Религия - Уиллокс Тим (книги TXT) 📗

Людовико прошел в кабинет аббата, где ждал указаний Гонзага.

Гонзага был commissarius, местный священник, представляющий инквизицию и собирающий информацию. В нем было что-то порочное, из-за чего Людовико не слишком ему доверял, зато его очень любили, возможно по этой самой причине, монастырские служки в Мессине. Из этих последних, которых было множество, Гонзага, польстив им, основал братство, конгрегацию Святого Петра Мученика. Монастырские служки были верными слугами Священной палаты — в любое время они были готовы отправлять обязанности трибунала, и им было позволено носить оружие, чтобы защищать инквизиторов. Чести служить в их рядах приходилось добиваться, и не только потому, что им даровали юридическую неприкосновенность. Высокого они были рода или низкого, от всех них требовалась определенная limpieza de sangre, чистота крови. Ни один новообращенный иудей не мог служить Священной палате.

В кабинете рядом с дверью, как обычно похожий на привидение, стоял Анаклето. Людовико познакомился с ним в Саламанке в 1558 году, где его попросили осмотреть юношу на предмет одержимости дьяволом. Благородного происхождения молодой человек, ему тогда было восемнадцать, обвинялся в сожительстве с сестрой Филоменой и в убийстве обоих родителей, которые застали своих отпрысков in flagrante delicto. [48] Анаклето не отвергал этих чудовищных обвинений и не раскаивался в содеянном. Филомена была повешена, а тело ее скормлено свиньям на глазах Анаклето. Разумеется, он тоже был приговорен к казни. Но что-то в черной душе юноши тронуло Людовико. Более того, он увидел в нем орудие величайшей ценности: человек без совести, способный на самые отвратительные поступки. Человек, который будет беззаветно предан тому, кто его освободит. Людовико провел с ним четыре дня, за которые привязал его к себе неразрывными узами. Он добился от Анаклето раскаяния и освободил его. Более того, он дал ему высшую цель и причину жить. Получив от инквизиции свободу, Анаклето стал сопровождать Людовико и Фернандо Вальдеса в их бесконечных поездках по Кастилии, кульминацией которой стало выдающееся аутодафе в Вальядолиде, когда на сожжении присутствовал сам император Филипп. [49] Анаклето с тех пор стал тенью своего господина, всегда готовый защитить его и не дать Людовико замарать руки кровью.

Гонзага поднялся с места и поклонился. Людовико жестом пригласил его сесть.

— Мы сейчас на территории Испании, — сказал Людовико, — а под юрисдикцией испанского крыла конгрегации у меня нет формальной власти. — Он поднял руку, предупреждая возможное предложение Гонзага снабдить его необходимыми полномочиями. — И я не ищу этой власти. Однако у его святейшества имеется насущная необходимость, чтобы к восьми часам этого вечера было выполнено без оплошностей два задания.

— В число наших сторонников входят лучшие полицейские города, — пробормотал Гонзага. — Мой кузен, капитан Спано, окажет нам всяческое содействие.

— Какими средствами будут осуществлены эти поручения и кем, я не хочу знать. Ничто не должно указывать на Священную палату, все будет осуществляться от имени светских властей. Оба задания требуют проницательности и стремительности.

— Да, ваше преподобие. Проницательность и стремительность.

— В гостевом доме на вилле Салиба проживает сейчас благородная дама по имени Карла де Ла Пенотье. Она должна присоединиться к ордену минималисток в монастыре Гроба Господня в Санта-Кроче для молитвы и покаяния, которое продлится не менее года.

Монастырь Гроба Господня располагался на безжизненной скале, покрытой трещинами, как скорбное лицо морщинами, в трех днях пути отсюда, в сердце выжженной солнцем Сицилии. Минималистки назывались так потому, что закрытый орден этих монахинь жил по необычайно строгим правилам. Они проводили дни в абсолютном молчании и не вкушали мяса, яиц, а также никаких молочных продуктов. Людовико подумал о испанской королеве Хуане, [50] которая тридцать лет провела взаперти в темной келье, и решил, что Карла еще легко отделалась.

