Прусский террор - Дюма Александр (книги бесплатно полные версии txt) 📗
За двадцать лет, прожитых на Цейлоне, сэр Джордж убил пять или шесть сотен слонов. После пятисотой больше уже не считал…
— А он рассказал вам, — спросил полковник Андерсон, — что с ним случилось, когда он убивал пятисотого?
— Нет.
— Так вот, он допустил неосторожность, выпалил оба свои заряда в семи-восьмимесячного слоненка; стремительно атакованный его матерью, он повернулся, чтобы взять второе ружье, но испуганный негр убежал и унес его ружье.
У сэра Джорджа не оказалось даже времени, чтобы подумать, как спастись, так как слон ухватил его своим хоботом и поднял на двадцать футов над землей. К счастью для него, именно благодаря принятой слоном позиции, когда он держал сэра Джорджа поднятым вверх, другим охотникам вполне хватило времени, чтобы выстрелить в животное.
В одно мгновение сэр Джордж выхватил охотничий нож и стал изо всех сил перерезать слону хобот. Придя в ярость от боли, слом отбросил сэра Джорджа на двадцать шагов от себя и, пригнул голову, пошел на группу охотников, и те вторым общим ружейным залпом наконец его сразили.
Сэр Джордж едва не погиб как от своего падения, так и от той кратковременной петли, которой ею обхватил хобот слона. Больше месяца потом он все задыхался, не имея возможности глубоко вздохнуть.
— А, теперь меня больше не удивляет, — сказал Бенедикт, — что первый его совет мне — никогда не стрелять в детеныша. Вторым советом было не стрелять в белых слонов и в слонов с бивнями, ибо это отличие в цвете и это природное оружие указывают на высокое положение и большое достоинство слона.
Всякий слон с бивнями — король, всякий белый слон — бог!
Посреди лба у слонов есть небольшая вмятина. Именно в эту вмятину, а она бывает размером со шляпное донышко, и нужно попадать пулей.
Если это удается, иногда случается, что животное падает, сраженное мгновенной смертью. Если же слона только просто ранить, он неизменно и безошибочно нападает на того, кто стрелял в него, узнавая его, бывает, даже среди двадцати охотников и даже и том случае, если все двадцать охотников стреляли одновременно залпом.
В таком случае нужно дать ему подойти и, когда он оказывается в трех-четырех шагах от вас, отпрыгнуть в сторону, а затем, в то время как он проносится мимо, увлекаемый скоростью своего бега, всадить ему вторую пулю в ухо.
По словам сэра Джорджа, он сам четыре-пять сотен раз совершал подобные маневры, и нет на свете ничего проще этого.
Я слушал его с весьма сосредоточенным вниманием, и он сказал мне, улыбаясь:
«Господин Бенедикт, может быть, мне лучше повторить вам еще раз эти указания?»
«Не стоит», — ответил я ему.
Что было далее — судите сами.
Так как мой дух успел одержать верх над моим физическим состоянием, а моя душа решительно оседлала моего зверя, я твердо решил, что, если только в стаде слонов окажется молодой слон с бивнями или белый слон, я обязательно выстрелю в них.
Однако я об этом не сказал ни слова, собираясь неожиданно поразить сэра Джорджа.
Едва сэр Джордж закончил свои наставления, а я дал ему обещание следовать им неукоснительно, как раздались громкие крики. Это были наши загонщики: им удалось повернуть слонов испить, и теперь, копя, как дьяволы, они старались заставить их бежать в нашу сторону.
Говорят, что слон любит музыку. Судя по его широким ушам, и бы вполне лому поверил. Ужасающий концерт, устроенный нашими неграми, видимо, оказался причиной того, что слоны решительно и быстро направились в нашу сторону; мы же, напротив, хранили самое глубокое молчание.
Вдруг мы услышали раскаты словно десятка громов и почувствовали, что земля задрожала, вздрогнула, как-то даже подскочила под нашими ногами.
Около двадцати слонов крупной рысью бежали но одной просеке, а всего трое — по второй: самка, самец и детеныш.
«Сэр Джордж, — крикнул я по-английски, — оставляю нам стадо, вам и всем этим господам, но прошу, чтобы мне оставили тех трех!»
Потом, обернувшись к моим аппам, я крикнул им:
«А ну, все за мной!»
