Медный гусь - Немец Евгений (е книги .TXT) 📗
– А может, и нету его, Медного гуся? – как-то не к месту спросил Прохор Пономарев. – Ну, вдруг это байка вогульская?
– Вот-вот, – вставил Ерофей Брюква. – Может, мы за тенью гонимся?
Рожин оглянулся на стрельцов, но ничего говорить не стал.
– Есть Медный гусь, или нет его, не в том резон, чада мои, – вклинился в разговор отец Никон. – Поход наш – богоугодное дело, ибо оттуда, куда мы приходим, сатана ноги уносит, земля от скверны избавляется. А дальше на кумирнях их проклятых церкви православные поднимутся и повсюду службы править будут. По всей Югре одна вера будет – наша, православная! А за такое дело вам, сквернословы, прелюбодеи да виноохотцы, все грехи скосятся.
Минуту сидели молча, осмысливая слова пресвитера. Семен Ремезов разлил по кружкам на палец душистое варево, раздал товарищам, Ерофею налил полную. Путники с питьем управились быстро, нахваливая взварец за вкус, а Семена за умение. Взялись за сухари с чаем. От выпитого согрелись, приободрились, только Ерофей Брюква сидел понурый, насупившийся, как сыч.
– Вчера гусь сам нам в руки шел, да не взяли, – заметил Васька Лис. – Сейчас бы гусятину на углях испекли пузу на радость.
– Ты об чем это? – не понял Недоля.
– О гусе, что над стругом кружил.
– То не гусь был, гагара, – поправил Рожин.
– А ты, Алексей, зачем кричал вчера птицу стрелять? – спросил Демьян Перегода.
– Затем, что гагара – птаха Агираша, – ответил толмач. – Он в камлании через нее морок на нас навел.
– Не верю я в твоего Агираша, Рожин, – сказал Ерофей Брюква. Кружку он держал меж ладоней, и руки его дрожали. Поднес к губам, отпил, расплескивая.
Все замолчали и удивленно уставились на недоверчивого стрельца.
– Ты что, Ерофеюшка, из-за горячки умом тронулся? – вкрадчиво спросил Васька Лис. – Или вчера весь день проспал с веслом в обнимку, как с ласковой бабой? По сторонам не смотрел, ничегошеньки не видел?
– Ну, заплутали в тумане, берега попутали, и что? – Брюква повысил голос, говорил со злостью, его трясло. – Гагара над нами мелькнула, а вам со страху чертовщина примерещилась!
Мурзинцев вспомнил руки-щупальца, что хватали струг, поежился, но рассказывать про это не стал.
– А знаешь ты, что гагары тут не водятся? – спросил Ерофея Рожин, с любопытством рассматривая стрельца.
– Ну, спутала дорогу одна по глупости, и что с того?! – взвился Ерофей, словно его обидели.
– Откуда ты такой неверующий взялся? – вставил Недоля, скривившись. – Ты, может, и в Бога не веруешь?
– На мне крест, в Бога верую!
– Ежели в Бога веруешь, отчего козни сатанинские не замечаешь? – спросил пресвитер, внимательно глядя на Брюкву. – В Писании сказано: после крещения Иисус удалился в пустыню и постился сорок дней, и явился ему диавол и искушал голодом, гордыней и верой. Разумеешь? Вера – то не кошель с золотом, коий раз нашел и он всегда при тебе. Веру каждый день в себе крепить надобно. В борьбе с нечистой силой мы веру и закаляем, молитвами ее, аки цепями, стягиваем. Как же ты бесов воевать будешь, коли ты сквозь них смотришь и очи твои слепы остаются?
Ерофей Брюква ничего не ответил, он смотрел в кружку, почти пустую, глаз не поднимал. От горячего взвара его немного разморило, озноб отпустил, но стрелец все равно сидел насупившийся, несогласный. Мурзинцев разглядывал его и понимал, что Ерофей противился не их доводам, а самому себе. Страх не позволял Брюкве поверить в очевидное, довериться своим глазам. Стрелец Брюква прятался за несогласием, потому как был не в силах принять ужас произошедших событий. Проще сказать себе, что бесов нет, потому что если они есть, то с ними придется бороться, как справедливо толковал отец Никон. А для борьбы нужна отвага, вера и сила. Наверное, и хворь к Ерофею прилипла не из-за сырости и прохлады первой летней ночи, а из-за этого страха, который поднимался из-под земли, исходил из дремучего вогульского ада. Мурзинцев вспомнил, как хотел отправить Прохора Пономарева с дьяком Полежалым в Самаровский ям, и осознал, что ошибался. Прошка боялся, ныл, но держался, а вот Ерофей – нет. Это Брюкву надо было отправить в Самаровский, от бесов вогульских подальше.
