Поход кимвров - Йенсен Йоханнес Вильгельм (версия книг .TXT) 📗
Таблица висит на стене истории, в ней нет пробелов, занесены и все победы кимвров, и их поражения. Но они так взглянули своими новыми голубыми глазами на мир, уже собиравшийся состариться, что он больше не мог оставаться прежним, должен был обновиться.
Краткий пересказ хроники. Римское государство протянуло свою хищную длань к северу от восточных Альп, создало провинцию Норику, и сюда-то и пришли кимвры, успев до этого значительно углубиться на Балканский полуостров, который, однако, отпугнул их, тупоголовый народ жил в тех краях, да и очень там было тесно – людей, как блох, сквозь них и не пробиться! Кимвры повернули и, направившись к северу, постучались к норийцам, зажиточным горцам, да заодно пообчистили их деревни, лишив их запасов зерна и прочего движимого имущества. Римляне поднялись и заявили протест через своего наместника Гнея Папирия Карбона. Палатки двух вождей, два народа, столь различных уровней культуры и разных кругозоров, впервые стали друг против друга. Римляне оказались снисходительными, а варвары наивными; они-де без всякого злого умысла поживились тут кое-чем, не ведая, что это принадлежит римлянам! В сущности, они направлялись в страну валлонов и ошиблись направлением, попали на самый восточный из трех больших мысов, на которые расчленялась, как им было известно, Европа на юге; но, если им дадут проводников, они быстро покинут здешние места. Проводников им дали, они направились в Галлию, и Гней Папирий Карбон не замедлил воспользоваться их доверчивостью, чтобы заманить их в опасную горную местность, где затем внезапно напал на них со своими легионами. Результат получился неожиданный: Гней Папирий Карбон со своим войском был разбит.
Кимвры взяли у латинян свой первый урок при Норее. Высокоразвитое военное искусство римлян, о котором кимвры столько слышали и которого искренне боялись, отступило перед ними при первом же столкновении.
Если бы в планы Бойерика входило немедленно двинуться на Рим, путь туда был открыт через альпийские перевалы. Но кимвры пока что ограничились этим первым столкновением; быть может, планы Бойерика еще не совсем созрели, а может быть, предзнаменования не благоприятствовали такому использованию победы; во всяком случае, кимвры, в самом деле, двинулись на запад вдоль северной подошвы Альп, по направлению к Галлии.
И у римлян опыта прибавилось. Мудрые головы Рима воспользовались уходом варваров, чтобы подготовиться к их встрече, если тем вздумается вернуться.
А Норне-Гест, узнав исход битвы при Норее и поняв, что более важных событий здесь ожидать пока не приходится, на время расстался с кимврами: они двинулись к западу, он – к югу.
Сам Гест в мыслях держал путь туда, куда уже стремился однажды, но куда не дошел, самый важный из всех путей – путь в Страну умерших.
Он искал эту страну на всех островах под солнцем, искал тщетно и в Средиземном море, и на Востоке, как рассказано в книге о нем. Теперь он намеревался пойти дальше, на юг, через Африку – не достигнет ли он желанной цели, плывя по Нилу?
Норне-Гест бывал в верховьях этой реки, но не решился следовать по ее течению далее границ Египта. Теперь его тянуло попытаться вновь и на этот раз проплыть как можно дальше к югу – пока река будет судоходной. Если вдуматься хорошенько: откуда течет Нил? Никто этого не знал, и никто не мог, следовательно, знать, пока такую попытку не предпринял бы какой-нибудь смелый пловец.
И вот старый неприметный рыбак спускается на веслах по Средиземному морю, огибает его берега и добирается до Нила; он снова вдыхает илистый, телесно-теплый нильский воздух, запах грудных младенцев в пеленках, запах истоков жизни, навоза и уксуса, первородной смазки матери-земли! Здесь начиналась жаркая область, в неведомых недрах которой родился Нил, – где же именно?
Гест все время гребет по солнцу и проплывает мимо городов, храмов и пирамид Египта – сказочных древних сооружений, от одного вида которых язык немеет и на сердце становится невесело: стремления целых поколений, столь гигантские сооружения, противопоставленные разрушительному влиянию времени, уже так одряхлели, – лишь одна ступень к небу, и та уже разрушается!