Я мог бы, как это сделали другие охотники, спрятаться за каким-нибудь деревом, но я встал по самой середине дороги.
Два мои негра дрожали всем телом, и мало-помалу их лица менялись от цвета черного дерева к серому мышиному цвету.
Только один, третий, казалось, был тверд.
«Кому страшно, пусть уходят!» — крикнул я им.
Те двое не ответили, они только со все возрастающим ужасом пристально смотрели на трех слонов, которые уже были от нас не более чем в сотне шагов.
А третий довольно смело сказал мне:
«Я остаюсь!»
«Тогда, — сказал я ему, — в одну руку возьми ружье, в другую — мой карабин, вот он. Держись рядом со мной, так чтобы передавать мне ружья, по мере того как они мне понадобятся».
Его собрат отдал ему мое ружье и сбежал; другой, из чьих рук я взял ружье (теперь я держал его сам), последовал его примеру и тоже сбежал.
Сам же я устремил глаза на трех великанов, двигавшихся прямо на меня, занимая всю ширину просеки; они казались мне настоящими мастодонтами.
Слоненок бежал крупной рысью между матерью и отцом. Подсчитав, что для него вполне хватит моего карабина, я вернул негру большое двуствольное ружье и попросил его держать это ружье так, чтобы оно постоянно оставалось для меня досягаемым, а сам взял свой карабин.
Теперь три чудовища были и тридцати шагах от меня.
Я прицелился в слоненка и выстрелил с двадцати шагов. Слоненок мгновенно остановился, покачнулся словно пьяный и, сраженный, упал. Разрывная пуля взорвалась у него в мозгу.
Слониха издала вопль, исполненный одновременно муки и угрозы; то был крик матери. Она остановилась и попыталась хоботом поднять своего детеныша.
Я отбросил карабин и взял двуствольное ружье.
Самец ринулся на меня.
С шести шагов я всадил ему пулю точно в середину лба. Влекомый бегом, он пронесся мимо меня.
Одним прыжком я отскочил с его пути на шесть шагов, готовый выстрелить при первом же его враждебном движении по отношению ко мне. Но, попытавшись устремиться ко мне, слон споткнулся и упал на оба колена. Хотя по его глазам было видно, что мне уже не придется ждать большой опасности с его стороны, я, чтобы использовать пулю, остававшуюся у меня в ружье, а более всего для того, чтобы он вдруг не помешал мне в той дуэли, которая должна была развернуться между мной и его супругой, пустил ему вторую пулю в ухо.
Его зад, еще остававшийся поднятым, тяжело опустился! Слон попытался издать крик; надрывный вначале, этот крик завершился как бы вздохом.
Только тогда, услышав этот крик, самка оставила своего умирающего детеныша и ринулась ко мне.
И тогда меня охватило желание провести опыт: не пользоваться тем преимуществом, которое слониха давала мне, подставляя свой лоб. Когда она оказалась всего лишь в четырех шагах от меня, я отпрыгнул в сторону и, в то время как она пробегала мимо, в упор отправил ей пулю в ухо. Свинец, бумага, порох — все туда вошло. Казалось, что голова у нее взорвалась.
Она издала жалобный крик и упала на самца.
«Клянусь честью! — воскликнул я. — Пусть еще кто-нибудь сделает то же самое! Трех слонов четырьмя пулями, разве не красиво?»
И, усевшись на слоненка, который размером был с быка, я высек огнивом огонь и зажег сигару!
Не приходится вам говорить, что я оказался королем охоты. Честь мне воздали вроде тех триумфов, что устраивались римским императорам. Сэр Джордж сожалел лишь об одном — о том, что у нас не было какого-нибудь живого слона, на котором я совершил бы свой въезд в Коломбо.
С собой мы привезли пять слоновьих хвостов: когда здесь убивают слонов, это все, что от них берут.
Из них три хвоста были моей добычей.
Одного негра раздавил слон, другой был вскинут слоном в воздух и на всем лету разбился о дерево.
Из нас никто не получил ни малейшей царапины.
Я вспомнил, что читал в описаниях путешествий Левайяна в Африку: слоновья нога, испеченная в горячей золе, — одно из самых вкусных блюд, какое только можно отведать в жизни, и приказал своим неграм отрезать две ноги у слоненка, только что убитого мной.
