Сын графа Монте-Кристо - Лермин Александр (прочитать книгу .txt) 📗
— О, Милла,— говорила Лучиола, плача.— Аслитта, наверное, убит, иначе он сдержал бы слово, а если я потеряла его, мне незачем жить!
— Но, Евгения,— успокаивала ее Милла,— зачем ты делаешь такие ужасные предположения? Я…
Внезапная остановка экипажа прервала Миллу: негр соскочил с козел, отворил дверцу и рукой пригласил дам выйти.
Подруги вошли в приемную в древне-итальянском духе, а когда перед ними отворилась украшенная арабесками дверь, они прошли дальше — в залу, обитую черным бархатом. Несколько слуг в черных ливреях зажгли свечи в большой позолоченной люстре и исчезли, а к дамам подошел наш старый знакомый Бертуччио.
— Синьора,— обратился он к Лучиоле,— не бойтесь ничего: вы в доме друга! — и, распахнув портьеру, он знаком пригласил их в соседнюю комнату.
Лучиола и Милла вскрикнули от изумления — бледно-голубой шелковый потолок казался небосклоном, с потолка на серебряных цепях спускались лампы в виде лотосов, вдоль стен стояли низкие диваны, обитые бледно-голубой шелковой материей, затканной серебряными цветами. Посреди покоя стояло также покрытое серебристой тканью ложе, с которого навстречу подругам поднялась красавица в пурпурной шелковой одежде.
— Приветствую вас, сестры,— произнесла Гайде (а это была она) мягким и приятным голосом,— я ожидала вас.
Лучиола и Милла склонились над белой и нежной ручкой, протянутой им гречанкой. Не допустив их поцелуя, Гайде сама поцеловала в лоб обеих девушек и усадила их рядом с собой.
— Ты выказала много мужества, сестра,— обратилась Гайде к Лучиоле,— но я не тревожилась за тебя: он обещал тебя оберегать.
Лучиола поняла, кто был этот «он», и робко сказала:
— По-видимому, вам известна связь всех этих ужасных событий… Можете ли вы ответить мне на один вопрос?
— Охотно, говори без боязни, и я отвечу тебе.
После минутного колебания Лучиола твердо начала:
— В Милане есть патриот, готовый отдать жизнь за освобождение Италии.
— Ты говоришь о маркизе Аслитте? — кротко перебила ее Гайде.
— Да, о нем, и если вам известно мое прошлое, то вы поймете, что лишь одна любовь к нему заставляет меня еще дорожить жизнью.
— Говоря откровенно, сестра моя,— проговорила прекрасная гречанка, когда Лучиола замолкла,— быть может, я могу помочь тебе.
— Я — француженка по происхождению,— неуверенно начала певица,— юность моя протекала в столице; меня окружали роскошь и блеск, но я никогда не была счастлива. Отец не заботился обо мне: занятый финансовыми операциями, он не обращал внимания на семью, мать моя, жаловаться на которую я не могу,— была не счастливее меня; она не любила меня, может быть потому, что не любила моего отца, и поэтому искала счастья вне дома, но безуспешно. Я пришла бы в совершенное отчаяние, если бы верная подруга не поддержала меня,— прибавила певица, обнимая Миллу.— Мы обе любили музыку, Искусство заменило мне все, чего мне не доставало, но я не перестала чувствовать ложь и пустоту, окружавшие меня, и я бежала с горечью и отчаянием в сердце! Мне не было еще и двадцати лет, а добродетель, честность и любовь были для меня пустыми словами.
— Бедная сестра,— прошептала Гайде,— как ты много страдала!