Из пустыни глядит лицо, руины лица, а в пустыню, величиной с целую часть света, глядит, вытягивая шею, сама страна; да, так оно и есть: твердая скала, которой руками человеческими придан образ льва с головой человека-египтянина, торчит из песков, полузанесенная ими, – олицетворение загадки, но загадка сводится лишь к тому, что символы, во имя которых воздвигнуты столь несокрушимые памятники, забыты.
Норне-Гест проплывает мимо, и кажется, чудовищная голова сначала повернулась к нему всем лицом, а затем профилем с низким лбом. Гест медленно удаляется от Египта, следуя всем изгибам Нила, – то снова изрядный отрезок почти к северу, то опять к югу, через Нубию; крокодил и гиппопотам составляют ему компанию, над головой его кричат стаи птиц; время от времени он различает знакомые звуки: это перелетные птицы направляются с севера на юг, как и он; они будят ненужные воспоминания о прохладе страны, столь далекой от этих раскаленных краев, где от нагретой солнцем древесины челна пышет жаром, как от костра, а водная поверхность лениво мечет молнии в глаза пловцу. Гест, в одежде из травяных волокон и листьев, гребет и гребет все дальше, а жар становится все сильнее и сильнее; в ослепительном двойном сиянии – солнца на небе и в реке, окаймленной с обеих сторон девственным лесом, исчезает Гест со своим челном.
Через семь лет он вернулся, по-прежнему одинокий; он не нашел Страну умерших или тех умерших, которых искал, умерших навеки. Увы! Их не оказалось и в этих краях.
Гест побывал далеко в глубине материка, в чудовищно огромных жарких областях, на родине диких зверей; зебры, львы и жирафы разгуливали там в близком соседстве, словно в самое утро их сотворения, но не потому, что дружили между собою, а потому лишь, что их было очень много, – таков жребий земной; лев нападал на травоядных и убивал их ударом лапы, чтобы утолить свою жажду горячей кровью жертвы; на остатки его трапезы налетали грифы и расклевывали падаль; наконец, под покровом ночи трусливо подкрадывались к ней гиены и начисто обгладывали кости – так делилась добыча! Слон тяжелыми шагами шел к водопою, набирал воды в хобот и выливал себе в рот или поливал спину, благодушно хлопая большими, вымазанными глиной ушами. На концах ветвей, спускавшихся к самой воде, покачивались обезьяны,
вынырнувшие из густой листвы, словно из темных тайников, и скалили зубы, и отвратительно щурились, ослепленные светлым простором. Люди, видневшиеся в глубине жарко-влажных болотистых лесов, где всегда стоял сумрак, как в преисподней, были тощие и робкие, совсем голые и сопливые карлики, неразумные, как дети, – тля, копошащаяся в этих проклятых лесах!
Но мало-помалу Гест забрался так далеко, что солнце очутилось у него за спиною, и тогда он понял, что продолжать путь бесполезно, и повернул вспять.
Назад он плыл уже вниз по течению Нила, легко и быстро, но оставив надежду. Гигантский страж пустыни – сфинкс – показался ему сначала в профиль, потом всем лицом и, наконец, с другой стороны; проносясь мимо него, Гест как будто проносился мимо времен бытия.
На краю пустыни Гест нашел пещеры со следами древних очагов – стало быть, некогда обитаемые неведомо кем и затем брошенные. Тут он сделал остановку, чтобы переварить свое странствие, приучить себя впредь не питать никаких желаний и надежд.
Но, когда он достаточно долго пожил совсем один, углубленный в себя, отдохнул и дал время впечатлениям улечься, его опять потянуло в суету мира, разделить время с живыми. Прохладно упоительны были египетские ночи, звезды роскошные, крупные и яркие, как маленькие солнца; но для кого распускался этот павлиний хвост в небе?.. Разочарованный и ожесточенный, Гест чувствовал, что одинокий земной странник одиноким и останется, хотя бы над головой его и сверкало небо во всем своем великолепии.
