По багровой тропе в Эльдорадо - Кондратов Эдуард Михайлович (читаемые книги читать TXT) 📗

— Аркебузы, огонь! — скомандовал Орельяна.

Я невольно зажмурился, ожидая услышать грохочущие выстрелы, но ничего подобного не случилось: залпа не последовало.

— В чем дело?! — бешено крикнул капитан.

— Сеньор! Не стреляют! — в отчаянии завопил аркебузник Эрнандес. — Святой Яго! Порох отсырел!..

Солдаты, швыряя ненужные аркебузы, бросились от бортов. Их места поспешно занимали арбалетчики.

Всего несколько мгновений мы были в замешательстве, и этого оказалось достаточно, чтобы индейские каноэ подошли к бригантинам еще локтей на двадцать. Несколько солдат получили легкие ранения.

Наконец засвистели тяжелые стрелы наших арбалетчиков. Стреляли они мастерски — индейцы посыпались в воду один за другим. В стане врага появились признаки паники, два каноэ перевернулись, раздались жалобные крики тонущих. Когда метким выстрелом Контрераса был поражен огромного роста индеец, командовавший самым вместительным каноэ, дикари стали понемногу отступать. Но вот к ним на подмогу подошла еще одна флотилия лодок, и они снова ринулись на штурм бригантин, медленно, но неуклонно продвигавшихся к спасительной бухте.

Да, мы не отказались от мысли о высадке на берег— долго сражаться на воде мы были не в силах. Пятьдесят испанских мечей, которыми мы можем встретить врага на суше, — только на них мы теперь надеялись.

Несмотря на отчаянное сопротивление туземцев, нам удалось приблизиться к берегу. Но и там нас ожидали полчища врагов. Они приплясывали от возбуждения, вопили во всю мочь и были, по-видимому, готовы до последнего вздоха оборонять свои жилища.

Орельяна, прикрывая голову щитом, метался по бригантине и осипшим голосом отдавал приказания. Едва «Виктория» коснулась днищем мели, половина ее экипажа спрыгнула в воду и бросилась с поднятыми мечами на берег. Почти одновременно причалил и «Сан-Педро», с него тоже начали высадку.

Мой прыжок с борта «Виктории» был неудачным: я поскользнулся на илистом дне и шлепнулся в воду, погрузившись в нее с головой. Пока я поднимался, выливал воду из шлема и поправлял соскочивший с руки щит, наши воины уже начали бой на суше. Они наступали плечом к плечу, и, несмотря на огромный численный перевес, индейцы вынуждены были отступать — их бамбуковые копья казались игрушкой в сравнении с тяжелыми испанскими мечами. Когда я подоспел на помощь к своим, на земле валялось больше дюжины изрубленных индейцев — наши же солдаты отделались пока лишь царапинами. Дикари уже не пробовали, схватиться с нами врукопашную: соблюдая дистанцию шагов в пятнадцать-двадцать, они отходили к лесу и тщетно пытались остановить наше продвижение ураганом стрел. Вскоре мы окончательно выбили их из деревни. Чтобы не дать врагу опомниться, сеньор Франсиско приказал альфересу Алонсо де Роблесу отогнать индейцев подальше. Две дюжины солдат во главе с альфересом продолжили преследование, а остальные, исключая тех, кто охранял бригантины, окружили капитана.

Орельяна не был опьянен победой. Он сдержанно поздравил солдат с успехом и тут же отдал распоряжение осмотреть хижины и выставить посты. Затем капитан отправил десяток солдат в помощь товарищам, оставшимся на «Виктории» и «Сан-Педро», так как индейские каноэ, правда, немногочисленные, продолжали сновать вокруг бригантин. Де Роблес со своей дружиной вернулся очень скоро. Он принес хорошие вести: индейцы углубились в лес, а на окраине деревни были обнаружены огромные запасы всякой снеди — затоны и пруды с гигантскими черепахами, целые склады мяса, рыбы, сухих маисовых лепешек. По словам де Роблеса, такого количества пищи могло хватить нам на целый год. Тотчас же по приказу капитана мой дядя с десятком солдат отправился по следам альфереса, чтобы перенести часть провизии на бригантины.

Тем временем прекратился и бой на воде: понеся урон, индейцы уплыли на своих каноэ вниз по течению и больше не показывались. Это было как нельзя более кстати: мы были страшно утомлены и измучены. Теперь можно было и отдохнуть. Солдаты разбрелись по хижинам, некоторые из них сняли оружие и доспехи. Я тоже отцепил тяжелый меч и прилег на мягкой траве под раскидистыми пальмами рядом с задремавшим португальцем Гонсалесом. Хотелось есть, и я с нетерпением ожидал возвращения дяди.

