Город мелодичных колокольчиков - Антоновская Анна Арнольдовна (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Филарет тяжко вздохнул и повел плечами, будто хотел сбросить безмерный груз лет да вновь взяться за меч с гербом Рюриковичей на рукояти. Но вспомнил о сане, хмуро сдвинул брови и властно переставил белого ратника на один квадрат. Ныне приходилось обдумывать каждый ход, ибо те, против кого играл он, обладали высоким искусством и из доски «ста забот» выжимать для себя мед.
Таким обдуманным ходом он продолжал считать объединение всех христианских государств греческого закона, дабы противопоставить католическим силам Рима — осатанелого врага Москвы — силы православные, объединенные Россией. Прибывали к нему митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и простые старцы из иерусалимской, александрийской, константинопольской патриархий, всю церковь восточную щедро наделял милостынею. Особенно жаловал патриарха Кирилла Лукариса. А тот в свой черед тянулся к патриарху московскому и всея Руси — и недавно вот прислал в дар Филарету панагию золотую греческой работы, а в середине ее на сапфире вырезано изображение благовещения. А сам он, Филарет, по просьбе Кирилла Лукариса отправил в стольный город султана с послом Семеном Яковлевым и подьячим Петром Евдокимовым милостыню кафедре антиохийской, а патриарху — изрядное число золотых монет, дабы возносил к небу молитву «за здравие царское». Правда, и от патриарха константинопольского ожидал он ценные сведения и советы добрые: доходил слух, что султан Мурад готовит большую войну против шаха Аббаса. Слух важный, требовал выверки. С шахом Аббасом у него, Филарета, шла игра сложная: «сто забот», помноженных еще на сто. По-прежнему дума была о западных рубежах, там гнездилась главная опасность. Там продолжала строить свои козни Речь Посполитая, а за ней теснились немцы Габсбурги, алчно поглядывали на Восток. Прибывали иноземные посольства.
А Иверия!
«Слезно добивались в Москве помощи послы единоверных грузин. Да только отпущены были налегке епископ Феодосий и архимандрит Арсений — так, без всякого дела. Не то время было, чтоб восстанавливать против Московии шаха Аббаса. А теперь-то? И подавно нет, да и не скоро настать может. Вот и выходит: солнце на спине „льва“ ярче светит, чем крест на груди Иверии… Хо-хо-хо… — Филарет пожалел, что ни с кем не может поделиться иной выдумкой. — Ни с кем! Разве уразумеют истину: что бог создал, того людям не переиначить… Патриарх! Хо-хо-хо… Хоть сто клобуков надень, все едино в душе и в мыслях разгульный боярин… Только власть, коей зело добивался, радует. Только мысли о Руси душу тревогой наполняют, только сын… безвольный царь… заставляет за двоих думать… дабы охальникам неповадно было за святую Русь лапы поднимать. Посему и быть патриархом по сильной воле, ворогам на устрашение!»
А Иверия?
«Вот князь Тюфякин послом в стольный город Персии отбыл. А то всем ведомо подлинно, что по наказу слово замолвит посол перед Аббас-шахом, чтоб милосердия ради и из любви к царю всея Руси освободил царя грузинцев Луарсаба. Так и пригоже будет… Да только отписки с гонцом давно нет».
Вынув серебряные часы с патриаршей печатью, внимательно, словно впервые, разглядывал в ней благословляющую руку и буквы «Ч.П.Ф.». Пытливо сквозь прорезную решетку, заменяющую стекло, посмотрел на циферблат:
«О чем бишь думу-то держал? О чем? О потерянном дне… Что было, то сплыло, и никому не дознаться. Подлинно — время яко черепаха ползет. А иной раз взлетит — соколу не догнать… Когда-то еще прозвучит благовест для Иверии? Эка ныне в голове вертится, чай совесть не чиста… Совесть! Для Руси что полезно, то и совестливо».
Вновь поднял крест и положил на запись. «О чем раньше думу думал? Да вот об Украины землях, о Киеве и Полтаве… Сказывают, охота там на… Тьфу! Отыди от меня, сатана! Пошто не в свое время суешься?.. Или мало по ночам смущаешь? Города-то сии к западным рубежам ближе, и неразумно жертвовать выгодами».
