Одиссея поневоле (Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевс - Свет Яков Михайлович

Доктор Диего Альварес Чанка был сведущим лекарем. Но он успешно лечил лишь кастильские недуги: чахотку, водянку, запоры, прострелы. Как подступиться к здешним болезням, он не знал. И быть может, отдал бы богу душу адмирал, если бы не пришел на помощь доктору Чанке ученик великого Гуаяры.

Желтоголовый, Родриго и Обмани-Смерть под надзором Диего собирали в ближних лесах целебные травы. Настаивал и варил их Диего, он же давал настои и отвары адмиралу.

На смену девяносто четвертому году пришел девяносто пятый. В январе адмиралу стало легче, в феврале он уже свободно ходил по дому, в начале марта доктор Чанка разрешил ему прогулки по грязному пустырю, который примыкал к адмиральской резиденции и почему-то назывался садом.

9 марта, в канун дня сорока мучеников, адмирал созвал большой совет. Диего к мужам этого совета не был причислен, но он сидел в соседней комнате, а стены в доме были тонкие.

Маленький рыцарь доложил совету о своих успешных походах.

— Я усмирил, — с гордостью заявил он, — три провинции. Там нынче тихо и спокойно. — Он весело улыбнулся, очень уж хотелось ему добавить, что спокойно там, как в могиле. — Я выжег змеиные гнезда, я истребил мятежников. Однако в земле Магуане и в провинции Магуа язычники бунтуют, и их предводитель касик Каонабо собрал немалое войско. У меня осталось триста десять человек, со столь малыми силами пускаться в новые походы рискованно…

Затем взяли слово другие капитаны, и все они хвалились своими подвигами и требовали решительных мер для обуздания мятежников.

Адмирал говорил последним:

— Я прибыл сюда, дабы ввести в лоно истинной веры здешних индейцев и спасти их души. Так действовать повелела мне наша королева. Но ее высочество неоднократно наказывала мне: «Не забывайте, казна нуждается в золоте, а золота в Индиях много. Добыть его ваш долг». Но как исполнить веление ее высочества, если этот остров ввергнут в смуту, если индейцы от нас бегут и против нас бунтуют. Знаю, во многом виноваты мы сами, но перед короной Кастилии я в неоплатном долгу.

Святой троицей клянусь, не желал и не желаю я обнажать меч. Однако выхода у меня нет. Я обязан погасить пламя мятежа. И я поведу всех, кто способен держать в руках оружие, в Магуану и умиротворю бунтарей.

На следующий день, а был это день сорока мучеников, адмирал долго гулял по своему «саду». Часов в шесть вечера он вернулся в дом. В семь Диего обычно приносил свой чудодейственный отвар. В семь он не явился, не пришел и в восемь. Адмирал приказал разыскать его.

Обычно Диего ждать себя не заставлял, но на этот раз Обмани-Смерть и Желтоголовый дозваться его не смогли.

Обеспокоенный адмирал распорядился во что бы то ни стало найти Диего. Осмотрели все селение, прочесали с фонарем опушку леса, но Диего и след простыл. Не объявился он и назавтра. А два дня спустя Желтоголовый заметил у изножия адмиральской постели клочок бумаги. Вероятно, он прикреплен был к стене и сорвался с гвоздя вчера или позавчера: бумажку успели изрядно затоптать.

Крупными буквами на этом клочке выведено было четыре слова; «Не могу. Ухожу. Прощайте».

— Не ищите его, — сказал адмирал, расправляя примятый край бумажки. — Видит бог, он прав.

Всю ночь адмирал провел без сна. Обмани-Смерть — а он этой ночью дежурил у порога адмиральского покоя — слышал, как многократно адмирал повторял одни и те же слова: mea culpa, mea maxima culpa [26].

Диего не вернулся.

Ночное небо ясно, и Полярная звезда мигает над горизонтом в четырех пальцах от опрокинутого ковша Большой Медведицы. Легкий ялик скользит под парусом, ветер дует с запада, и ялик курсом бейдевинд идет на северо-запад. Там, в теплом море, за грядой больших и малых островов, дремлет в полуночной мгле Остров Людей — Гуанахани.

В ялике тыква с водой, корзинки с бататами и лепешками кассавы, окорок, связка бус и мешок, в котором нежно позванивают кастильские колокольчики. Бусы — для Каоны, колокольчики — для детей из рода Гуабины.

