По багровой тропе в Эльдорадо - Кондратов Эдуард Михайлович (читаемые книги читать TXT) 📗
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ВРАГИ
Теперь я верю, что нет и не может быть на свете реки более длинной и более могучей, чем Великая река амазонок. Вот уже седьмой месяц плывем мы на своих хрупких бригантинах навстречу солнцу, и лишь неделю назад, заметив, что вода в реке регулярно прибывает и спадает, стали догадываться о близости моря.
Море близко!.. Противоречивые чувства вызвало у наших солдат это открытие. Радуясь возможности в скором времени распрощаться с коварной рекой и зеленым кошмаром ее берегов, наши алчные конкистадоры однако же не скрывали и своего разочарования. Да, горького разочарования: ведь страну Золотого касика, сказочное Эльдорадо, мы так и не нашли, хоть оставили за плечами многие сотни лиг. Правда, оставалась надежда, что легендарная страна раскинулась на морском побережье — пленные индейцы смутно намекали на что-то похожее. Но рухнувших планов и несбывшихся ожиданий было уже слишком много, чтобы можно было тешить себя еще одним радужным пузырем надежды.
Мы плывем вдоль левобережья, держась от зеленой стены, нависшей над водой, на расстоянии арбалетного выстрела. С каждым днем Великая река становится все шире и шире, и темная полоска правого берега едва виднеется на горизонте. Бригантинам теперь приходится туго: время от времени на реке поднимаются большие волны. Они беспощадно хлещут в тонкие борта «Виктории» и «Сан-Педро», и мне чудится, будто я слышу, как наши суденышки кряхтят и жалуются на свою нелегкую участь. Однако до вчерашнего дня они ни разу не подвели нас: если не считать частых, но незначительных течей, наши посудины достойно переносили выпавшую на их долю нагрузку.
Впрочем, и хозяева этих мест не оставляют нас в покое. Они стерегут незваных пришельцев на каждой лиге, и за последнюю неделю дважды чуть было не рассчитались с нами сполна.
Первую возможность сделать это они упустили четыре дня назад, во время нашей ночной стоянки. Проплутав до позднего вечера меж лесистых островов, мы лианами привязали бригантины к ветвям прибрежных деревьев и заночевали на воде, так как удобного места для высадки не нашлось. И это было счастьем для нас, ибо огромная армия индейцев всю ночь рыскала по суше, а река буквально кишела каноэ. Со страшным шумом они искали нас, но так и не нашли, хотя несколько индейских лодок прошли совсем рядом с замершими бригантинами — было даже слышно, как воины вполголоса переговаривались между собой. Худо пришлось бы нам, если бы индейцы обнаружили стоящие на приколе бригантины. Не помог бы и ночной мрак — слишком велико было их численное превосходство.
Второй критический момент мы пережили вчера, вскоре после полудня. Выше я говорил уже о том, насколько крепкими оказались наши бригантины, однако внимательный читатель, видимо, заметил мою оговорку «до вчерашнего дня». Да, вчера был черный день для маленького «Сан-Педро» — он с ходу наскочил на полузатопленный ствол дерева, одна из досок разлетелась в щепы, и бригантина стала медленно тонуть. Капитан Орельяна, не растерявшись, приказал вывести оба судна на затопленный луг и подвести их к плоскому островку. Это нам удалось: мы высадились на берег и стали ждать отлива, чтобы иметь возможность починить «Сан-Педро». Отлив не заставил себя ждать, но не промедлили и туземцы. Многочисленная флотилия каноэ причалила к противоположной оконечности острова, и индейцы принялись яростно атаковать нас с суши.
Трудно представить себе положение более опасное, чем то, в какое мы попали. Благодаря усердию отлива, наши бригантины очутились на суше, причем чинить «Сан-Педро» нужно было по возможности быстро, пока не прибыла вода. Но разве могла идти речь об успешной починке судна, когда вокруг кипел жаркий бой?
Все же оказалось, что и в таких условиях возможно кое-что сделать. Пока половина наших солдат сражалась с индейцами, остальные, в том числе и мы с Мехией, привязали щиты к спинам и принялись лихорадочно орудовать топорами. Благо, на «Сан-Педро» нашлось несколько запасных, досок, и мы успели-таки управиться до подъема воды.
Вот то главное, что случилось за неделю, прошедшую со дня нашего злополучного бегства. Теперь я, пожалуй, расскажу о последствиях, какими обернулось для нас насильственное возвращение на бригантину.
