Жребий викинга - Сушинский Богдан Иванович (версия книг .txt) 📗
— Он остался в Листвине, неподалеку от места нашей битвы. Правит тризну и ждет твоего ответа.
Сам Визарий поражал воображение своим могучим ростом и непомерно широкими плечами. Это был настоящий гигант из той породы златокудрых эллинов, которых Ярославу уже не раз приходилось видеть среди византийских купцов и воинов охраны. Однажды он даже полушутя предложил монаху Прокопию отправиться с купцами в Византию, чтобы подобрать с полсотни таких красавцев — для улучшения человеческой породы скифославян. Однако монах воспринял это предложение слишком серьезно и ответил, что породу скифославян следует улучшать кровосмешением со степняками, это будет выглядеть естественнее, поскольку они значительно ближе и по характеру своему, и по способу жизни.
— И что, этим посланием Мстислав желает убедить меня, что не собирается претендовать на киевский престол? — потряс князь в воздухе небольшим свитком пергамента.
Они сидели в светлице дома старосты селения, жена и дочери которого, обрадовавшись, что обойдется без кровопролития, заставляли стол все новыми и новыми яствами и напитками.
— Наоборот, он просит тебя вернуться в Киев, пока этот престол не захватил кто-то из местных бояр или бродячих князей.
— Из бродячих? — язвительно спросил Ярослав. — Как ваш князь Мстислав, этот богом проклятый Понтийский Странник? — Эллин недовольно покряхтел, однако промолчал. — Хочешь заманить меня в западню, которую приготовили люди моего кровожадного братца?
— Я останусь при тебе и буду твоим заложником. Как и вся моя сотня, которая готова разоружиться. Такой гарантии тебе достаточно, великий князь киевский?
Ярослав едва заметно переглянулся с Эймундом. Тот молча кивнул.
— Достаточно, — неохотно признал князь, все еще не в силах поверить в благородство Понтийского Странника. — Что еще ты способен сообщить мне?
— Хочу изложить наш с князем Мстиславом замысел единения и возмужания Руси.
— Ваш с князем, говоришь, замысел?..
— Который будет поддержан императором Византии, чьим подданным и посланцем я все еще являюсь.
— Ну, говори. Хочу знать, есть в этом замысле хоть что-нибудь такое, чему стоит верить.
— Если ты не готов верить мне, князь, тогда стоит ли тратить зря время? Спасибо за угощение и позволь мне откланяться.
— Откланяться ты сможешь только тогда, когда тебе будет позволено. А пока что говори.
Визарий извлек из походной заплечной сумки карту и разостлал ее на столе перед князем с той же уверенностью, с какой еще совсем недавно расстилал перед Мстиславом. В течение получаса эллин посвящал великого князя в замыслы своего повелителя, скромно умалчивая при этом о своей личной роли в их сотворении. Он сумел убедить Ярослава, что его брату выгоднее пребывать в мире c киевским и прочими князьями правобережья, поскольку это позволит ему почти беспрепятственно создавать собственную империю, просторы которой раскинутся от границ Новгородской земли до берегов Итиля и Понта Эвксинского, а также до предгорий Кавказа.
Эта идея формирования правобережной и левобережной земель русских настолько захватила Ярослава, что он совершенно забыл о своих подозрениях и зажегся ею значительно ярче, нежели сам Мстислав. Вынужденный признать это, Визарий даже усомнился: а может, стоит прямо сейчас перейти на службу к князю Ярославу, а левобережье доверить кому-либо из более покладистых и целеустремленных князей, нежели рубака Мстислав? Однако самому великому князю сомнения его были неведомы. Оставив в селении сотню воинов, которые должны были завершить рытье оборонного рва и строительство крепостного вала, он пообещал сотнику, что через месяц пришлет ему и его солдатам замену из семейных воинов, а сам отправился в Киев. И никогда еще не возвращался он в свой стольный град с таким триумфальным спокойствием и с такой уверенностью в будущем Руси, как в этот раз.
