Звенья разорванной цепи - Бегунова Алла Игоревна (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗

Жизнь вернулась на берега Дуная лишь в конце IX столетия. В исторических хрониках, связанных с именем храброго рыцаря Леопольда Бабенберга, появилось новое название поселения – «Wien». Город не мог не возродиться. Теперь он лежал на пересечении двух главных торговых дорог: с востока за запад, следуя вдоль Дуная, естественного и незаменимого пути, и с севера на юг: «Янтарная дорога», которая соединяла страны Балтийского бассейна с Адриатикой.

Династия Бабенбергов составила свое состояние в эпоху Крестовых походов. Вена, их резиденция, росла, богатела, укреплялась. В середине XII века они основали первую церковь, на месте которой потом был построен величественный романно-готический собор Святого Стефана. Также они возвели Новый замок, послуживший фундаментом для императорского дворца Хофбург.

В конце XIII века династию Бабенбергов сменила династия Габсбургов, унаследовав их богатство и завоевания. Габсбургам-то и удалось превратить Вену в столицу обширной империи и собрать под своей короной разные народы и земли: Австрию, Штирию, Каринтию, Тироль, Крайну, Истрию, Чехию, Венгрию.

К концу XVIII столетия Вена являлась четвертым по численности населения (свыше 230 тыс. человек) городом Западной Европы, уступая лишь Парижу, Лондону и Неаполю. В ней проживало более трех тысяч дворян и четырех тысяч государственных служащих, а также не менее семи тысяч буржуа, и тысячи двухсот священников. Каменных зданий в городе насчитывалось 1397 и еще 5102 – в его пригородах.

Красоты архитектруы не занимали колдуна. Он думал о другом. Тысячелетняя история влияет на людей, живущих в одном месте. Незримо, необъяснимо, мистически она связывает поколения, спящие вечным сном под толщей земли, с теми, кто жив, кто попирает ее ногами, трудится, без конца хлопочет, ищет себе прибытка. О, хитрецы, ради своей выгоды погубившие и предавшие многих!..

В посольстве Сергей Гончаров потихоньку обследовал все комнаты, коридоры, залы и лестницы, посмотрел на всех служащих и даже на самого князя Голицына, хотя это было непросто. Ему помогла Аржанова. В один из декабрьских дней, холодных и ветреных, когда по зданию гуляли сквозняки, она приготовила глинтвейн и вместе с колдуном, одетым в лакейскую ливрею, поднялась на второй этаж, в кабинет посла. Гончаров нес серебряную чашу с крышкой и две толстостенных металлических кружки. Действительный тайный советник удивился, но угощение принял. Колдун наполнил кружку горячим напитком, подал ее князю и на мгновение глянул ему прямо в зрачки.

– Qui est-ce qui? – удивился старый вельможа.

– Ne vous derangez pas, prince, – улыбнулась курская дворянка. – C’est notre vieux fedele valet.

– Un home etrange.

– No, no. Nous sommes habitue a la set home.

– Tel maitre, tel valet [13], – пошутил Дмитрий Михайлович, и тем все кончилось. Глинтвейн оказался удачным: душистым, горячим, бодрящим…

В оперном театре Анастасия не была много лет и перед поездкой туда вместе с Якобом-Георгом изрядно волновалась. Тем более что «Немец» предупредил ее о встрече в этом храме искусства с братьями-«вольными каменщиками» из масонской ложи «К истинному единодушию», где сам теперь состоял. Ими являлись создавший ныне играемую оперу «Аксур, царь Ормуза» итальянец Антонио Сальери, молодой и талантливый композитор Вольфганг-Амадей Моцарт, автор модной оперы «Свадьба Фигаро» и престарелый Франц-Иосиф Гайдн, сочинитель симфоний, ораторий и кантат.

