одно в связи с этим можно сказать: если даже Екатерина и поиграла немножко в запретные игры с Прасковьей, никакого ущерба сексуальной ориентации, как мы теперь выразились бы, обеих молодых красоток это не нанесло: что та, что другая более всего в жизни ценили общество мужчин и стремились к самому тесному общению с этими самыми мужчинами.
Когда у Екатерины, заброшенной и не любимой мужем, будущим императором Петром Федоровичем, от тоски и скуки сделался роман с красавцем Андреем Чернышовым (забегая вперед, следует сказать, что все ее любовники были красавцами, а оттого это непременное словечко можно и опустить, не то оно слишком часто и даже назойливо будет повторяться в нашем повествовании!)… когда у Екатерины, стало быть, сделался роман с этим очень-очень симпатичным камер-лакеем (к слову сказать, дворянином и прапорщиком – так что классовое чутье у Екатерины не притупилось, нет!), она некоторое время боялась дойти в отношениях с ним до последней крайности. Нет спора, мелкие немецкие дворы трудно было назвать образцами нравственности, да и двор Елизаветы Петровны даже слепоглухонемому нравственным не показался бы, но у Екатерины долгое время сохранялись иллюзии относительно своей семейной жизни. И отважилась она на «падение» лишь после того, как окончательно уверилась: ее законный супруг предпочтет ей самую последнюю уродину императорского двора, и чем уродливей, тем еще и лучше! А Екатерине так хотелось изведать сладости любовных объятий… В том, что объятия Андрея всенепременно будут сладостны, убедила ее именно Прасковья Румянцева, которая, выражаясь языком библейским, «виноградника своего не сберегла» уже давно, причем Андрей был для этой семнадцатилетней блядешки (ну давайте же хоть иногда будем называть вещи своими именами, а то всё куртизанки да куртизанки, гетеры да гетеры, тьфу, прости, Господи!) отнюдь не первым.
Итак, сообщив Екатерине самые достоверные и любопытные сведения о Чернышове, Прасковья вскоре удостоилась чести оберегать тайные свидания своей госпожи, и делала она это очень хорошо: никто и не подозревал о свершившейся «государственной измене»! Однако случилось так, что Прасковья заболела, и сторожевые обязанности исполнять стало некому. Печальное следствие сего не замедлило сказаться: камергер Петра Федоровича, граф Девиер, застал любовников в спальне Екатерины в самой недвусмысленной позе, о чем было незамедлительно доложено императрице.
