Евгения, или Тайны французского двора. Том 1 - Борн Георг Фюльборн (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
При чтении этого известия старый смотритель замка опустился на стул в полном изнеможении. Долорес подошла к нему и нежно поцеловала его руку и морщинистые щеки, орошенные слезами.
— Будь мужественным, отец! Вечером мы уйдем с тобой отсюда. Матерь Божья не оставит нас. Даже если мы лишимся всего на свете, в нас останется вера в Бога, и мы не погибнем.
— Ты права, Долорес, — произнес Мануил Кортино, выпрямившись, — ты права, дочь моя, будем же надеяться на милосердие Божье.
Он не сказал ей ни одного грубого слова, не делал никаких упреков — но Долорес с сильной болью в сердце видела, как тяжело ему было расставаться со старой квартирой в замке, в которой он провел несколько десятков лет, и как он был слаб после стольких бессонных ночей, проведенных им в невыразимом отчаянии.
Долорес надо было собраться с последними силами, чтобы перенесли все испытания, навалившиеся на нее. Но последний удар, нанесенный ей Евгенией, окончательно добил ее — Долорес содрогалась при мысли о словах графини. Ради Олимпио она принесла в жертву себя и отца, и он же, Олимпио, в то же время изменил ей.
Этого не в состоянии было спокойно вынести уже и без того изболевшееся сердце девушки. Долорес не хотела верить в правдивость слов графини, она то опасалась чего-то и лихорадочно дрожала, то опять светлые надежды озаряли ее — во всяком случае, она решилась повидаться с Олимпио, и у него у самого узнать то, что так несказанно мучило ее.
Когда вечером старый смотритель замка, окончив в последний раз свои занятия, сидел грустный и задумчивый, к нему подошла неслышными шагами Долорес. Он и без слов понял то, что она хотела сказать. С несчастным видом он протянул ей руку — Долорес вывела своего отца из комнаты и вместе с ним оставила замок.
Когда при выходе старый смотритель еще раз обернулся, чтобы навсегда проститься с любимым жилищем, Долорес увидела навернувшиеся на глаза слезы, ее сердце готово было разорваться от боли, и она судорожно показала рукой на окно, в котором показалась фигура прекрасной графини.
— Горе тебе, — едва слышно прошептала несчастная девушка, — ты лишила меня последнего, единственного счастья. Ты, знатная и богатая, достигнешь той славы, которой добиваешься, но никогда не быть тебе счастливой. Горе тебе! Я бедная и бездомная — и тебе придется со временем бродить, подобно мне, без отдыха и покоя, покинутой твоими друзьями.
Но слова эти, в которых несчастная излила всю свою накипевшую боль, не долетели до ярко освещенных, высоких окон. Там, наверху, все предавались наслаждениям и безмерному веселью, и прекрасная графиня не подозревала, что слова несчастной, изгнанной Долорес оправдаются.
Долорес, взяв за руку своего старого, слабого отца, скрылась с ним в тишине царившей ночи.
Все было тихо в маленькой квартире смотрителя замка; и розы, посаженные Долорес, грустно поникли.
XIII. АББАТСТВО В ГОРАХ
— Отворите нам скорее, почтенный старец, нам нужно войти! — громко приказал офицер, закутанный в плащ, и со всей силой постучался в ворота старого уединенного монастыря Санта-Крус. Возле офицера стоял дон, одетый в военную шинель, с. бледным лицом и с белой повязкой на голове, между тем как на заднем плане, возле низких уродливых пиний, испанских сосен, столпились шесть солдат королевского войска.
— Кто вы и зачем стучитесь в такую пору? — спросил густой голос за старой, высокой монастырской стеной.
— Мы из королевской армии, брат привратник, но не расспрашивай, а отворяй! Мы привели с собой раненого.
— Святой Бенедикт, что за времена-то настали! Погодите немного, господа! Я сперва должен спросить благочестивого патера Целестино.
— Черт возьми! Ты глупец, старик! Разве благочестивого Томаса, графа Маторо, нет в аббатстве?
— Благочестивый брат спит и беспокоить его нельзя, — возразил привратник.
— Так вы смело можете разбудить его и доложить, что генерал Нарваэс, тяжело раненный в лоб, немедленно желает видеть его.
— Я иду, милостивые государи, — поспешно проговорил монах, и вскоре шум торопливых шагов его замер на монастырском дворе.