«У малороссиян одна только дума, — говорил ему, Филарету, годика три назад Исаакий, епископ Луцкий, посол, прося принять запорожцев под покровительство Москвы от гнета католицизма, — как бы поступить под государеву руку». — «В нужный срок поступят, а сейчас королевство Польское не злить, а войско накапливать». Вдруг хватил кулаком по столику, вздрогнули костяные фигурки.
«Скверна! Петухи в камзолах! Так не бывать власти шляхов над Русью. Впредь и навечно! Буде! А и в обгон допускать погань не тоже. Царь всея Руси первый должен выходить к горным громадам и к морям-океанам. Бог даст, стрельцы проскочут степи, Дон пересекут, выйдут к Кавказу! — Широко осенил себя крестным знамением и переставил на доске белого всадника на два квадрата вправо. — На доске все гладко! — С сожалением покачал головой. — А дальше горы, за коими нехристь шах Аббас притаился… Притаился ли? Все одно тут-то его и обыграть надо, да только не спеша, разумно». А Иверия?
"Сказывают, в Колхиду плыли язоны за золотым руном. А шах Аббас тоже слабость питает к руну золотому — вот и ретив, обогнать умыслил султана. А когда двое друг друга перегнать хотят, третьего не видят. И еще сказывают, будто у грузинцев женщины на конях бились с ворогами. В одних хитонах и волосы по ветру! — Филарет молодцевато приосанился, перевел взгляд с записи на лампады и махнул рукой. — Не гоже бабам ввязываться в ратное дело! Не гоже, а занятно!.. По словам грузинцев, Иверия — удел богородицы. Каков, а? Зело хорош удел!
Грузинцы и царю Михаилу по сердцу пришлись, и главное — теперь, а не в начальный год царствования, когда еще «не бе ему толико разума». Сокрушается и он, что великие шкоды чинят басурмане в Грузии, замки князей рушат, города ломают, монастыри разбойно грабят, деревни пеленой пепла кроют. Да только зря, не владычествовать над Грузией ни турецкому султану, ни шаху персидскому. Ныне встанет Москва и на Черном море и на Каспийском. Вот тогда и время единоверцев под высокую руку взять".
Задумчиво прошелся по палате. От недавнего буйства и следа не осталось. Глубокая дума бороздила высокий лоб. Подошел к затейливой печи, приложил пальцы к изразцам. Исходил от них приятный жар, и сине-красные блики дрожали на изразцах. В полумгле четко вырисовывались на доске костяные фигуры, и в короле черном было что-то заносчивое, от польского Сигизмунда.
Передал ему, святейшему патриарху, думный дьяк накануне запись: важная, мол. А что не важно? Какой свиток ни тронь, то огнем обжигает, то льдом морозит. Вот еще печаль! До конца развернув послание, погрузился в затейливо выведенные ореховыми и красными чернилами строки. Он то хмурился, то насмешливо улыбался, разглаживая шелковистую бороду. "Свейский Густав-Адольф суетится. Грамоты шлет: за спиной-де Польши стоит грозная сила — империя Габсбургов, не сломить коли ее и Польша останется несломленной. Сетует еще Густав-Адольф, что уже можно было ему со своим войском через всю Польшу пройти беспрепятственно, но тут помешали имперско-католические войска тем, что «великою силою близко пришли и осадили город Штральзунд», и пришлось ему, королю свейскому отвлечь свои войска на выручку Штральзунда… Габсбурги! Звери лютые! Вот бы на них своры гончих: «Улю-лю! Улю-лю! Ату их! Ату-у-у!!» Скосил глаза на икону «усекновение главы Иоанна Крестителя» и набожно перекрестился.
А Густав-Адольф прямую тропу к душе патриарха всея Руси нащупывает, не унимается, стращает:
«…Папа, цесарь римский и весь дом Австрийский только того и ищут, как бы им быть обладателями всей вселенной, и теперь они к тому очень близки… Вашему царскому величеству подлинно известно, что цесарь римский и католики (папежане) подвели под себя большую часть евангелических князей в Немецкой земле…»
Известно и другое: другом прикидывается Густав-Адольф, агнцем небесным. Вот и увещевает для собственных польз. И так печалуется:
«…Если только император и католическая лига (цесарь с папежскими заговорщиками) одолеют Свейскую землю, то станут искать погибели русских людей и искоренения старой греческой веры».
"Искать-то станут, да только… — и резким движением выдвинул на квадрат белого ратника, сбив черного. А наперерез двинул тысяцкого с мечом. — Пусть, яко волки, трепещут!
