Крылья Киприды - Крупняков Сергей Аркадьевич (чтение книг .txt) 📗
— Ты что-то хочешь сказать, Сострат? — спросил Сириск.
— Не знаю, согласишься ли ты, но я сегодня понял очень важное…
— Что же?
— Их, скифов, легко можно уничтожить. — Глаза Сострата сверкали восторгом.
— Легко?
— Очень… Я уверен, люди Гарпина теперь ненавидят Агара. Чуть подтолкнуть — и скифы съедят скифов, нам даже не нужно будет ничего делать. Я уже знаю, как их можно натравить друг на друга.
Сириск долго молчал. Он не мог не оценить изворотливый ум Сострата.
— Но что может быть подлее? Мы же воины…
— Ты опять забыл, Сириск, закон Евфрона. В этом мире побеждает сильнейший, конечно, если он еще и умен к тому же. Если же глуп, то будь он сильнее медведя, все равно погибнет. Кто — кого, нет других законов. И победивший всегда прав. Глупцы же не должны жить — пусть глупцы хоронят глупых.
К утру они пересекли горный перевал. Вдали показалось голубое море. Стояла поздняя осень, но небо было чистым. Родина встречала их светом и теплым ветром.
ЕВФРОН
Их заметили издалека. Сразу же на главной башне на мачту был поднят знак. Из ворот выехала полусотня воинов. Они быстро подскакали и окружили послов.
— Сириск, брат! — радостно крикнул Крит — командир конных воинов. Напряженное молчание сменилось приветственными возгласами.
— Вы живы! О, боги!
— Вас давно уже не чаяли увидеть!
— А ты поверил, Крит? — Сириск был счастлив.
— Нет, ни я, ни мама Аристо. Она мне говорила: «Я знаю — он жив».
Сострат искал кого-то взглядом, но не находил.
— Тут была схватка, погибли наши, до десяти воинов.
— Мы знаем, мы были у скифов…
— И они вас отпустили?
— Видать живые мы им нужнее, — усмехнулся Диаф. Они въехали в городские ворота. Было тепло, и горожане уже сбегались отовсюду. В глаза бросилась крепостная стена. Она стала выше. И появилась вторая, выстроенная недавно.
— Да когда вы успели? — Сириск был потрясен.
— Работали день и ночь, — кричали из толпы.
— Слава Евфрону! — крикнул кто-то. И сразу же горожане закричали: «Слава! Слава! Слава!»
«Такого еще не было», — подумал Сириск.
— Евфрон ждет вас, — сказал подскакавший к ним посыльный. Он развернулся, и послы, в сопровождении полусотни Крита, гремя копытами коней, понеслись к булевтерию.
Евфрон вышел встречать их на ступени. Со всех сторон закричали: «Слава! Слава! Евфрон!»
Сириск, Сострат, Диаф, четверо воинов спешились. Евфрон подошел и обнял Сириска. Затем Сострата. Диафу он благодарно Кивнул. Все вошли в булевтерий.
— Я не прошу вас давать отчет — вы устали! — сказал Евфрон. — Скажите лишь главное — да или нет? И я отпущу вас до вечера.
— Да, Евфрон! Да! — Сострат преданно устремил взгляд прямо в глаза Евфрона. — Амага перекроет перешеек. И не даст скифам дикой степи соединиться с Агаром! Ты можешь схватиться с ним, как только это будет удобно! Мы, волею судьбы, были и у Агара! И он пощадил нас — лишь для того, чтобы передать тебе: он требует половину земли, половину хлеба, половину вина и всего, что есть у нас! Иначе…
Улыбка слетела с лица Евфрона, и в глазах его сверкнуло такое, что Сострат замолк.
— Мы дадим ему половину… земли… дадим и море… — Евфрон встал, прошелся по плитам булевтерия. — А что же ты молчишь, Сириск? Или не ты главный посол?
Сириск молчал. Все пережитое было так велико, что он не находил слов. Он ждал, что Сострат скажет и об Амаге, и о том, как все было там, в Годейре, но Сострат оказался немногословен.
— Я записал все, Евфрон. Все, что было за эти дни и недели. Но я по-прежнему думаю, что войной мы ничего не решим.
— Ладно, отдыхайте! — Евфрон встал.
Сириск, Сострат, Диаф тоже встали.
— Отчитаетесь перед Советом десяти сегодня вечером! — Евфрон сказал это, дав понять, что прием окончен.
Они вышли на свет. Город был также светел, и люди на площади ждали их, и было видно их нетерпение.
— Ну, Сириск! Что сарматы? Как Амага?
— Амага с нами! — громко крикнул Сострат.
— Хвала богам! — раздалось отовсюду.
— Качать их! — крикнул кто-то в толпе. Люди подхватили их и понесли по площади. Все радовались. И казалось, не было никаких бед и смертей. И все, что делал Евфрон, — правильно.
«Правильно ли?» — с этой мыслью Сириск постучал в дверь своего дома. Мама Аристо открыла дверь и тут же упала в его объятия. Радость встречи влетела в дом Гераклида.