— Нам нужно еще сегодня ночью захватить их, — тихо сказал Нарваэс своему адъютанту, рассерженному медлительностью привратника, — удобней случая нам ожидать не следует. Я родственник графа Маторо со стороны матери, поэтому он не откажет нам в содействии, а те три офицера с удовольствием отдохнут тут несколько часов, так как мы хоть и порядочно утомили их, но и сами утомились.
— Маркиз ранен!
— Клянусь честью, они отчаянные храбрецы, — произнес Нарваэс, — я был уже почти уверен, что они в моих руках. Сколько человек осталось у нас?
— Шесть, господин генерал.
— Так, стало быть, в сражении убито десять человек! Дон Олимпио Агуадо поистине Геркулес.
— Маркиз де Монтолон, с которым вы сражались, господин генерал, не уступает ему в силе, а третий увертлив, как кошка. Кажется, как будто он прирос к лошади. Я никак не мог попасть в него.
— Мы тут в монастыре завладеем ими, — сказал Нарваэс, — они должны попасть к нам в руки, или в Мадрид привезут мой труп. Я клялся в этом королеве!
В то время как оба офицера ожидают у монастырских ворот возвращения привратника, мы можем воспользоваться минутой, чтобы осмотреть местность.
Аббатство и монастырь Санта-Крус находились в Гвадарамских горах, а именно там, где горная цепь между Дуэро и Ксалоном тянется на север. У подножья этих непроходимых и покрытых вечным снегом гор простирается густой лес — чем выше поднимаешься, тем беднее становится растительность, а вокруг монастыря не видно ничего, кроме уродливых пальм и пиний, а также голых и пустынных гор.
В этой-то неприветливой части гор и находился старинный монастырь, у ворот которого мы оставили Нарваэса, его адъютанта и шесть солдат, которые с трудом взобрались по крутым утесам, таща за собой лошадей. Нарваэс и его адъютант в борьбе с тремя предводителями карлистов лишились своих коней.
Несколько пиний окружали монастырь Санта-Крус, в котором жили монахи-бенедиктинцы. За стеной находилось, кроме монастыря с большой церковью, еще аббатство, при котором жил благочестивый граф Маторо, человек богатый и старинного знатного рода. На содействие этого-то графа Нарваэс и рассчитывал в своем нынешнем затруднительном положении.
Наконец за старой стеной послышались торопливые шаги, приближавшиеся к воротам.
— Ну, доложили ли вы о позднем госте, благочестивому графу? — спросил адъютант.
— Аббат Томас просит его к себе, — ответил привратник и с шумом повернул ключ в маленькой железной двери.
— Вы будете вознаграждены за труд и причиненное вам беспокойство, мой друг, — сказал Нарваэс, когда дверь отворилась и монах почтительно поклонился ему, — впустите в монастырь тех шестерых моих солдат и накормите их и лошадей.
— Святой Бенедикт! Шесть солдат с лошадьми — у нас тут нет конюшни, милостивый государь, — возразил брат-привратник.
— Но вы должны принять их и укрыть так, чтобы они были не видны во дворе, в том случае если приедут другие гости, — повелительно произнес Нарваэс. — Это должно быть так, монах, вот возьмите! — И он подал привратнику полный кошелек.
— Я всеми силами постараюсь уладить это дело, милостивый государь, — уверял монах, обрадованный щедрым подарком. — Помещения на заднем дворе у нас довольно вместительные. — И он кивнул солдатам, чтобы вводили во двор своих лошадей.
Нарваэс остановился недалеко от ворот.
— При первом выстреле спешите ко мне, — сказал он тихо, обращаясь к солдатам, — и будьте наготове постоянно, в случае если я пришлю за вами моего адъютанта!
Привратник снова запер дверь и хотел показать генералу дорогу мимо монастыря в аббатство, но Нарваэс пожелал видеть, где он поместит солдат и лошадей. Старик привратник повел их мимо монастыря, на одной стороне которого находилась церковь, а на другой аббатство.
Между этими двумя строениями были расположены несколько деревянных построек, служивших для склада разных припасов. Привратник отпер одну из них, достаточно большую для размещения в ней лошадей. Солдаты изъявили желание остаться при них, чтобы каждую минуту быть готовыми для выполнения приказа генерала. Услужливый монах, ощупавший тайком содержание полученного кошелька, вынес им из монастырского погреба несколько кружек пива, за что и получил благодарность от генерала, который прежде всего заботился о своих солдатах.
