По следам Лейва Счастливого - Ингстадт Хельге (читать книги без сокращений .txt) 📗
Высота самых больших вершин Торнгет 1700 метров; на севере, к мысу Чидли, хребет понижается примерно до четырехсот метров. Винландцы, наверно, издалека видели эту приметную землю. Мне стало особенно очевидно, сколь прост был их маршрут. Двое суток шли они через Девисов пролив, а затем всю дорогу видели землю. Сперва высокие, увенчанные ледниками вершины Баффиновой Земли, потом остров Резольюшен, северная оконечность Лабрадора. А дальше – вдоль лабрадорского побережья на юг, пока прямо по курсу не покажется Ньюфаундленд.
На обратно пути мы сделали посадку в Нейне, и я снова зашел к моему другу Исаку. Он оживился, услышав, что я повидал берега, где он в молодости ходил на своем каяке. Но мой рассказ о полете, горах, развалинах и прочем оставил его безучастным. Он только спросил:
– А тюленей видел?
В другой раз я вместе с фотографом Хансом Виде Бангом вылетел на север, чтобы поближе познакомиться с привлекшим мое внимание лесным массивом вокруг Тасюяк-Бея, к югу от острова Окак. Если мое впечатление было верно, то это самый северный на Лабрадоре пригодный для рубки лес, и самый близкий от норманнских поселений в Гренландии по пути в Винланд.
Мы сели на озере в нескольких километрах от Тасюяк-Бея. Самолет отправился дальше, а мы остались наедине с дебрями.
На запад между лесистых гряд тянулась цепочка озер, вдали высилась большая гора с шапкой белого снега. Ночные заморозки широкой кистью прошлись по склонам, и они теперь пестрели красками – ржаво-коричневый или огненный вереск, желтые гирлянды берез. Мы поставили палатку и отправились на речку наловить рыбы на ужин. Мечта рыболова: бурные перекаты чередовались с широкими плёсами, где в заводях играла крупная рыба. От Э. П. Уилера я знал, что эскимосы называют эту речку Аугут-таусувик, что означает: «Место, где он возомнил себя большим человеком». Ироническая эпитафия в память одному эскимосу, который неосторожно похвастал, что здешние пороги ему нипочем. Ему пришлось сесть в каяк и попытаться пройти, и он погиб.
На другом берегу реки мы увидели еще одного рыболова – черного медведя. При виде нас он встал на задние лапы, потом не спеша удалился вверх по склону, заросшему брусникой. В цивилизованных краях вы часто огорчаетесь, когда рыба не клюет. Здесь же рыба огорчалась, когда ей не представлялся случай клюнуть! За двадцать минут мы выловили изрядное количество гольца, несколько форелей и одного лосося. Самая крупная рыба весила около семи килограммов.
В следующие дни мы изучали лес и приморье. Нашли следы эскимосы, исстари знавших, что этот край сулит хорошую добычу охотнику и рыболову. Тут и тюлень, и рыба, а раньше, наверно, водилось много карибу. Да и пернатых хватало. Мы видели большие стаи уток, а в лесу часто встречали бушпатрика – птицу величиной с глухаря, – он спокойно подпускал нас на близкое расстояние.
Мне прежде всего хотелось проверить, действительно ли лес таков, каким я видел его с воздуха. И лес оправдал мои ожидания, особенно в глубине Тасюяк-Бея, где ели достигали четырнадцати дюймов в поперечнике. Позже удалось также осмотреть массив в соседнем заливе Окак-Бей – он был не хуже.
Иначе говоря, в этом северном краю гренландские норманны вполне могли добыть хороший материал для строительства кораблей. Но легко ли было открыть эти леса? Вдоль побережья разбросаны острова, однако в просветах между ними с проходящего корабля нельзя было не заметить деревья. И если люди искали лес, было бы только естественно зайти в залив, чтобы осмотреть участок.
Я не утверждаю, что гренландцы именно здесь заготавливали лес. Тем не менее важно было установить, что здесь находится самый северный массив на Лабрадоре, в котором они могли найти хороший строительный материал. Плыть сюда ближе, чем до любого другого крупного лесного массива. По винландскому маршруту от Вестербюгдена до района Окак около 800 морских миль, то есть всего пять-шесть суток хода.
Конечно, за пятьсот лет существования гренландской колонии у норманнов могли появиться и другие поводы ходить в Северную Америку, и они могли плыть дальше на юг вдоль лабрадорского побережья. Так же как и Лейв Эрикссон, они могли заготовить лес в других местах, где останавливались на тот или иной срок.
Мы забирались далеко в глубь леса. Стояли прохладные осенние дни, светило лучистое солнце. Лес, река, песчаные гряды, цепочка озер – все дышало великим покоем. Вечером, добыв несколько сотен рыбин, мы сидели у костра перед палаткой в ожидании, когда закипит котелок, и поглядывали на нашего соседа – медведя. Он целыми днями пасся на бруснике за рекой. На нас он не обращал никакого внимания, спешил наесться. Вполне естественно, зима на носу, надо запасти жирок перед тем, как залечь в берлогу.
К ИНДЕЙЦАМ НАСКАПИ
Второй лесной район, который привлек мое внимание, когда я летел над Лабрадором, находился у Девис-Инлета. Крупный массив подходит здесь к морю очень близко. Не исключено, что привлекательный, защищенный большим островом Укасиксалик уголок заинтересовал норманнских мореходов. Мне казалось, что стоит поработать в это районе. Заодно я решил познакомиться с живущими здесь наскапи – самыми северными индейцами Лабрадора. Может быть, я получу ценные сведения от этих людей, знающих край как свои пять пальцев.
Конец сентября, сезон раскопок в Ланс-о-Мидоузе завершен. Участники экспедиции отправились домой, а Ханс Виде Банг и я вылетели на север к индейцам.
Девис-Инлет нас не разочаровал. Тихий залив между лесистых гряд – укромное убежище на суровом лабрадорском побережье.
Между деревьев на косогоре белели палатки. Ребятишки при виде нас поспешили скрыться, но затем их рожицы высунулись в окошки над дверью. Женщины, которые появлялись из лесу с вязанками дров на спине, завидев нас, тоже торопились уйти в палатки. Несколько охотников, занятых своим делом, словно не замечали чужаков. Всем своим поведением люди говорили: «Что вам надо в нашем краю?»
Мы поставили свою палатку по соседству, и через несколько дней дела пошли лучше, но отчуждение все-таки не проходило. Это племя (оно насчитывает несколько больше ста человек) стоит особняком среди индейцев Лабрадора. Сразу видны уроженцы дебрей и, хотя они теперь обзавелись кое-какой современной утварью, душа их верна старине. В 1937 году финский исследователь В. Таннер писал: «Никогда еще у меня не было столь сильного ощущения, что я стою лицом к лицу с людьми каменного века, даже пещерными жителями».
Наскапи – охотники на карибу, и культура племени говорит, что это их исконное занятие. Известно несколько групп индейцев, одна тяготеет к Уайт-Вэйл-Ривер у Гудзонова залива, вторая к области залива Унгава, третья – та, к которой приехали мы. Охотничьи угодья наших знакомцев находились в обширной внутренней области на границе тундры. Прежде здесь бродили стотысячные стада карибу. Индейцы шли на охоту с луком и стрелами, позже с ружьем, ставили ловушки или били оленей копьями с лодок в местах переправ. Но пути карибу неисповедимы, иногда стада исчезали, и тогда людей ожидала голодная морозная зима, а то и смерть. Жестокая борьба за существование закалила народ, привила индейцам навыки и сноровку, и они выживали там, где другие погибли бы.
Первые приехавшие сюда европейцы записали, что наскапи после ледохода спускались по рекам к северному берегу Лабрадора – в район Вуаси-Бей, Девис-Инлет и другие места. А осенью возвращались вверх по Натакванону и по другим рекам в охотничьи угодья. Некоторые из них круглый год оставались жить на краю тундры.
Естественно, со временем индейцев стали манить торговые фактории на побережье, где за шкурку песца можно было получить всякий товар, но ритм жизни в целом определялся миграцией карибу. Весной олени шли в приморье попастись на свежей траве и произвести на свет потомство, и индейцы следовали за ними. Везде, где было много оленя и где ничто не преграждало ему путь, движение стад подчинялось одним законам. Даже одомашненный олень в Норвегии летом идет к побережью. Каменные орудия, найденные у Девис-Инлета, тоже свидетельствуют о том, что индейцы издревле спускались в приморье.
