Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Думаю, это и есть жена Коврова...
— Почему вы так решили? — удивился Загурский.
— Не знаю... Мне показалось, что я ее где-то уже видела... Она русская... Я в этом уверена. А больше русских здесь нет... Положите мне еще мяса, — попросила Наташа, — мне все время хочется есть.
— Это прекрасно! — обрадовался Загурский. — Это значит, что вы выздоравливаете.
— Надо мне себя сдерживать, — улыбнулась Наташа.
— Зачем?
— Как бы мне не пришлось менять гардероб!
— Вам пока это не грозит, Наташа... Впервые Загурский назвал жену по имени, это
получилось случайно, и Наташа поняла это. Но ей стало очень приятно и вместе с тем неловко.
— Чем занимался Ковров в Петербурге? Откуда он вам знаком? — спросил Загурский, чтобы замять неловкость.
Наташа не сразу ответила на вопрос Платона Алексеевича. Воспоминания недавнего и далекого прошлого нахлынули на нее и понесли в омут времени.
— Не знаю, как ответить на ваш вопрос... Я знаю Коврова вот уже лет двадцать и не знаю о нем, в сущности, ничего. Когда-то его руками я хотела убить одного человека. Бог меня спас, и убийство не удалось... Спустя шестнадцать лет я дважды пыталась убить Коврова... И снова Господь спасал меня, и убийство не удавалось... Если в моей жизни возникал Ковров, это означало, что мне угрожает опасность...
Платон Алексеевич внимательно смотрел на Наташу, и она прочла в его взгляде пытливый докторский интерес.
— Не верите мне... Думаете, галлюцинации, фантазии... После болезни, — горько сказала Наташа. — Нет, Платон Алексеевич, я вполне нормальна. Знаете, над чем последние три часа я ломаю голову? Догадайтесь... Загурский пожал плечами.
— Случайна ли наша встреча с господином Ковровым? А если не случайна, то кто же ее устроил? Господин Ковров? Или, может быть, вы, Платон Алексеевич?
— Вы и меня в этом подозреваете? — удивился Загурский.
— Ваш выбор этой деревни был предопределен еще в Петербурге... Почему? Что здесь примечательного? Может, мы приехали сюда, чтобы «случайно» встретить Коврова? Скажите правду, Платон Алексеевич... Если я узнаю сама, нам очень трудно будет потом оставаться вместе.
Платон Алексеевич понял, что теперь, в эту минуту решается судьба их отношений, что Наташа никогда не простит ему лукавства и лжи.
— Я приехал сюда не из-за Коврова, — сказал он. — Хотя, не скрою, знал, что мы встретим его здесь...
— Стало быть, я права — вы выбрали это место не случайно? — настойчиво повторила вопрос Наташа.
— Да, не случайно... Но прежде, чем все объяснить, я хочу сказать, что это никак не связано с моим отношением к вам... Ради вас я готов послать ко всем чертям свои дела здесь... Я...
— Не продолжайте! — прервала его Наташа. — Теперь все выяснилось... Я была нужна вам, потому что знаю Коврова... Вы привезли меня сюда, чтобы использовать в какой-то своей интриге... Говорите, так или нет?
— Нет, — твердо сказал Загурский, ни минуты не раздумывая.
—Не лгите! Я все время что-то чувствовала... Да и вы сами только что сказали, что приехали в этот проклятый Лихтендорф не случайно... Ведь сказали?
— Сказал... И это правда... Но правда также и в том, что вы здесь ни при чем... Климат деревушки благотворен для вашего здоровья... И только этим объясняется ваше присутствие здесь.
— Я пойду к себе, — Наташа решительно встала из-за стола.
— Постойте, — Загурский взял Наташу за руку. — Мне нужно вам многое рассказать.
— Поздно, Платон Алексеевич... Уже слишком поздно, — сказала Наташа.
Загурский понял: если ему сейчас не удастся заставить ее поверить ему, то не удастся больше никогда.
— Наталья Алексеевна, умоляю, выслушайте... Меж нами может случиться страшное недоразумение, если вы теперь не выслушаете меня.
Наташа никогда не видела Загурского таким: его лицо покрылось красными пятнами, он кусал губы, и тонкая струйка крови текла с губы по подбородку.
— У вас кровь на губе, — Наташа протянула Загурскому платок.
Он машинально вытер кровь и быстро, захлебываясь словами, заговорил:
— Я приехал сюда из-за жены Коврова... Ее звали раньше Юлией Николаевной Бероевой... Она покушалась на младшего Шадурского... Владимира. Ее осудили в каторгу.