Рано мы успокоились, рано!

Первым заметил опасность галисиец 27 Родригес.

— Индей… — только и успел крикнуть он: метко брошенное копье опрокинуло его на землю. Нападение на лагерь было совершено с той стороны, откуда мы никак не могли его ожидать, — с южной окраины деревни, куда отправился Мальдонадо. Мы оглянуться не успели, как индейцы уже были возле нас. Мгновение — и четверо наших солдат были поражены копьями.

Атака индейцев на этот раз была бесшумной: большинство наших солдат находилось в жилищах и ничего не подозревало. Тревогу в хижинах поднял Кристобаль де Агиляр: услышав возглас Родригеса, он случайно выглянул наружу и тотчас же с яростным криком «Святой Яго!» бросился с обнаженным мечом на врага. Боевой клич поднял на ноги всех испанцев: хватая оружие, они выскакивали из хижин и тут же, у порога, вступали в неравный бой.

Да, бой был тяжелым для нас. По меньшей мере дюжина врагов приходилась на каждого испанского солдата. Они атаковали со всех сторон, и мы не могли противопоставить им, как бывало, свой сомкнутый железный строй. Приходилось отбиваться в одиночку, не надеясь на прикрытие товарищей с тыла.

Мне повезло: я мог не опасаться, что копье вонзится в спину — сзади надежным прикрытием были сросшиеся стволами пальмы. Четверо индейцев, от которых я отбивался, тщетно пытались достать меня копьями. Мой щит отбивал все их удары, а меч не давал возможности приблизиться вплотную. Вначале я только оборонялся. Но вот горячка боя захватила меня. Воспользовавшись неосторожностью одного из нападающих, подошедшего слишком близко, я стремительно прыгнул к нему, с силой рубанул его мечом по шее и затем коршуном набросился на его соседа. Оставшиеся двое были ошеломлены внезапностью атаки и не успели вовремя прийти на помощь молодому воину: мой меч глубоко вонзился ему в бок.

Теперь передо мною были только два индейца. Потрясенные мгновенной гибелью своих товарищей, они в ужасе побежали прочь.

Я бросил взгляд вокруг себя: и справа, и слева, и впереди кипела жестокая битва. В ее калейдоскопе я различил залитое кровью лицо широкобородого Муньоса, могучую фигуру Гонсало Диаса, отбивавшегося от десятка индейцев тяжелой дубиной, ярко-зеленый бархатный камзол де Ребольосо, прижатого врагами к хижине. Я заметил, что несколько наших солдат недвижимо лежат на земле среди многочисленных убитых и умирающих от ран индейцев, что сеньор Орельяна бьется без щита рядом с преподобным отцом Карвахалем, потерявшим в бою каску и сражающимся из последних сил.

Но то, что я увидел в каких-нибудь десяти шагах от себя, заставило меня забыть и раненого Муньоса, и окруженного врагами Диаса, и слабеющего Карвахаля. Хуан де Аревало! Этот бой стал бы последним в его жизни, будь я в тот момент где-либо в другом месте. Мой друг сражался искусно и смело, его меч молнией опускался на тела и головы врагов. Но Хуан не видел, как рослый индеец с расписанным белыми разводами лицом залез на дерево и уже приготовился спрыгнуть к нему на плечи. Это видели индейцы, и они настойчиво шаг за шагом теснили Хуана к стволу, с которого должна обрушиться на его спину неотвратимая смерть.

— Берегись! Аревало, берегись! — во всю мощь своих легких заорал я и бросился другу на помощь. Но опоздал: тяжелая туша индейца с размаху плюхнулась на плечи Хуана и опрокинула его на пыльную землю.

Неистовство, граничащее с безумием, овладело мной. Я не думал о собственной безопасности, мне хотелось лишь колоть, рубить, уничтожать этих размалеванных бронзовотелых людей, которые были моими врагами и которых я в тот миг искренне ненавидел. Нанося яростные удары направо и налево, я бешеным волком ворвался в кольцо индейцев, в несколько мгновений разогнал их, а потом вместе с окровавленным, исцарапанным Хуаном снова бросился в гущу боя. Скольких я убил и ранил тогда, не знаю — помню только, что сильный удар древком копья выбил меч из моих рук и что мне пришлось сражаться дагой, подаренной Гарсией. Ирония судьбы: коротенькая шпага старого негодяя спасла жизнь человеку, которого он так невзлюбил и чьей смерти страстно желал. Да, Гарсия, конечно же, не мог предполагать, что его собственная дага окажет ему столь плохую услугу…