Вот и прошла неделя, как они вернулись из Скифии. События летели разноцветной чередой, и Сириск, теперь уже посол Херсонеса, был у всех на устах. Сострат, как это ни странно, рассказал всем о том, как Сириск растопил холодное сердце Амаги. И люди с восторгом смотрели на молодого посла. Евфрон дал ему в награду талант серебра, а это было целое состояние. Правитель не упоминал более об отце, Гераклиде, и он стал показываться на площади. Сострат устроил симпосион в честь благополучного возвращения. Сириск и Диаф приняли приглашение — отказаться было нельзя. Там, у Сострата, Сириск увидел Хелену. Она была грустна, но подошла к Сириску первая.
— Я очень сожалею, Хелена. — Сириск видел, как она переживала смерть брата, Гераклеона.
— Он был мне дороже отца, — ответила Хелена.
— Он спас всех нас. — Сириск обнял девушку и вдруг вспомнил Гелику. — Ты знаешь, Хелена…
— Не знаю, но догадываюсь, — ответила она. — Твое сердце уже не мое?
— Да, милая. — Сириск не знал, о чем говорить…
— А мне ничего и не надо. Только позволь иногда приходить к тебе. Вспоминать ту нашу весну. Холодное море и луну… А кто она?
— Я не могу сказать… это…
— Понятно… — Хелена встала. — А все же, никто тебе не заменит меня. — Слезинка еще не блеснула на ее щеке, а Хелена уже выбежала из дома.
Вокруг шумели. Флейты и кимвалы заполнили музыкой весь дом Сострата.
— Нам пора, Диаф. — Сириск встал, и они оба, не прощаясь, тихо ушли домой.
Когда все домашние уснули, Сириск достал два свитка, уже читанные им, и начал перечитывать снова один из них:
«Тимон шлет привет Сириску.
Ты не представляешь, как я пересек море на этой лодке. Всю ночь дул попутный ветер, но наступило утро, ветер стих, и я болтался полдня в море. Как только солнце перевалило к вечеру, погода испортилась, тучи затянули небо, и начался шторм. Я уже не надеялся на спасение. Но, к счастью, дул северный ветер, и лодку гнало прямо на юг, к Гераклее. Я снял парус и укрыл им лодку, чтобы ее не заливало водой. И это спасло меня, хотя перед этим пришлось лезть в воду и протаскивать веревки под днищем лодки, и я очень замерз. Лег на дно лодки и заснул под парусом. Когда же я проснулся, то услышал шум прибоя. Это был уже берег. И надо же было тому маленькому куску ткани, который я вставил вместо паруса, пригнать меня прямо к Гераклее. Боги, как видно, спасли меня и тут. Я направил лодку в гавань. Местные рыбаки помогли мне вытащить ее на берег. Я сразу же узнал, где живет знаменитый философ Эвксен Гераклейский. Он тепло встретил меня, и теперь я живу у него. И это великое для меня наслаждение — быть в числе его учеников.
Но не оставляет меня мысль о бедственном положении моей Родины, тех величайших опасностях, которые уже обрушились и еще обрушатся на нее. Я уже знаю о том, что все, не согласные с Евфроном, были казнены: их утопили в море. Говорят, кто-то остался жив. Он и рассказал о том, как их убивали на судне, а затем бросали в ледяные волны. Я знаю, что все теперь боятся сказать и слово против тирана. Это и понятно: все, у кого были честь и достоинство человека, лежат сейчас на дне понта. Но и это не самое страшное. Хуже то, что люди перестали быть гражданами, а это породит у одних жажду упиваться властью и силой тирании, а другие обретут привычку к рабству и превратятся в жвачных животных. Ты видел, наверное, как быки, коровы и ослы не спеша жуют свою жвачку? Так будет и с большинством наших граждан. Слышал я, что Евфрон завел личную охрану из тысячи юношей. И они всюду приветствуют его криками: „Слава Евфрону“. Говорят также, что Евфрон исправил все стены, и город, как никогда, готов к войне со скифами. Это хуже всего. Если он победит скифов, то власть тирана укрепится навсегда. Тем более, что он, убивая сотни пленных граждан, говорят, очень мягок с людьми. И он всем нравится, особенно женщинам. Будь он зверь и злой тупица — он был бы не так страшен, ибо люди быстро сбросили бы его. И тогда вернулось бы то, что сделало нас людьми: демократия. Но он умен и правит всем единолично, прикрываясь Советом десяти. Если пройдет год, два, если будут успехи в войне, люди забудут о том, что такое Совет, выборы. И тогда погибнут потомственные защитники народа — демиурги. Люди станут истреблять собственный народ. Так уже было много раз. Примеры этому я вижу повсюду в Гераклее. Тем более мне стыдно жить здесь, под крылом Евксена, представляя, как разлагается тело, и что еще хуже — душа моего народа. То, что выращивалось столетиями и что отличает нас от толп варваров, может быть потеряно навсегда. Здесь, в Гераклее, я вижу сотни людей, которые ничем не отличаются от животных. При желании их можно всех связать веревкой и утопить в море — так они тупы, темны и послушны любому тирану. Они потеряли самое главное в человеке: свободную душу, которую не может отнять у человека даже физическая гибель. Но если душа стала рабской, то человек, даже физически живой, уже не человек. Вот на что замахнулся Евфрон. Напиши мне, Сириск, что ты об этом думаешь, и передай свой ответ через того купца, который принесет это письмо. Его зовут Феофан. Верь ему, как себе».