Наташа знала эту историю. Целый месяц весь Петербург только и говорил об этом. В обществе образовались две враждебные партии. Одна держала сторону молодого князя, другая, не менее многочисленная, приняла сторону Бероевой.
— Бероева умерла в тюрьме, — с недоброй улыбкой сказала Наташа. — Она никак не может быть женой Коврова.
— Ее похоронили живой, — сказал Загурский. — У нее был летаргический сон... Тюремный врач ошибся... В таких случаях дыхание и пульс очень редкие. Легко можно ошибиться...
— Как же ей удалось спастись?
— На ее счастье, могилу раскопали гробокопатели...
— Разве такое бывает?
— Как видите...
— Я полагала — только в романах...
— В жизни порой случаются такие невероятные истории, о каких не прочтешь ни в одном романе...
— И зачем вам нужна эта несчастная женщина? Если правда все, что вы мне рассказали, она столько пережила... Справедливым было бы оставить ее в покое,— сказала Наташа.
— Я имею поручение заняться ее лечением, с тем чтобы результатом вышеозначенного лечения явилась ее полная и неизлечимая невменяемость.
Наташа многое пережила в жизни, и ее трудно было чем-либо удивить. Но то, что сказал Загурский, даже на нее произвело сильнейшее впечатление.
— Кому и зачем это нужно?! — воскликнула она.
— Нужно генеральше Амалии Потаповне фон Шпильце. Бероева — свидетельница ее преступления, и пока она дееспособна, над Шпильце висит топор правосудия... Другое дело, если ее признают невменяемой.
— Так, значит, все, что утверждала на суде Бероева, правда?
— Истинная правда, — подтвердил Загурский.
— И вы выполняете поручение генеральши?
— Я взял у нее двадцать пять тысяч задатка...
— Вы… вы попытаетесь это сделать?! — не веря этому и все же боясь ответа, спросила Наташа.
— Наталья Алексеевна, скажите по совести: похож я на человека, который может такое сотворить?
Наташа глядела на Загурского, и смешанные чувства терзали ее. С одной стороны, Платон Алексеевич вызывал у нее безграничное доверие, ему хотелось верить, было немыслимо представить его исполнителем злодейского плана; с другой — жизнь научила Наташу никому и никогда не доверять...
— Но вы же взяли задаток, — тихо сказала она.
— Это ровным счетом ничего не значит...
— Платон Алексеевич! Перестаньте загадывать загадки... Деньги просто так не платят. Тем более — большие деньги... Я — на краю... Все это может плохо кончиться и для меня, и для вас...
Они стояли друг против друга не отводя глаз. И говорили они совсем-совсем тихо, но каждое сказанное слово терзало их барабанные перепонки, гремело, как звук многопудового колокола.
— Я хочу отправить генеральшу Амалию Потаповну фон Шпильце в каторгу, — отделяя каждое слово, сказал Загурский. — Я хочу видеть ее в арестантской робе и кандалах... Я хочу тогда заглянуть ей в глаза.
Наташа тяжело опустилась на стул... Еще мгновение назад она готова была встать на защиту Бероевой, хотела прямо сказать Загурскому, что помешает ему привести в исполнение его план... Теперь же все перевернулось, и поверить Платону Алексеевичу стало еще более трудно.
— Зачем вам это? Что сделала вам Шпильце?
— Лично мне она ничего не сделала... Она виновата в смерти моего единственного друга. Его убил Владимир Шадурский, но Шпильце — истинная виновница его гибели...
Платон Алексеевич замолчал, и в комнате повисла зловещая тишина. Наташа ждала разъяснений...
— Еще в университете я близко сошелся с одним студентом. Трудно было представить людей более разных, чем мы с ним. Он — замкнутый молчаливый немец, фанатически влюбленный в науку, я — жадный до жизни разночинец, гуляка и пьяница, нигилист и революционер. Но я, как и он, любил медицину. Нам было интересно разговаривать и еще интересней молчать. Мы понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. После окончания университета судьба разбросала нас: он остался в Петербурге, я уехал в Москву... Но мы регулярно переписывались, а два раза в год непременно встречались: в день моих именин и его дня рождения. Генеральша втянула его в грязное дело, он совершил проступок, за который потом не смог простить себя... У этого немца была честь и достоинство. Да разве только мой друг и Бероева на ее совести?! У этой женщины руки по локоть в крови... Ее нельзя оставлять на свободе... Ее непременно нужно засадить в клетку. Иначе будут новые жертвы...
