В шесть тридцать по токийскому времени - Арбенов Эд. (первая книга TXT) 📗
И все-таки Сигэки не сказал подполковнику: «Дальше ничего». Не мог сказать. На какое-то мгновение он представил себе генерала, прогуливающегося по улицам Гонконга. Пусть Гонконга, какое имеет значение название города? Главное, прогуливающегося, беспечного, довольного собой. Представил себе и тотчас мысленно стер картину. Она показалась ему нелепой. Невероятной показалась.
— Дальше, наверное, возвращение в Японию. У Янагиты в Токио семья.
В Японии он немедленно бы предстал перед судом Международного трибунала. Зачем такое кольцевое движение к дому? Капитулировав, Янагита достиг бы той же цели без риска погибнуть в пути.
«Дальше» не получалось. Вернее, получалось, но нелогично. Янагита не мог таким странным способом вернуться домой. Если же в самом деле собирался вернуться, то зачем было бежать из Дайрена? Зачем? Бесконечные «зачем?»!
— Нет, дом не был его целью…
— Тогда что?
— Он уходил из этого мира.
Трудное решение. Отвлеченное весьма.
— Предположение?
— Да.
— Уходил как Янагита или только менял обличье?
— Как Янагита.
— Навсегда?
— Видимо… Рассчитывался с прошлым, с тем, что составляло его жизнь и работу.
— С собственным «я» тоже?
— Естественно…
— Значит, Янагита переставал быть разведчиком…
Сигэки Мори дошел до конца по им же избранной тропе и понял, что оказался в пустоте. Он потерял Янагиту. Того Янагиту, который был знаком ему и доступен в своих намерениях и действиях. Был совсем другой человек. Нереальный. Неощутимый.
— Нет, он не мог не быть разведчиком. Не мог…
— От этого мы, собственно, и шли все время. Но если принять вашу гипотезу о расставании с прошлым, то для какой надобности сохранять частицу этого прошлого? Янагита брал с собой вас. Он сказал: «Вы мне понадобитесь там…» Выходит, он рвал не со всем, что связывало его с минувшим. Прошлое должно было служить будущему.
— Лишь на короткое время. Я был приговорен.
— Янагитой же?
— Им.
— Следовательно, он заметал следы. Какие-то следы, ни мне, ни вам не ведомые. А во имя чего они заметались? Вы предполагали тайну. Я тоже считаю, что была тайна, и весьма важная. Государственная тайна. Тайна японской секретной службы. И Янагита хотел унести ее с собой. В то самое будущее. Наш узел затянулся вопреки вашему желанию. Соединились концы, кажущиеся очень далекими…
— Вы, наверное, правы, господин подполковник.
— К сожалению… Янагита не разоружился и не собирался разоружаться. Прошлое ему необходимо для будущего.
— И тайна тоже?
— Тоже…
Сигэки Мори поднес ладони к вискам и сжал их:
— Не пойму, зачем она нужна ему там… в будущем.
Подполковник встал из-за стола и прошелся по кабинету. Как и Сигэки, он испытывал тяжесть от бесплодных исканий и пытался освободиться от нее.
— Янагита имел награды?
— Множество.
— Были особые, составляющие предмет его гордости?
— Он любил орден Восходящего Солнца, носил его постоянно.
— За что представлен?
— Точно не знаю… За какие-то заслуги по Харбину.
— Разведывательные?
— Конечно… Говорили, будто Янагита осуществил крупную акцию в советском тылу. За нее получили награды несколько офицеров секретной службы, в том числе Итагаки и Доихара.
— До войны?
— Перед Халхин-Голом. На это наступление возлагали большие надежды. Янагита дважды вылетал в Токио с каким-то докладом. Он был вроде бы героем дня, к нему постоянно обращались работники генштаба и командующий Квантунской армией…
Подполковник вернулся к столу, принялся перебирать рукой листки бумаги — это играли нервы. Тяжесть не спадала, но чувство было такое, будто вот-вот она спадет, и надо только изловчиться, сделать нужное движение.
— Кто из офицеров Харбинской миссии или второго отдела штаба был причастен к акции Янагиты?