— Да, я выстрадала много,— подтвердила Лучиола с глазами, полными, слез,— свет казался мне пустыней, я отказалась от всего, что привязывало меня к миру, и посвятила себя всецело искусству! Рукоплескания восторженной толпы опьяняли меня — я не дорожила лавровыми венками, которыми осыпала меня публика, я хотела только минутного забытья, хотела мимолетного возбуждения — и, наконец, отчаялась! Только в Неаполе впервые я поняла, что есть нечто выше удовлетворенного тщеславия! Тогда туда приехало несколько молодых итальянцев-дворян, чтобы поднять своих терпеливых братьев на борьбу с тиранией австрийцев. Они поставили на карту свои жизни и им удалось приобрести многочисленных союзников. Однажды, услышав дикий крик и топот, я велела оседлать лошадь и поскакала на шум. Милла вызвалась сопровождать меня, и скоро мы прискакали на место схватки — близ Котроны в Калабрии. Мы видели блестящие мундиры, слышали частые выстрелы, несколько факелов тускло освещали ужасную картину. Над крутым утесом стоял молодой человек, размахивая кинжалом, он призывал своих товарищей не сдаваться. И, когда, он упал, сраженный пулей, мое мертвое холодное сердце внезапно сжалось, я пришпорила коня и поспешила на то место, где только что стоял он. Несчастный упал в расщелину скалы, и помогая себе ногтями и зубами, я пробралась к нему и вместе с Миллой мы вытащили его наверх на моем крепком шелковом шарфе. До сих пор я не понимаю, как мы справились с этим при наших слабых силах. Мы перевезли его в мой дом, и я, эгоистическое существо, думавшее до тех пор только о себе, ходила за ним с заботливостью, присущей только искренней и глубокой любви. Джиорджио Аслитта был спасен. Его первые слова, когда он пришел в себя, были словами песни.
— А! Военная песнь итальянских патриотов,— сказала Гайде с блестящим взором.
— Да. И, услышав эти слова, я воспряла! Я снова поверила в идеалы, мое внутреннее «я» преобразилось мгновенно, как бы по мановению волшебного жезла, и никакая любовная песнь не казалась мне с тех пор дороже и звучнее этого гимна.
10. Тень прошлого
Едва успела Лучиола произнести последние вдохновенные слова, как глубокий голос позади нее произнес:
— Евгения Данглар, принеси благодарность за искупление прошлого!
Певица быстро обернулась: перед нею стоял граф Монте-Кристо, держа за руку сына.
— О, как мне благодарить вас! — вскричала Лучиола, зарыдав. Обняв прекрасного мальчика, она крепко поцеловала его.
— Так вы узнали меня,— грустно проговорила она.
— Я никогда не терял вас из вида,— ответил Монте-Кристо,— и ваше имя сделало меня вашим должником.
— Вы заставляете меня краснеть, граф… Вы — мой должник?
— Поверьте мне на слово: я не смею открывать вам печального прошлого, но, право, если я невольно причинил вам горе, то только потому, что был орудием высшей власти.
— Вы знаете все о моих родителях. Заклинаю вас — не скрывайте от меня ничего! Я знаю, что мой отец жив и что…
— Сейчас,— ответил Монте-Кристо, сделав знак Гайде, которая немедленно увела мальчика, а Лучиола продолжала:
— Я знаю, что мой отец занимается биржевыми делами в Германии, но моя бедная мать…
— И мать ваша тоже жива,— печально произнес граф,— но я не знаю, увидите ли вы ее когда-нибудь.
— Но я не понимаю,…— проговорила Лучиола.
— Выслушайте меня, дитя мое, и соберитесь с силами. Узнали ли вы человека, назвавшегося графом Сан-Пиетро?
— Что значит «узнала»? Это негодяй, которого все презирают!
— Я думал, что Евгения Данглар проницательней. Конечно, шрам делает его почти неузнаваемым, но, все-таки, Евгения, кто много лет тому назад добивался вашей руки и потом…
— Князь Кавальканти! — с ужасом вскрикнула Лучиола.
— Да, если вам угодно так называть его, в действительности же он беглый каторжник и убийца Бенедетто!
— Но что общего имеет этот негодяй с моей матерью?
— К несчастью, больше, чем вы думаете! Чтобы украсть у вашей матери миллион, изверг не остановился перед новым злодейством: он вонзил кинжал в грудь несчастной, и…
— О, жалкий трус! Но вы сказали, что моя мать жива.
— Да, она жива. Убийца поразил ее не насмерть, и после нескольких месяцев страданий она поправилась.
— Слава Богу! Но где же она? Я хочу лететь к моей матери, хочу броситься к ее ногам и своей любовью заставить ее забыть то, что она вынесла! — страстно вскричала Лучиола.
— К несчастью, это невозможно в настоящую минуту, бедное дитя мое. Ваша мать обещала отдать свое миллионное состояние отцам иезуитам, которые за это должны были избавить Бенедетто от петли, а ее поместить в одном монастыре в Малой Азии. После воровства Бенедетто святые отцы отказались от обещания, и ваша мать оказалась одна на свете, без средств, беспомощная и беззащитная. Тогда Проведение свело ее с Валентиной де Вильфор — вы, конечно, помните ее?
