Операция «Форт» - Корольков Юрий Михайлович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
— Вы точно помните, что Петр Бойко приглашал вашего мужа именно девятого февраля сорок второго года?
— Еще бы не помнить! Это было как раз за день до ареста мужа. Арестовали его десятого. На квартиру приехали агенты сигуранцы и спросили, где мой муж. Нина Гордиенко только-только ушла. Ответила — на работе. Тогда они уехали, остался только один полицейский. Мужа арестовали на заводе, и я с ним больше не встречалась. Полицейские вечером приехали снова, все перерыли, найти ничего не нашли, но засаду оставили. Дежурили в квартире целую неделю, но к нам никто не пришел, видно Нина Гордиенко успела предупредить.
ПОСЛЕ АРЕСТА
После того как от Кира поступила в Москву последняя радиограмма, датированная седьмым февраля, связь Центра с одесским подпольем оборвалась. А она, эта связь, именно сейчас была так нужна!
В деле «Операция „Форт“ сохранилось несколько тревожных запросов, написанных рукой Григория.
«Сообщите» есть ли связь с Киром? — запрашивал он дежурных расистов. — Тщательно ведите наблюдение за эфиром. О выходе Кира на связь немедленно доложите для прямых переговоров. Вызывайте меня в аппаратную в любое время».
И снова запрос:
«Что слышно о Кире?»
Здесь же лаконичные ответы дежурных радистов: «Связи с Киром не проходило», «На вызовы Кир не отвечает», «Корреспондент № 12 молчит».
Очевидно, товарища Григория волновала последняя радиограмма Кира, в которой он сообщал о своем намерении выйти в город и лично узнать о судьбе пропавшего Самсона. Но Киру сейчас нельзя уходить в город! Параллельные источники сообщают, что положение осложнилось, над подпольем отвисает угроза. Об этом надо бы предупредить Кира, но одесское подполье не подает признаков жизни. Кир не отвечает на вызовы Центра.
«Что делать?» — спрашивает кто-то, написав эти два слова размашистым, нетерпеливым почерком.
Григорий не отвечает. Вероятно, пока только ждать.
Прошло одиннадцать тревожных дней.
Наконец, 18 февраля 1942 года связь с одесским подпольем восстановилась. Радист Центра тотчас передал Киру распоряжение Центра:
«Киру немедленно! Григорий передает, что вам запрещено связываться с источником. Ваше донесение получил. На некоторое время прекратите связь со своими людьми, работающими в городе. Ваше сообщение о шестнадцатитысячном войске, сосредоточенном вокруг катакомб, подтверждается другими источниками. Нам кажется, что вам следует переменить шахту. Подумайте и, если находите возможным, сделайте это.
Ваши данные о присылке людей из Берлина и Бухареста в Одессу для усиления борьбы с нашим подпольем также подтверждают другие источники. Агенты гестапо и сигуранцы обнаружили до четырехсот выходов из катакомб. Учтите, что за входами, помимо открытого, ведется и тайное наблюдение. Примите все меры к сохранению себя и всего подполья, реже выходите в эфир».
Радиограмма из Центра пришла слишком поздно.
В тот же день, вероятно в тот же сеанс, радист Центра принял из Одессы радиограмму. В отличие от прежних сообщений, здесь не было ссылки «Кир сообщает».
«18.2.42 г. Восьмого февраля Кир вместе со связным ушел в город. Последний срок возвращения был назначен на 10 февраля. В этот день Кир и его связной не возвратились. Чтобы выяснить причины задержки, послали в город второго связного — Тамару Шестакову. Дали указание — при любой обстановке, в городе возвратиться в тот же день. Связная не вернулась. Ее нет до сих пор.
У выхода из шахт наш пост заметил группу полицейских численностью до тридцати человек. Они разбирали завал у главного входа в катакомбы. Наличие полиции, исчезновение Кира и его связистов дает основание предполагать, что все они арестованы. Принимаем меры для выяснения обстановки в городе».
Здесь же приписка радиста узла связи: «Киру передано». Оба эти привычные слова зачеркнуты и вместо них написаны другие.
«Корреспонденту № 12 передано: примите меры к выяснению судьбы Кира и его связных. Григорий».
