Король зимы - Корнуэлл Бернард (серия книг .txt) 📗

— И мечтал весь мир превратить в Камелот, — мягко улыбнулась Игрейна.

— Мы называли этот мир просто Думнонией, — жестко произнес я.

— Ты пытаешься все лишить красок, принизить, Дерфель! — резко сказала Игрейна, хотя по-настоящему она никогда на меня не сердилась. — Я представляю Камелот сказочной страной, воспетой поэтами: изумрудная трава, высокие башни, нарядные дамы и благородные воины, усыпающие их следы цветами. Я хочу менестрелей и смеха! Разве не могло быть такого?

— Что-то я не припомню усыпанных цветами тропинок, — усмехнулся я. — Твердо помню окровавленных воинов, выживших в смертельных схватках. Одни хромали, другие ползли, вопя от боли, третьи валялись в пыли с распоротыми животами.

— Прекрати! — вскричала Игрейна. — Почему же тогда барды называют это место легендарным Камелотом?

— Потому что поэты всегда были глупцами, — сказал я, — иначе разве стали бы они поэтами?

— Нет, Дерфель! Все же было в Камелоте что-то необычное. Расскажи мне об этом, — потребовала Игрейна.

— Необычным это место было потому, — ответил я, — что Артур дал той земле справедливость.

Игрейна нахмурилась.

— И это все?

— Это, дитя мое, — сказал я, — намного больше того, о чем мечтали многие правители, не говоря уж о том, что они сумели сделать.

Она передернула плечами, отбрасывая эту неприятную ей тему, словно плащ.

— А Гвиневера была умной? — спросила она.

— Очень, — сказал я.

Она поигрывала крестом, который носила на шее.

— Расскажи мне о Ланселоте.

— Погоди.

— Когда прибыл Мерлин? — забрасывала меня вопросами Игрейна.

— Вскоре.

— Ты боишься святого Сэнсама?

— На попечении святого наши бессмертные души. Он делает то, что должен делать.

— Но он и вправду упал на колени и молил о мученической смерти, перед тем как согласился обвенчать Артура с Гвиневерой?

— Да.

Я не смог сдержать улыбки при этом воспоминании. Игрейна засмеялась.

— Я попрошу Брохваэля сделать Мышиного Короля настоящим мучеником, — вдруг сказала она. — Тогда ты, Дерфель, станешь настоятелем Динневрака. Тебе хочется этого, брат Дерфель?

— Я бы не хотел, чтобы мое повествование привело к раздорам. Мир и понимание, вот к чему я стремлюсь, — насупился я.

— А дальше, что же было дальше? — теребила меня Игрейна.

Потом была Арморика. Заморская страна. Красивый Инис Требс, король Бан, Ланселот, Галахад и Мерлин. Бог мой, что это были за люди, какие времена, какие битвы и какое разочарование! И все это случилось в Арморике.

* * *

Позже, гораздо позже, оглядываясь назад, мы называли те времена дурными, но редко возвращались в разговорах к тем давним дням. Артур терпеть не мог, чтобы ему напоминал и о том отрезке его жизни, когда бешеная страсть к Гвиневере повергла Думнонию в хаос. Его помолвка с Кайнвин была похожа на брошь, скрепляющую сплетенное из паутины платье. Стоило убрать брошь, как все это хрупкое одеяние расползалось. Артур обвинял во всем себя и не любил говорить о тех ужасных годах.

Тевдрик поначалу отказывался воевать на той или другой стороне. Он обвинял Артура в нарушении мира и потому позволил Горфиддиду и Гундлеусу провести свои военные отряды в Думнонию через Гвент. Саксы напирали с востока, ирландцы совершали набеги от берегов Западного моря, и, будто мало нам было этих врагов, восстал принц Кадви из Иски. Тевдрик пытался не вмешиваться, но, когда саксы Эллы подступили к его границам, думнонийцы оказались единственными друзьями, которых он мог призвать на помощь. И в конце концов он тоже был втянут в войну на стороне Артура, но к тому времени копьеносцы Повиса и Силурии уже успели воспользоваться дорогами его страны и заняли высокие холмы к северу от Инис Видрина, а когда Тевдрик стал союзником Думнонии, они захватили и Глевум.