— Она отправится туда против своей воли, но подобная жизнь пойдет на пользу ее душе.

Гонзага принял благочестивый вид и покивал.

— Ее не должны обвинять ни в каких преступлениях — ни против закона, ни против морали, — а также и в ереси, — продолжал Людовико. — Ничего не фиксировать на бумаге. Только глупец записывает то, чего можно достигнуть одной лишь речью, причем такой речью, которую не услышит никто третий. Вы меня понимаете?

Гонзага перекрестился.

— Ваше преподобие, все будет, как вы велите.

— Второе задание потребует применения оружия — достаточного, чтобы подчинить человека, обладающего боевыми навыками и не желающего подчиняться. У него могут оказаться помощники. Мы видели этого человека утром в доках.

— Германец, — пискнул Гонзага. — Мне следовало бы заняться им раньше, поскольку этот человек наполовину мусульманин, а в товарищах у него еврей, но у него имеются могущественные заступники в Религии.

— Тангейзер — преступник. Нарушение таможенных законов, подкуп государственных чиновников, да и многое другое, без сомнения. Это дело нельзя рассматривать как имеющее отношение к церкви. Пусть им занимаются светские власти, но проследите, чтобы они действовали быстро и напористо.

— Этого германца нужно захватить живым? — поинтересовался Гонзага.

— Жизнь Тангейзера не представляет никакой ценности.

— Я потребую, чтобы они арестовали и этого жида, — сказал Гонзага.

Людовико находил вездесущую ненависть к евреям вульгарной и лишенной логического основания. В отличие от мерзавцев лютеран они не представляли угрозы для церкви.

— Это ваше дело, — произнес он.

— Их товары, разумеется, будут конфискованы конгрегацией, — сказал Гонзага. — Мы имеем право на свою долю.

— Разве я недостаточно ясно выразил свои пожелания?

Гонзага побледнел. Его рот кривился, выдавливая извинение, которое он не осмелился произнести вслух.

— Я желаю, — произнес Людовико, — чтобы в этом деле не осталось следов присутствия Священной палаты. В глазах посторонних это должно быть исключительно светским делом. Если кто-то заметит, что Священная палата имеет отношение к этим происшествиям, вы будете признаны в высшей степени неспособным.

Гонзага бросил взгляд на Анаклето и обнаружил, что тот смотрит на него, как кобра на жабу.

— Все будет, как вы прикажете, ваше преподобие, — заверил Гонзага. — Никаких бумаг, никаких свидетелей, никаких следов. Исключительно светское дело. Я не возьму ни гроша для моей конгрегации.

Гонзага словно ожидал одобрения или подтверждения своим словам. Людовико молча смотрел на него, пока корчи несчастного не вызвали в нем отвращение.

— У вас много дел, отец Гонзага. Проследите, чтобы все было исполнено.

Когда Гонзага сорвался с места, Людовико ощутил волнение. Он никогда еще не доверял Гонзаге таких дел. Хотя тот отчаянно старался угодить, от него разило избыточным рвением и мелочными амбициями, что было весьма обычно для провинциальных исполнителей. Зато Гонзага был местным священником. Печально, что Тангейзеру суждено пасть от руки столь низменного типа. Что касается Карлы, в свое время он займется ее судьбой.

Людовико подошел к окну и выглянул во двор. Оседланные лошади ждали, готовые увезти его в Палермо. Там он, прежде чем сесть на корабль, идущий в Рим, присмотрится к испанскому наместнику Гарсии де Толедо. Толедо был самым влиятельным человеком в Италии после неаполитанского короля и Папы Римского, а случись вторжение на Мальту, он окажется еще более значительным лицом, чем они. Ла Валлетт просил Людовико оказать на Толедо давление, с тем чтобы тот прислал подкрепление, но эта часть плана подождет его возвращения из Рима. В Риме он добудет средства воздействия, необходимые, чтобы добиться от Толедо послушания.