Это распоряжение передали в Одессу в тот же сеанс — восемнадцатого февраля. Значит, товарищ Григорий неотлучно стоял рядом с радистом, надеясь выйти на прямую связь с Киром.
Тем временем подпольщики-катакомбисты изыскивали связи, о которых говорил Молодцов перед уходом из катакомб. В начале марта Анатолий Белозеров по заданию совета отряда выбрался на поверхность, чтобы встретиться с Олегом Николаевичем из оптического магазина Калиновского. Выход этот обсуждали особенно тщательно. Анатолий сам предложил пойти сначала в Фомину Балку к родным, побыть там какое-то время, достать одежду, осмотреться и уж после этого идти в город. Он полагал, и в этом с Белозеровым все соглашались, что решающее значение будет иметь одежда. В одежде, пролежавшей несколько месяцев в шахтах, можно было идти только на верный провал — она пропахла сыростью, плесенью, и любой агент сигуранцы безошибочно определит в нем подпольщика из катакомб.
Мать всплеснула руками, не сдержалась, расплакалась от радости, когда поздним вечером Анатолий отворил знакомую дверь в хату. Отец тоже как-то очень уж торопливо ткнулся бородой в щеку сыну и отвернулся, вытирая рукавом глаза. Но старик быстро взял себя в руки, вышел во двор, запер ворота, спустил кобеля с цепи, закрыл на засов сени, накинул крюк на входную дверь и только после этого наказал матери дать сыну помыться и собрать что-нибудь перекусить.
Огня в хате не зажигали, до рассвета просидели, проговорили в потемках, а потом уложили сына на чердаке. Утрам старик ушел на зады будто бы жечь старую траву, разный мусор, накопившийся за зиму, и заодно сжег от греха одежонку сына, от которой и в самом деле за версту несло прелой сыростью.
Трое суток Анатолий провел под родным кровом. Днями он старался загорать на солнце, лежа в укромном углу двора за погребом. Пытался убрать столь опасную в городе нездоровую бледность. К ночи Анатолий перебирался на чердак, ближе к лазу, что вел на сеновал. Он знал этот выход еще с детских лет. У надежных людей отец раздобыл подходящую одежду, мать подогнала по росту, и утром на четвертые сутки Анатолий тронулся в город.
Гулевую улицу он нашел быстро. Раз-другой прошел вдоль, но вывески оптического магазина Калиновского не обнаружил. Прошел еще раз, проверил номер дома — все правильно, но теперь здесь торговали всякой рухлядью. Изображая робковатого молдавского парня, Белозеров зашел в магазин, спросил, нет ли какой работы. Пожилая широкогрудая гречанка сначала отказала, но потом вернула от дверей — пусть хлопец поможет мужу перенести кое-какие вещи.
Часа полтора Анатолий работал в тесном дворе, перетаскивал из одного сарая в другой какие-то тюки, ящики, корзины, набитые старым тряпьем. Распоряжался работой долговязый старый человек с запавшими щеками, в мягких войлочных туфлях, хотя на улице было еще довольно сыро. Муж гречанки и рассказал Белозерову, что жена по случаю выгодно купила магазин у старого владельца, который срочно переезжал в Кишинев.
В углу сарая Анатолий нашел ящик с битыми линзами, старыми микроскопами, порыжевшими кожаными футлярами, мехами от старинных фотокамер. Это было все, что осталось от владельца оптического магазина. Ящик был тяжелый, и Анатолий с хозяином-греком с трудом переволокли его в угол двора.
Получив заработанные деньги, Белозеров вышел на улицу. Установить связь с Олегом Николаевичем не удалось. Но ясно, что сигуранца не захватила Олега — он вовремя успел ликвидировать свою «торговлю», конечно, если ему грозила опасность. А может быть, он из предосторожности сменил вывеску…
В городе никаких дел больше не было. Выждав, когда крестьяне окрестных сел возвращались домой, Белозеров вместе с ними благополучно миновал румынскую заставу. Вскоре он был в селе Куяльник, задворками прошел во двор к Ивановым, спустился в погреб под домом и через него — в катакомбы.
Еще через несколько часов Белозеров был на своей базе. Собрали совет отряда. Сообщение Белозерова было неутешительным — установить связь с большим одесским подпольем не удалось.
