Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим (читать хорошую книгу TXT) 📗

— Юленька, тебе не надоело в этой дыре? — спросил Ковров. — Может быть, уедем куда-ни­будь?

— Я, Сережа, как кошка, привыкаю к месту. Все здесь начинает нравиться... Природа, дома, люди... А потом, эти переезды ужасно дороги.

— Об этом не надо беспокоиться... Наше поло­жение достаточно крепко...

— Все равно нехорошо выбрасывать деньги на ветер... Ты хочешь уехать из-за этих людей? Но ведь они пробудут здесь не больше месяца...

— Боюсь, приедут другие...

— Я хочу сказать тебе кое-что, Сережа... Мне очень неприятно, что со мной случился тот злопо­лучный обморок. В сущности, все произошло ни с того, ни с сего. Эта женщина сказала, что знает мою историю, что ей эту историю рассказал муж. И меня сковал привычный страх, я тебе говорила... А потом закружилась голова. Но я хорошо помню, что говорила мне она до того, как я потеряла со­знание. Она говорила о том, что, творя справедли­вую месть, совершила страшные злодеяния. И эти злодеяния опустошили ее душу, превратили в ста­руху...

— На старуху она мало похожа.

— Я уверяю тебя, Сережа, она говорила ис­кренне... И, убей меня Бог, у нее нет зла ко мне или к тебе... Как ты думаешь, зачем все же эти люди здесь?.. Если у тебя есть какие-то предполо­жения, скажи. Больше со мной никогда не случит­ся то, что случилось в тот вечер.

Сергей Антонович и сам собирался поговорить с женой; теперь, когда она попросила его, решил­ся рассказать ей все.

— Видишь ли, Юленька, в тот вечер у меня с Загурским случился откровенный разговор. Он при­знался мне, что приехал сюда из-за нас. Точнее, из-за тебя.

Сергей Антонович испытующе посмотрел на Юлию Николаевну, пытаясь понять, сможет ли она спокойно принять те сведения, которые он соби­рался сообщить. Юлия Николаевна перехватила взгляд мужа:

— Не волнуйся, Сережа! Сегодня я спокойна.

— Так вот, — продолжил Ковров. — Загурский представился другом доктора Катцеля и сказал, что у него есть дневник доктора, откуда он и почерп­нул сведения о тебе...

Юлия Николаевна скривилась, как от боли:

— Мне бы не хотелось, чтобы дневник стал до­стоянием общественности, — сказала она.

— Об этом не может быть и речи... Но теперь,

— Он сказал, что хочет отомстить за друга, и призывает нас в союзники.

Юлия Николаевна встала, заходила по комна­те. Ковров настороженно смотрел на нее, готовый в любую минуту броситься на помощь.

— Ты веришь ему? — спросила Юлия Никола­евна.

— С какой стати ему верить... Объявляется не­известно откуда человек... И доктору Катцелю-то он — друг, и Шпильце хочет в каторгу упечь, и жена у него — баронесса фон Деринг... Так и хо­чется ему сказать: ты, господин, слишком много знаешь, будь осторожен.

— Пожалуй, нам действительно следует уе­хать... — неуверенно сказала Юлия Николаевна.

— Ты умница, Юленька, — обрадовался Ков­ров, подошел к жене, обнял ее. — Мы заберемся куда-нибудь, где нас никто не найдет...

— Такого места нет...

— Уедем в Америку.

— Почему, Сережа, мы должны прятаться? По­чему мы должны бегать, как преступники, бояться встреч с соотечественниками, лишать детей, наших детей, родины, а настоящая преступница будет под­сылать к нам наемников, охотиться на нас, как на дичь?.. Почему, Сережа?

Сергей Антонович удивленно посмотрел на жену: .

— Но ведь ты сама говорила...

— Я много думала в последнее время, Сере­жа... — перебила она Коврова. — Никогда и нигде у меня не будет душевного покоя, пока мы предо­ставили этим людям право охотиться на нас... Это они должны бегать от нас... И в конце концов ока­заться там, где им и место — за решеткой.

— Ну, слава Богу! — с огромным облегчением воскликнул Ковров. — Ты выздоровела, Юленька! Юленька, приготовься выслушать самое главное... В любую минуту ты можешь остановить меня... И я доскажу тебе все как-нибудь в другой раз, дого­ворились?

Юлия Николаевна кивнула.

— Загурский сказал, что приехал сюда по по­ручению генеральши фон Шпильце.

— Как?!— воскликнула Юлия Николаевна.

— Мне продолжать? — на всякий случай спро­сил Ковров.

— Конечно, Сережа... Но ведь Шпильце не зна­ет, что я осталась жива, для нее я умерла...

— Нет, Юленька... Она знает, что ты жива... Видимо, тебя здесь увидел кто-то из русских... и узнал...

— Вот видишь! Я же говорила тебе...

— Не будем об этом... Для Шпильце ты пред­ставляешь большую опасность...

— Я?.. Опасность для Шпильце?

— Делу снова дан ход... Им занялся другой, бо­лее искушенный следователь. Я имел честь с ним познакомиться... Этакий английский бульдог, по-моему, честный человек. Вцепится — не оторвешь. Более всего Шпильце боится, как бы ему не стало известно, что ты жива.

— И зачем она прислала Загурского? Чтобы убить меня?

— Нет... Она поручила ему втереться к нам в доверие, начать пользовать тебя... А лечение вести таким образом, чтобы полностью расстроить твои нервы и превратить тебя... Ну, словом, чтобы твои показания не имели никакой силы...

— Понятно, — раздумчиво произнесла Юлия Николаевна. — Неясно только, зачем он рассказал обо всем тебе...

— Я задал ему этот вопрос...

— И что он ответил?

— Вот давеча та женщина говорила, что месть иссушает, что месть — не христианское дело. Так она же мстила невинным... А тут живет паучиха, затаскивает в паутину новые и новые жертвы, а тех, кто по случайности вырвался, считает своим правом преследовать и убивать. Надо остановить ее.

— Браво, Юленька!

В дверь тихо постучали.

— Что тебе, Глаша? — спросила Юлия Нико­лаевна.

Вошла Глаша.

— Гюнтер из города письмо привез... Я думаю, чего до утра ждать. Может, важное что...

— Где письмо? — бросился к Глаше Ковров. Она достала из необъятного кармана фартука

конверт. Ковров, быстро пробежав адрес, сказал:

— От Николая...

Нетерпеливо разорвав конверт, он углубился в письмо, а Глаша подошла к Юлии Николаевне и негромко сказала:

— Сегодня опять эту встретила. Она меня как будто караулит... То в сырной лавке у Ганса, то в кондитерской у Петера... И улыбается, змея...

— Почему ты оскорбляешь эту женщину? Что она сделала тебе?

— Сразу видно, что змея. И про вас интересу­ется... Как, говорит, здоровье Юлии Николаевны... А я ей говорю: «Вашими молитвами». А ее всю так и перекосило...

— Глаша! Я тысячу раз тебе говорила: грубос­тью ты унижаешь прежде всего себя.

— Это мы, Юлия Николаевна, переживем... А чего, скажите, она про ваше здоровье выпытыва­ет? Зачем ей это знать нужно? Заботливая на­шлась... Гадина она...

— Глаша! Я запрещаю тебе браниться!

— А как мне прикажете ее величать?

— Ступай; Глаша, — сказал Ковров. — Мне по­говорить нужно с Юлией Николаевной.

— Неприятности какие в письме? — встрево­жилась Глаша.

— Тебе привет от Долли, — сказал Ковров.

— Вы говорили, вроде от Николая Яковлевича письмо... Причем тут мадмуазель Долли? — насто­рожилась Глаша.

— Много будешь знать, скоро состаришься...

— Ох, окрутит она его! Как пить дать — окру­тит!

— Не твоего ума дело, — рассердился Ков­ров. — Ступай.

Продолжая ворчать на Наташу и на Долли, Гла­ша удалилась.

— Что-то нехорошее в письме? — беспокой­ство Глаши передалось Юлии Николаевне.

— Помнишь управляющего князей Шадурских? У него еще имя такое замысловатое — Полиевкт Харлампиевич...

— Как же мне его не помнить?

— Так вот... Его выпустили из тюрьмы... Не знаю уж почему... Только он теперь на свободе и уже успел много всякого натворить... Надо нам, Юлень­ка, с тобой в Россию... Права ты, не будет нам по­коя, пока мы с этой бандой до конца не разберем­ся. А дома, говорят, и стены помогают.

— А что Долли? — не удержалась Юлия Нико­лаевна.

— У нее с Николаем помолвка...

— Ах, Глаша! — восторженно сказала Юлия Ни­колаевна. — Ну, согласись... Иной раз она такое скажет... Только диву даешься...

— Согласен! На десять глупостей у нее бывает одна парадоксальная мысль... Что есть, то есть.