Сигэки Мори повел плечами:
— Никто… Мы что-то, возможно, делали, но не знали задачи. Определенных, связанных между собой усилий не было. Длительной была акция, началась еще до меня и продолжалась почти все время моего пребывания в Харбине. Ближе других к чему-то важному подошел Идзитуро Хаяси, мой друг. Была ли это частица той акции, судить трудно. Краешек тайны выскользнул однажды — это связано с появлением Маратова в Харбине. Но Маратов перебежал к нам уже после награждения Янагиты. Много позже. Должно быть, тут разные акции и разные секреты.
— А если одна акция?
— Почему вы так подумали?
— Следы разных лет, которые заметал Янагита, чем-то схожи между собой. Вернее, схожи мотивы, понуждающие Янагиту действовать. Он убирает людей по одному признаку — кто знал или мог знать Сунгарийца. Верно?
— Пожалуй, верно.
— Значит, дело в Сунгарийце. В нем тайна.
— Ну, это ясно. Только почему тайна так оберегается? Почему суживается круг посвященных?
— Не суживается, а уничтожается. Не должно быть никого, помнящего «гостя» с левого берега. Даже помнящего!
— Вы повторили мои слова, господин подполковник.
— Повторил.
Подполковник перестал перебирать бумаги, поднял голову и посмотрел на Сигэки Мори:
— Мне казалось, что я пробивал свежую тропу, а она уже торена много раз. Странно… Может быть, тайна вовсе не в Сунгарийце, а в самом генерале? Вы приблизились к ней, и он принял меры защиты…
Тяжести не было, вроде спала тяжесть, мысль легко устремлялась к цели, неясной пока, но заманчивой, угадываемой одним лишь чувством.
— Без Сунгарийца нет тайны Янагиты, господин подполковник. — Сигэки Мори попытался удержать чужую мысль вблизи реального — Янагита убивал только тех, кто знал «гостя» с левого берега.
Подполковник устало вздохнул;
— Маратов знал Сунгарийца?
— Лучше остальных… Он все знал, даже то, что не следовало знать. Я удивлялся, почему свой жребий Маратов вытянул последним.
Деловой день миссии начинался в шесть утра — так предписывало военное положение. Я пришел в пять, только рассвело, а отделы миссии уже работали. Мне показалось, что никто не покидал здания со вчерашнего дня: сонные, измученные лица, угасшие глаза. Во всех кабинетах горел электрический свет — его не успели выключить.
Посреди двора стояла санитарная машина. Человек в белом халате, распахнув переднюю дверцу, пытался взобраться на сиденье рядом с шофером. Его задерживал начальник миссии полковник Такеока. «Вы не можете так поступить, — говорил он горячо и с обидой. — Вы не должны так поступать… Я настаиваю…»
Увидев меня, Такеока отпрянул от дверцы и смолк. Шофер только этого, кажется, и ждал, включил скорость, и машина, фыркнув, устремилась в ворота. Начальник остановил бы ее, не окажись я рядом, а тут ему пришлось смириться с потерей машины, и он лишь махнул безнадежно рукой.
Я вытянулся и поприветствовал Такеюку как старшего по чину. Он не ответил. Посмотрел на меня настороженно, с испугом даже. И вдруг, не ожидая вопроса, сказал:
— Приказ генерал-лейтенанта выполнен.
Ему казалось, что я обязательно спрошу об этом. Для чего иначе я пришел в такой ранний час? Я не спросил, не мог спросить, так как не знал о приказе генерала. Вообще ничего не знал. Мне нужен был Андо.
— Этот проклятый доктор не желает нам помочь. Никто не хочет марать руки. Только Такеока. Один Такеока!
Он был возбужден и не совсем ясно понимал, что говорит и кому говорит.
Я сделал вид, что в курсе событий, и, слушая торопливую, сбивчивую речь полковника, решал, как вести себя, как реагировать на откровения Такеоки. И тут ко мне пришла спасительная идея.
— Три часа назад в восточном секторе сброшен советский десант, — сказал я.
Это был удачный ход. Он выручил меня. Такеока забыл о враче
— Три часа назад? — переспросил полковник. — Не может быть! Такого не может быть…
Мое молчание рассеяло родившееся вдруг сомнение Такеоки. Он понял, что я информирован и сообщаю официальные данные. Я действительно знал о советском десанте и даже располагал сведениями о количестве сброшенных на Дайрен русских солдат.