37
Сегодня черноризец Прокопий рассказывал княжне о племенах русичей. Вообще он считал, что Елизавета слишком мала для того, чтобы вести с ней речь об устройстве земли Русской и ее племенах. Однако княжна сама попросила об этом монаха-книжника и теперь поражала вниманием, с которым вслушивалась в его рассказ.
— …Поэтому-то, дщерь моя, — произносил монах голосом проповедника, — каждый, кому суждено готовиться к судьбе правителя или правительницы… А ведь ты готовишься к ней, не так ли, княжна?
— Уже готова, — с завидной твердостью и осмысленностью заверила монаха Елизавета.
От неожиданности Прокопий замялся, но тут же пришел в себя:
— …Так вот, каждый должен знать, что волею Божией великую землю Русскую населяют племена: полян, сиверян (сивров), древлян, дулебов, тиверцев, уличей, кривичей, вятичей, дреговичей, радимичей, хорватов…
«Как же их много, этих племен! — поражалась княжна услышанным. — И все они — славяне есть, все русские. Но если все они славяне и все русские, тогда почему они… — племена? И почему у каждого из них — свой князь?»
— Что ж их так много-то, этих племен, если все они русские? — решается утолить свое любопытство княжна.
— Я ведь уже объяснил: волею Божией…
— А зачем это понадобилось Богу — дробить Русь на племена и княжества?
Монах оторвал взгляд от восковой доски, которую использовал для учебы княжеских дочерей вместо дорогого пергамента, и пристально всмотрелся в глаза юной княжны. Прокопий уже не раз ловил себя на мысли, что в этой юной особе слишком рано просыпается властная, но мудрая правительница. Что властная — в этом он уже не сомневался, только дай-то Бог, чтобы — и мудрая тоже. Правда, мудрость правителя не всегда порождает у него доброту, тем не менее…
— Воля Господа не поддается земному толкованию, дщерь моя, — пытался черноризец уйти от рассуждений на эту тему за покровительственной назидательностью.
— Наверное, так отвечают все церковные люди, когда не знают, как эту волю истолковывать.
Монах удивленно хмыкнул и покачал головой: «Неужели Руси суждено познать еще одну великую княгиню Ольгу?! Не слишком ли много для одной земли подобных властительниц? А может, юродивый ведун прав: Русь и в самом деле должна дождаться германки, которая станет судить и править на ней рукой твердой и немилосердной?!.» Вот только вся прелесть подобных предвестий в том и состоит, что никому из слушавших этого юродивого не дано будет познать правоту его прозорливости.
— А есть славянские племена, которые не называют себя русскими?
— Есть. Западные поляне уже давно называют себя поляками. За ними идут чехи, моравы…
— Тогда, может быть, нам следует объединить всех славян?
— У каждого племени — свой князь. Чтобы покорить его, нужно идти войной. Но пока ты будешь воевать в чужих землях, степняки или славяне-соседи захватят твою, которая уже осталась без войска.
На большую восковую доску монах нанес линии, пытаясь указать реки, которые служили естественными границами расселения племен, и при этом, княжество за княжеством, называл все те земли, которые были подчинены великому князю киевскому или каким-то образом зависимы от него. Причем все эти реки, озера и морские берега Прокопий чертил по памяти, возрождая в своем воображении творение некоего византийского картографа, над которым любил просиживать с большим удовольствием, нежели над Святым Писанием. Порой даже ловил себя на мысли, что, возможно, в нем умирает великий географ.
— Просто до сих пор не нашлось конунга, который бы подчинил все эти княжества одной короне, — вновь озадачила его княжна, неложными устами которой, очевидно, глаголила истина.
«Нет, действительно, почему так много княжеств? — размышляла тем временем княжна. — И если все они русские, то почему до сих пор не стали одним большим княжеством? Или большой империей, как Византия?»
О Византии княжне Елизавете, как сама она считала, известно было многое. Она пока еще ни разу не была в Константинополе, но уже полюбила его — огромный красивый город у моря, в который съезжаются купцы и принцы со всего мира. Купцы, рыцари и… принцы.