Кристобаль Мальдонадо сдержал свое слово — ни один из солдат не узнал о побеге. Более того, когда мы приближались к лагерю, он вернул мне и Мехии наши мечи, дабы не возбудить чьих-либо подозрений. Хуан, Педро и Гарсия не посмели ослушаться моего дядю и тоже умолчали о происшедшем. Однако это вовсе не значило, что наш образ жизни не претерпел никаких изменений. Франсиско де Орельяна посоветовался с выздоровевшим патером Карвахалем и решил пока не предавать огласке нашу измену. Ему нужны были люди, особенно такой драгоценный плотник, как Мехия, и потому капитан распорядился следующим образом. Во-первых, он сурово предупредил нас с Мехией о том, что в случае малейшего подозрения в изменнических действиях мы оба будем немедленно повешены. Во-вторых, он под страхом смерти запретил нам подходить друг к другу и, тем более, — переговариваться о чем бы то ни было. И, наконец, в-третьих, он велел Педро, Хуану и Гарсии ни на минуту не спускать с нас глаз и доносить ему о нашем поведении дважды в сутки. Этого он, конечно, нам с Мехией не говорил: о тайном надзоре я узнал от рябого Эрнандеса.
Кстати, о португальце. Это он, разумеется, погубил наш заговор, выдав планы побега сначала Педро Домингесу, а затем и Гарсии-Скелету. Наутро после пьянки в селении Винном хитрый толстяк лестью, угрозами и шантажом добился от Эрнандеса кое-каких разъяснений, ибо Педро не забыл его хмельной болтовни. А когда за дознание взялся Гарсия де Сория, запуганный португалец выложил ему все, как на духу. Тощий мерзавец приказал Эрнандесу по-прежнему быть готовым к бегству, но непременно подать знак ему или Педро в последний момент. Так, собственно и случилось: подойдя к солдатам, якобы за щитом, предатель Эрнандес тихонько дал знать Домингесу, что мы бежим из лагеря. Ну, а дальше все известно.
Три дня не подходил ко мне Эрнандес. На четвертый — не выдержал. Сбивчиво, со слезами раскаяния в голосе он принялся оправдываться, ссылаясь на свой страх перед Гарсией и безвыходность положения, в каком он находился. Я не стал слушать его и с отвращением прогнал рябого труса от себя. Все же, видимо, решив хоть чем-то заглушить голос совести, он успел сообщить мне о слежке, которую учредил за нами Франсиско де Орельяна.
Теперь моим постоянным местом на бригантине стала лавка гребца. За неделю я стер ладони до крови, а боли в плечах и в пояснице не прекращаются и ночью. Весла вымотали из меня все жилы, ибо меня сменяют гораздо реже, чем всех остальных гребцов. В таком же положении и Диего Мехия — только его лавка находится невдалеке от кормы, а я сижу на самой первой, близко к носу «Виктории». Изредка я ловлю его хмурый, всегда сосредоточенный взгляд. Мехия угрюм, и все же мне кажется, что в маленьких, глубоко запавших глазах Диего по-прежнему светятся уверенность и мужественная сила. Другое дело — Апуати… Бедная девушка, любимая моя Апуати!.. Целыми днями она не двигается с места, почти ничего не ест и все только смотрит и смотрит на меня. Ее темные, как индейская ночь, глаза стали еще огромнее и прекрасней. Но в них теперь не заметишь ни мимолетного проблеска радости, ни намека на улыбку. Лишь щемящую тоску и страдание выражают они.
Ритмично шлепают по воде тяжелые весла, визгливо скрипят уключины… Сегодня — пятисотый день моего путешествия в страну Эльдорадо. Как-то ночью, не в силах уснуть из-за бешеных атак комаров, я почему-то подумал о том, каким будет пятисотый день нашего похода. Было это месяца три назад, накануне наших первых боев с полчищами Мачапаро. В ту бессонную ночь я был уверен, что за полтысячи суток мы сумеем добраться до благодатных земель Золотого касика и решил непременно запомнить этот особенный, юбилейный день. И вот он наступил. А что толку? Давно уже не думаю я об Эльдорадо, не помышляю ни о подвигах, ни о воинской славе. В восемнадцать лет я чувствую себя умудренным стариком, не способным обольщаться ничем. Кровь и страдание, жестокость и насилие — вот что вижу я каждый день. Тысячу раз проклял я в душе того хвастливого и честолюбивого Бласа де Медину, что некогда пленился фальшивым блеском испанской конкисты и отправился из тихого городка Медина-дель-Кампо искать приключений в таинственных Индиях. Что ж, ты сражался и убивал, и все же роль хладнокровного убийцы тебе не под силу, Блас де Медина. А ведь честных и благородных конкистадоров не бывает на этом свете. Живя в волчьей стае, ты должен был сам стать волком. Ты не стал — и этого хищники тебе не простят…