В ялике свисток, карты, растрепанный томик кастильской грамматики Антонио Лебрихи, циркуль, аркебуз, дюжина ножей, пять железных топоров, медный кухонный котелок. Это все — для себя и для ближайших друзей, в первую очередь для великого вождя Гуабины.

Море спокойно, но не спокойна душа. Не так уж трудно похитить ялик и тайком погрузить в него разные разности. Куда труднее бежать от самого себя. Ведь человек, ловко управляющийся с косым латинским парусом, сидит у руля в полосатом толедского сукна камзоле, по-кастильски думает о звездах, ветрах и течениях, читает карту и ест трианский окорок, уже не тот Ягуа, который два с половиной года назад встречал белокрылые корабли у Бухты Тишины.

На его подошвах испанская земля, а это не только земля боцмана Чачу или дона Алонсо де Охеды. Это земля дона Луиса. Часть его сердца осталась там, в селении Лос-Паласиос, в Севилье, в Барселоне, и никогда не сможет он забыть оливковых рощ и лимонных садов Андалузии, перезвона соборных колоколов, широкого Гвадалквивира, печальных кастильских песен, пыльных кастильских дорог.

Адмирал… Великая душа, светлый разум у этого избранника христианских богов. Но до смерти жаль его, ведь он пленник собственных страстей, и рано или поздно исчадия Мабуйи, которые его окружают, доведут его до большой беды.

И еще: есть ли здесь, в Индиях, такой уголок, где до конца своих дней ты смог бы прожить, ничего больше не ведая о людях из стран Восхода?

Сегодня ты бежал от них, сегодня ты нашел приют на Острове Людей, но завтра белозубый рыцарь Охеда отыщет твое убежище, и над Бухтой Четырех Ветров запылает пламя, а желтые Канарские собаки будут в клочья рвать твоих братьев и сестер.

Спасешь ли ты свой народ от христиан? Вряд ли. Ведь Остров Людей беззащитен и на Острове Людей не знают, на что способны бледнолицые.

Парус заполоскало, и Диего уклонился под ветер. Ялик, рассекая острым носом тугую волну, резво помчался в ночь к далекой Итаке, которая успела позабыть своего Одиссея.

Итака встречает Одиссея

С вечера Гуаяра собрался на рыбную ловлю в Бухте Тишины. Шел он туда неохотно. Мало радости ставить невод и верши, коли Мабуйя посылает с тобой злоязычную Каону, бывшую невесту Гуакана младшего, а от нее отвязаться никак невозможно. Да, прошли те счастливые времена, когда великий жрец ходил в море один, когда рыба сама шла в сети — ее не отпугивали крикливые духи, которые сидят в Каониной глотке.

Супруги вышли в путь на заре. Миновав Озеро Духов, они углубились в лес, по едва заметной тропе пересекли густую чащу, выбрались на опушку и спустились к берегу.

Дул ветер, крепкий ветер со стороны восхода, и море злобно ворчало у белых скал, а скалы плевались сердитыми брызгами.

Гуаяра говорит:

— Ветер больно силен. Ловля плохая.

— Гуаяра — ленивый чурбан, Гуаяра — трус. Мне стыдно. Не за него, а за себя. Позор жить с таким мужем.

Великий жрец покорно вошел в воду и подогнал каноэ к берегу. Погрузили невод. Каона взмахнула гребками, и лодка нехотя тронулась в путь.

Каона Вторая гневалась. Ей не по душе было бурное море, она знала, что Гуаяра прав: «При таком ветре безумие идти на лов, но надо же показать этому мудрецу, кто хозяин в его доме».

Каона Первая все утро возилась с маленьким Ягуа. Третий год пошел ее сыну. Сыну, который никогда не видел отца. Каона учила малыша выкапывать ямки острым коа. Внук старого Гуакана вчера принес пять маленьких коа и дал их Ягуа. Внук старого Гуакана часто, пожалуй слишком часто, навещает этот каней. Злые языки плетут невесть что, но Каона пока не собирается замуж. Нет, она ни на что не смеет надеяться: тридцать лун прошло с тех пор, как бледнолицые увезли Ягуа. Гуабина давно перестал его ждать, он как-то сказал: