Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
После пира Ибрагима вновь терзали шаха сомнения: «Стая усердных гончих и ни одного загнанного зверя! Дым и то весомее, чем результат ханской охоты. Аллах, где же заговорщики? Они должны быть!.. Значит, надеются, что им удастся уничтожить Аббаса и объявить шахом Ирана царевича Сефи? Неужели никого из святотатцев не знает мирза? Или, бисмиллах, выдать не желает? Ведь и скорпион может принять оболочку ангела. Недаром Сефи всех избегает…»
И все больше мрачнел шах Аббас. И все тревожнее теребил свой шрам Караджугай. И вот внезапно спасительная поездка!
Кто первый о ней заговорил? Может, и не сам шах, но он не сомневался, что именно его осенила счастливая мысль. Советникам своим он сказал, что дела Ирана давно призывают его совершить поездку в Гилян.
И советники наперебой заверяли, что без этой поездки не решатся дела ни Русии, ни Грузии.
Шах Аббас снял с цепочки личную печать, висевшую у него на шее, и подозвал даваттара. Отстегнув чернильницу, прикрепленную к его поясу, даваттар намазал чернилами печать и, склонясь, передал шаху. Слова:
"Во имя аллаха да будет мир над шахом Аббасом.
Раб восьми и четырех",
ввергавшие персиян в трепет, скрепили ферман.
И все пришло в движение…
Величественно призывал муэззин правоверных к молитве. Торжественно расхваливали свой товар купцы. Простирая руки к небу, громче пели певцы:
Славословие певцов подхватили дервиши, звездочеты, серрафы.
«Да возвысится величие Мохаммета! Он пожелал, и золотой сосуд не проплыл мимо Решта!»
С рассвета до первых звезд, словно встревоженный улей, жужжал Решт.
«Да не превратится явь в сон!», «Шах Аббас, солнце Ирана, осчастливил правоверных своим сиянием!», «Барек-аллаэ!» Праздник!" Веселятся даже дервиши, ибо щедрые лучи проникли и в их темные кельи: «Зрачок наших глаз – гнездо шаха Аббаса!», «Айя аллах, о аллах!»
Но шумная радость Решта не вызвала улыбки шаха. Нет, с каждым днем темная тень все гуще покрывала его лицо. Подземный поток неуклонно размывал скалу. С каждым днем упорнее следил Юсуф-хан за мрачнеющим властелином.
В одно из утр, когда ханы еще не прибыли в шатер-дворец и шах в саду водил ножнами сабли по морскому песку, вычерчивая линию Ленкоранской дороги, Юсуф как бы случайно вышел из боковой аллеи. Сокрушенно покачивая головой, хан пожалел об отсутствии Али Баиндура, который, как ястреб, чует добычу и разведал бы, почему некоторые ханы оказывают Сефи-мирзе слишком высокие почести.
Шах встрепенулся и потребовал немедля назвать имена заподозренных.
Но Юсуф был слишком хитер и осторожен: «Да защитит аллах опрометчивых, – подумал он, – и осмелившихся набросить тень на друзей Караджугая или Эреб-хана!» И хан сокрушенно прошептал:
– Великий повелитель множества земель! Аллах не удостоил смиренного Юсуфа открыть твоих врагов. Иначе они давно были бы им задушены. Но… да просветит меня святой Хуссейн, почему в проклятом послании упоминается Гурджистан?
– Говори, хан! И остерегайся набросить черную тень на близких мне! – неожиданно грозно произнес шах. – Говори!
– Шах-ин-шах! – пролепетал испуганный Юсуф. – Я… я… Может, приверженцы Луарсаба думают – да отсохнут у них мозги! – что Сефи-мирза освободит своего дядю?
Пораженный шах остановился как вкопанный. «Опять Луарсаб! О аллах, нить всех злодейств тянется из гулабской башни к Давлет-ханэ! Мать Сефи – грузинка, а разве единство крови не единство веры? Тогда… разум подсказывает помнить о двух концах нити. И чтобы Русии не из чего было плести сеть, дабы опутать Иран, надо уничтожить один конец, за который держится Сефи, и заодно другой, за который держится Луарсаб. Аллах! Почему мне, шаху Аббасу, прозорливому из прозорливых, раньше не пришло на ум подобное?» Но, не желая предстать перед Юсуфом недогадливым, он презрительно сказал:
– Поистине, хан, недогадливость большой порок, особенно в войне. Тебе приходят в голову смешные мысли. О Гурджистане упомянули жалкие безумцы, надеясь, что это вынудит моего Сефи утаить предательское послание. Но мой благородный Сефи пренебрег их уловкой. Знай, несообразительный: Гурджистан – это заслон! О носители хвостов желтых шайтанов, кого они надеялись обмануть?!
Досадуя на себя, Юсуф-хан льстиво высказал восхищение глубокой мудростью «льва Ирана».
Шах повелел усилить стражу. Кругом стояли, опираясь на пики, караульные сарбазы, мамлюки. На всех углах держали наготове сабли, два тигра на цепях сторожили вход в шатер-дворец. И эти меры, как в насмешку, беспрерывно напоминали шаху об опасности. Ночи не были ему отрадой, он снова менял по несколько раз комнаты сна. «С истины спала чадра! – сокрушался шах. – Это приверженцы Луарсаба! А мать Сефи разве не грузинка? О аллах, не отнимай у меня веры в мою Лелу! Не отнимай! Ибо только у нее я нахожу успокоение от сжигающего меня огня! Нет! Моя Лелу в полном неведении! Ведь она тысячу раз могла бы приблизить к моим губам отравленную воду или впустить изменников во главе со страстно любимым ею Сефи, когда я безмятежно наслаждался отдыхом в ее покоях. А Мусаиб? Мой верный Мусаиб – он, как луна, никогда не ошибается на своем пути. Да, моя Лелу любит меня, как рыба воду! Ей присуще благородство… ибо она дочь царя!»
Несколько дней шах не выезжал на прогулку, не собирал советников. Грозно сдвинув брови, сидел повелитель правоверных над раскрытой книгой Фирдоуси.
Ханы шептались: «Велик аллах, он послал шаху важную думу!»
Караджугай, теребя сизый шрам на левой щеке, сокрушенно говорил Гефезе:
– Не в силах шах победить навязчивую печаль.
Тихо жаловался советникам Мусаиб:
– Приклеилась к шах-ин-шаху опасная мысль.
Тайно от всего гарема роняла слезы Тинатин: «О пресвятая богородица, защити и помилуй моего Сефи!»
Шатер-дворец наполнился приглушенными вздохами и едва слышными шорохами.
И тут, как нельзя кстати, в Решт прибыли Иса-хан и Хосро-мирза. Неуместная радость сияла на их лицах. И то верно – какое им дело до ползающих, подобно придавленным мухам, советников? Разве они, полководцы, вернулись с войском, уменьшенным больше чем наполовину?
«О, сколь милостив аллах! Выслушать об этом важнее, чем это увидеть!»
И полководцы, воодушевленные отсутствием шаха, оставили поредевшее войско в Исфахане, на попечении Мамед-хана, а сами запаслись богатыми подарками и поскакали раньше по Кашанской и Казвинской, а затем по Лангерудской дороге.
Полководцы не ошиблись: узнав о большой победе в Картли и Кахети, шах снисходительно отнесся к некоторому урону войска.
– Видит шайтан, воюя с войском «барса», подкрепленным бешеными собаками и гиенами, нельзя рассчитывать на полное сохранение сарбазов.
Но на османов шах излил свой гнев, подчеркнув, что, иншаллах, сарбазов вернулось в Исфахан достаточно, чтобы по повелению его, «льва Ирана», отправиться обратно в Гурджистан и наказать беспокойных псов полумесяца, осмелившихся, вопреки договоренности, помогать сыну собаки Саакадзе.