– Ерофей, ежели не хочешь дальше идти, дам тебе шлюпку. Воротишься в Елизарово и будешь нас там дожидаться, – тяжело произнес сотник; стрельцы озадаченно на Мурзинцева уставились, не понимая, откуда к нему такое решение пришло.
Рожин кивнул, соглашаясь с сотником, Брюква молчал несколько мгновений, ответил:
– Я с вами. Река узкая, стругом далеко не пройти. Куда вы на одной шлюпке…
– Смотри, больше предлагать не буду.
– С вами.
– Тогда выступаем, и так засиделись.
В устье Ендырь имел ширину всего метров восемь. Струг вошел в реку, но как долго русло будет держать глубину, никто не знал. Через пять верст река потеряла в ширине еще четверть. Ендырь, таежная дремучая река, напоминал древнего насупившегося старика. Мохнатые брови-берега угрюмо нависали над щекой реки. Торчали коряги поваленных в воду деревьев, щетинился жесткий кустарник.
Рожин пробрался сквозь гребцов на корму, сел подле Мурзинцева.
– Анисимович, на струге пройдем еще от силы версту, – сказал толмач. – Вогулы на дощанике до самого Эмдера доберутся, у него посадка локоть всего. А вот струг ворам где-то тут бросить пришлось. Думаю я, что они его на берег выволокли и ветками закидали. Надо поискать.
– Дело говоришь, – согласился сотник и велел стрельцам по сторонам во все глаза смотреть.
Струг Яшки Висельника обнаружился уже через полчаса. Тайга кругом стояла густая, плотная, так что судно далеко от берега утащить возможности не было, тем более впятером. Так что воры свое судно от воды недалеко оттащили и ветками кое-как закидали. Демьян Перегода первый его разглядел, подал товарищам знак, фузею с плеча снял и ствол в сторону берега направил. Струг тихонько уткнулся в берег, Рожин и Перегода на сухое спрыгнули, держа ружья наизготовку, осторожно двинулись к куче наваленных шалашом веток. Следом сошли стрельцы, рассыпались цепью по берегу, прикрывая толмача с казаком. Семену Ремезову и пресвитеру сотник велел оставаться на судне.
– Анисимович, ходи сюда! – минуту спустя крикнул Рожин, Мурзинцев заторопился на зов.
Нос лиходейского струга торчал из листвы, как клюв гагары. То ли воры не опасались погони, то ли у них не было времени прятать следы. От берега в продавленном мхе тянулась вмятина волока судна, да и сам струг торчал углами из листвы наспех накиданных веток – носом, мачтой, реем.
В стороне под кедром сидел человек, прислонившись к стволу спиной, и, задрав голову, сквозь паутину спутанных веток смотрел в небо остекленевшими глазами. Его рот был раззявлен, словно он хотел глотнуть воздуха, да вдруг подавился. Живот и грудина превратились в месиво изодранной требухи, переломанных ребер и запекшейся крови. Одна нога была грубо обрублена ниже колена. Гримаса боли и ужаса застыла на худом лице. Рядом валялись мушкет и пистоль, оба разряженные.
Рожин и Перегода стояли перед мертвым вором и, оглядываясь по сторонам, пытались восстановить ход событий. Сотник подошел, тоже огляделся.
– Есть соображения? – спросил он.
– Медведь задрал, – отозвался толмач, Перегода кивнул, соглашаясь. – Пистоль и мушкет в косолапого разрядил, а потом еще и ногами отбивался, так мишка его за ногу и грызнул. Ежели в медведе две пули, может, он где-то рядом и кончился. След кровавый наполдень уходит.
– Видно, воры этого караулить струг оставили, – добавил Перегода, кивнув на труп. – А сами на шлюпке дальше за вогулами погнались. Я на струге смотрел, шлюпки нет. Пушка заряжена картечью, еще пару ядер есть, но порох забрали.
– Может, шлюпки и не было, – заметил сотник.
– Следы сапог четырех человек к реке ведут, – сказал Рожин. – Шлюпку на воду сняли еще до того, как струг выволокли. Нам тоже дальше на струге идти неможно, река мельчает. Надо в лодки пересаживаться.
Сотник кивнул.
– Струг прятать смысла нету, да и все запасы мы с собой не уволочем. Придется, Демьян, нам тут караул поставить, – заключил он. – Ты с Ерофеем останешься. Ждите нас два дня, ежели не вернемся, снимайте струг и идите в Самаровский. Вора закопайте, а то на кровь еще волки стянутся.