За эти годы я возмужал и уже потерял счет убитым мною и воинским кольцам, которые я выковал из их мечей. Я получил прозвище Кадарн, что означает «крепкий». Дерфель Кадарн, неудержимый в битве с разящим, как молния, мечом. Артур предлагал мне даже стать одним из его всадников, но я предпочитал твердо стоять на земле и оставался копьеносцем. Я внимательно наблюдал за Артуром и начал понимать, почему он слыл таким великим воином. Главным в нем была вовсе не храбрость, хотя в смелости ему не откажешь, но непревзойденное умение перехитрить врага. Наши армии были ужасно неуклюжими, медленными на марше и неповоротливыми при всяком изменении маршрута. Но Артур сбил небольшой отряд настоящих мужчин, которые научились быстро двигаться и легко перестраиваться. Эти воины, одни пешие, другие конные, вдруг возникали в тылу вражеских армий и нападали, когда их ждали меньше всего. Мы любили атаковать на рассвете, когда противник еще не успевал опомниться после сна или ночной попойки. Особенно нам нравилось одурачивать врага, делая вид, что отступаем, а потом ударить по незащищенному флангу. Спустя год, когда нам удалось в конце концов вытеснить армии Горфиддида и Гундлеуса из Глевума и северной части Думнонии, Артур сделал меня капитаном, и теперь уже я сам раздавал захваченное золото своим сподвижникам. А через два года мне предложили совершить обряд посвящения в воинское братство. Но пришло это предложение от Лигессака, командира охраны Норвенны, того самого предателя. Он заговорил со мной о братстве в храме Митры, где жизнь его была под защитой алтаря, и посулил мне богатство, если я, как и он, стану служить Гундлеусу. Я отказался. Благодарение Господу, я всегда оставался верен Артуру.

Верным был и Саграмор. И его предложение начать служение Митре я принял. Митра — бог, которого римляне принесли на своих знаменах в Британию, и он прижился в наших краях. Митра был богом-покровителем воинов и потому на мистерии, празднества в его честь, женщин не пускали. Мое посвящение происходило поздней зимой, когда у солдат наступает свободная пора. Все должно было свершиться среди холмов. А до этого Саграмор повел меня в ущелье, такое глубокое, что даже в разгар дня лучи солнца сюда не проникали, а под ногами хрустела схваченная утренним инеем трава. Мы остановились у входа в пещеру, где Саграмор велел мне оставить оружие и раздеться донага. Я стоял, дрожа, пока нумидиец завязывал мне глаза плотным лоскутом и наставлял беспрекословно подчиняться каждому приказу, ибо, стоит хоть раз ослушаться или заговорить, меня тут же отправят назад, к выходу из пещеры, и отошлют отсюда.

Посвящение — это испытание выдержки. Чтобы выжить в любой переделке, воин должен помнить только одно: подчинение приказу. Сражение — это тоже испытание выдержки. Страх, словно туман, застит твой разум, но выдержка, как прочная нить, выводит из этого хаоса смерти. Впоследствии я и сам посвящал многих мужчин служению Митре и хорошо узнал и усвоил все тонкости, но тогда, столкнувшись с этим впервые, понятия не имел, что меня ожидает. Как только я вошел в пещеру, Саграмор, а может, и кто-то другой принялся вертеть меня на месте, да с такой силой и так быстро, что голова у меня пошла кругом. Не дав опомниться, мне приказали идти вперед. Я задыхался от дыма, но продолжал вслепую спускаться по наклонному каменному полу пещеры. Чей-то голос приказал мне остановиться, и тут же другой рявкнул в ухо, велев повернуться, третий потребовал опуститься на колени. Мне сунули в рот что-то отвратительное, в нос ударил гадкий гнилостный запах, вызвавший позыв тошноты. «Ешь!» — резко произнес первый голос. Я готов был уже выплюнуть отвратную жвачку, когда понял, что это сушеная рыба. Мне дали выпить какую-то вонючую жидкость, от которой голова вдруг стала легкой, будто опустела. Вероятно, это был сок дурмана, смешанный с мандрагорой или порошком мухомора, потому что, хоть глаза мои и были завязаны, перед взором поплыли яркие видения чудовищ с узкими крыльями, терзавших мое тело острыми клювами. Языки пламени лизали мою воспаленную кожу, сжигая волосы на ногах и груди. Мне снова было приказано двигаться вперед, потом остановиться, я услышал, как швыряют в костер поленья, и почувствовал хлынувшую в лицо волну невыносимого жара. Огонь ревел, языки пламени, казалось, обдирали пузырящуюся кожу, а голос приказывал идти вперед, в огонь, и я подчинился. Мои ноги погрузились в ледяную воду, а мне почудилось, что я окунулся в чан с расплавленным металлом. Я вскрикнул.