По следам Лейва Счастливого - Ингстадт Хельге (читать книги без сокращений .txt) 📗
Картрайт был рьяный охотник, и его дневник скупо, но выразительно говорит о былом обилии животных на Лабрадоре – важный факт, если вспомнить о винландцах. Так, Картрайт пишет о вылазке на реку Уайт-Бер. В реке было столько лосося, что его можно было бить не целясь. Картрайт насчитал тридцать два белых медведя, которые ловили рыбу; одни стояли на берегу, другие плавали в гуще косяка и жадно пожирали добычу. Он убил шесть медведей. Его рассказ выглядит вполне достоверным; не только в этих краях белые медведи десятками собирались там, где можно было поживиться.
Некоторые, например, Вильям Ховгорд, допускают, что база Торфинна Карлсефни находилась в Сэндвич-Бее. Никто из здешних не мог мне назвать какие-нибудь развалины, но мы решили сами исследовать фьорд. Огибая большой остров Эрл, мы встретили сильное течение. Что ж, и остров, и течение похожи на описанные в саге, но таких мест вдоль побережья много. Фьорд красивый, его берега плодороднее и приветливее других участков лабрадорского побережья. Лес подступает к самой воде. Мы несколько раз, заинтересовавшись хорошим уголком, сходили на сушу; тут мало травы, вряд ли вин-ландцы захотели бы обосноваться здесь со своим скотом.
В залив впадает река Парадайз, между тальником, елью и лиственными заманчиво блестят длинные плёсы. Мы бросили якорь, не доходя до устья. К «Халтену» приблизилась лодка, в которой сидел стройный седобородый человек с трубкой в зубах. С ним было двое детей. Мы пригласили его на борт, предложили выпить кофе и рюмочку водки. Наш гость рассказал, что добывает пушнину и ловит лосося, домик его стоит поблизости. Анна Стина, очарованная детишками, заметила:
– Какие у тебя славные внуки.
– Внуки, – фыркнул он. – Это мои дети.
– А сколько тебе лет?
– Семьдесят восемь.
– У тебя есть еще дети?
– Всего двадцать один, – ответил охотник, раскуривая трубку.
Мы навестили его дом – дряхлый сруб, где ветер свистел во всех щелях. Стол, скамейка и несколько табуреток составляли всю обстановку, у стены лежала куча старой одежды. Жена охотника (вторая) была совсем молода, с ярко выраженными индейскими чертами. Вокруг дома сновали ребятишки; при виде чужих они юркнули в тальник, словно испуганные зверьки. А старый охотник держался уверенно, с достоинством. Добра у него немного, но в море водится лосось, в лесу – пушной зверь, и кругом его мир, лесное приволье, где он сам себе хозяин.
Затем мы пошли к Норт-Ривер, впадающий в море к западу от входа в Сэндвич-Бей. Отсюда на север километров на шестьдесят тянется широкий пляж. Мы высадились и осмотрелись кругом. Берег плоский, река неторопливо выходит из леса; по ней явно можно подняться довольно далеко на судне. Прежде тут жили эскимосы, потом их сменили сеттлеры. Но мы увидели всего один дом и маленькое запущенное кладбище. На могиле одного мальчика прочли надпись: «Загрызен собаками». В устье реки пополнили свои запасы рыбы, это было совсем нетрудно, потому что форель клевала лихо.
Продолжаем путь на север. На западе тянется широкий белый пляж, обрамленный лесом. Через несколько часов впереди увидели мыс, который многокилометровым копьем вонзился в море. Своеобразны его очертания: посередине горб высотой около ста метров, от него в обе стороны спадают отлогие склоны. Это мыс Дикобраз.
Сперва мы отошли от берега, чтобы видеть его таким, каким он представал глазам идущих с севера винландцев. Не заслоненный никакими островами, он открыт волнам океана. И к северу от мыса Дикобраз простирается такой же пляж. Пожалуй, здесь еще ярче выделялась уходящая вдаль широкая белая полоса. По прибою было видно, что тут очень мелко. К самому берегу зеленой стеной подступали могучие ели. На запад простирался необозримый лес. Рельеф довольно плоский.
Этот длинный приметный мыс, широкий, ничем не закрытый пляж, этот лес не могли не привлечь внимания мореходов. Добавлю, что я нигде не видел столь длинного и своеобразного пляжа, хотя прошел вдоль всего лабрадорского побережья, вдоль северного берега залива Святого Лаврентия, обогнул почти весь Ньюфаундленд и Новую Шотландию.
Когда идешь вдоль побережья к югу от залива Гамильтон, все так похоже на описание саги, что невозможно сомневаться – это и есть Фюрдюстрендер. Мыс Дикобраз, наверно, был назван Килевым не потому, что там нашли киль, а потому что он напоминает опрокинутую лодку. Я уже указывал, что слова «Саги о гренландцах» о двухдневном переходе Лейва Эрикссона от длинных берегов в Маркланде до Винланда вполне согласуются с расстоянием до северного побережья Ньюфаундленда.
По примеру Лейва Эрикссона спускаем на воду лодку и идем к суше. Нигде не видно гавани, а причалить к пляжу не позволяет прибой. Пристаем у крайней точки мыса Дикобраз, оттуда полчаса хода до тянущегося на север длинного берега. Ничего не скажешь, всем пляжам пляж. Ширина около семидесяти пяти метров, легкий уклон к морю, песок белый, мелкий. Волны лихо накатываются на отмель и разукрашивают ее изящными пенными узорами. Сразу за пляжем – поросшая жесткой травой береговая терраса, потом начинается густой ельник. Углубляемся в него вдоль мелкой речушки. Берега ее покрыты сплошными зарослями ольхи, осины, березы, за ними стоит та же ель. Поражают размера здешних елей. Тут и там лежат могучие стволы, поваленные ветром. Дремучий лес... На белом пляже замечаем еще одну любопытную деталь: медвежий след. Он совсем свежий, отпечатки лап и когтей на влажном песке настолько четки, что кажутся отливкой.
Мы проводим у длинного мыса Дикобраз несколько дней, исследуем его. Здесь очень красиво – высоко на пригорке посредине мыса поднимается густой, взлохмаченный ветром ельник, но есть и широкие прогалины, где в маленьких озерках плавают утки.
Вдоль берега тут и там встречаются следы человека. Кладка из больших камней – что-то вроде кладовки, разваленная пирамидка, остатки какой-то постройки.
На этом мысу привольно чувствуют себя животные. Встречаем ежа – он намного крупнее норвежского. На камни у самой воды садятся куропатки, а однажды утром мы видим идущего вдоль берега карибу. Два песца бегают в сером растрепанном уборе – еще не надели зимнюю шубу. Брюнборг, конечно отыскивает их логово, устраивает с ночи засаду и на восходе снимает детенышей.
Но больше всего здесь черных медведей. Можно подумать, что делегаты со всего лабрадорского медвежьего царства собрались на мыс Дикобраз обсудить свои проблемы. Объяснить это просто: к берегу идет мойва. Невообразимые косяки мелкой, напоминающей лосося рыбы теснятся вдоль побережья, и волны выбрасывают ее на сушу, на радость медведям. А за мойвой идет треска. Хищницы врываются в густой слой мелюзги, которая в ужасе жмется к берегу, и жадно хватают добычу. Мы долго смотрим на удивительный спектакль природы.
Первый раз я столкнулся с медведем возле скал, на которых торчат редкие елки. Неожиданно из зарослей прямо передо мной выскочил огромный зверь и помчался прочь. Черная спина исчезла в том направлении, где сейчас ходит Анна Стина. Я бегу туда, ведь моя жена не привыкла к медвежьему обществу, еще испугается. Обычно медведи не злые, но кто его знает. Отыскав Анну Стину, вижу, что она возбуждена. Запыхавшись от бега и тревоги, спрашиваю, видела ли она медведя, которого я спугнул.
– Твоего не видела, – отвечает Анна Стина так, словно у нее есть свой собственный, личный медведь. И радостно рассказывает, как они с доктором Мартенсом, стоя за камнем на берегу, вдруг заметили трусящих к ним двух медведей. Когда осталось каких-нибудь семь метров, мишки остановились и затем бросились обратно. – Это было так интересно, они совсем близко подошли, и представляешь себе, у одного из них на носу было белое пятно, – добавляет она, сверкая глазами.
Вот и пойми этих женщин.
Вечером того же дня мы видели десять медведей. Выбегут из зарослей и ковыляют вдоль берега, хватая мойву. Но как только почуют нас, длинными скачками бросаются наутек, а потом опять выходят. Забавно было глядеть на черных увальней, которые так важно занимались своими делами, на их мягкие движения. Мы не стреляли в них.