Сотое представление спектакля – знаменательное событие, но скорее не для зрителей, а для его авторов: композитора, режиссера, художника, актеров. Оно свидетельствует об успехе, которым пользуется их творение у публики. Ведь бывают спектакли, которые живут не дольше двух-трех месяцев. Зритель теряет к ним интерес и сборы от билетов падают. Тогда администрация театра снимает оперу с репертуара, ибо каждое новое представление требует затрат, и они не окупаются, если зал заполнен на одну треть.

Флора слушала объяснения надворного советника, удивляясь, как он проник в тонкости театрального дела. По-видимому, тут сказывалось его общение с музыкантами на собраниях масонской ложи «К истинному единодушию», в данном случае – единодушию в любви к опере «Аксур, царь Ормуза». Аржанова смутно догадывалась, что это – какой-то восточный сюжет, а поскольку шла война с турками на юге империи, то зрителей в Вене могли заинтересовать заунывние мелодии мусульман, их экзотическая одежда и дикие нравы.

Оказалось, в конце сотого спектакля необходимо выносить корзины с цветами на сцену, поздравляя автора музыки и исполнителей-певцов. Фон Рейнеке расщедрился и заказал сразу две. Одну – большую и недорогую, с красными гвоздиками для солистов. Вторую – поменьше и подороже, с пурпурными розами – для композитора Антонио Сальери. В корзину первый секретарь посольства положил еще и бутылку шампанского «Асти».

Очень красиво одели Николая: белая рубашка, красный камзол и кюлоты, ливрея, почти сплошь расшитая золотыми галунами. Ему также пришлось сделать прическу по венской моде с большими буклями над ушами, начесом надо лбом и длинной косой на спине, применив много помады и белой пудры. Меткий стрелок, глянув на себя в зеркало, так испугался, что стал слезно умолять барыню избавить его от подобной чести – выносить гвоздики на сцену. Она в ответ лишь погрозила ему кулаком.

Сержант Ермилов, назначенный выйти с розами для композитора, тоже был красив, как молодой бог Аполлон. В белом облачении: рубашка, камзол, кафтан – зверская его физиономия смотрелась даже как-то умилительно. Он не протестовал, понимая, что бесполезно. Спросил только, много ли ступенек на лестнице, ведущей на сцену со второго яруса, где почти в центре, недалеко от императорской ложи, располагалась и ложа русского посла.

Слуги должны были смотреть весь спектакль вместе с господами из ложи, дверь в которую не закрывалась. Кроме двух корзин с цветами существовала и третья корзинка, хозяйственная. В ней хранился графин с оранжадом, две бутылки красного вина, коробка с песочным печеньем, фрукты и несколько фужеров. Опера шла более трех часов с двумя антрактами, и о подкреплении сил следовало позаботиться заранее.

Сегодня увертюрой к опере в честь сотого ее представления дирижировал сам маэстро. Публика наградила его продолжительными аплодисментами. Антонио Сальери раскланялся, мило улыбаясь, а затем передал дирижерскую палочку штатному театральному дирижеру. Занавес раздвинулся и на сцене возник хор. Курская дворянка отметила про себя, что жители Ормуза, где царствовал Аксур, весьма упитанный человек неопределенного возраста, одеты, не в пример настоящим последователям Пророка Мухаммада, – броско и нарядно.

А дальше случился конфуз.

Перекликаясь с царем, хор затянул невыразимо грустную, слишком длинную и однообразную мелодию. Возможно, она в полной мере выражала тоску несчастного народа, брошенного на произвол судьбы. Но этого Аржанова не выдержала. Она заснула. Веер выпал из ее рук, а голова склонилась на плечо Якоба-Георга, который сидел рядом с ней. В первую минуту он просто оцепенел от такого супружеского доверия да еще явленного на глазах у сотен людей. «Немец» не привык к нежностям «дорогой Лоры» и сейчас здорово растерялся.

Он скосил глаза и увидел завиток ее светло-каштановых волос надо лбом, темные дуги бровей, плотно сжатые густые ресницы. Косметикой Анастасия пользовалась очень умеренно, и пудра с ее щеки даже не осыпалась на суконный кафтан надворного советника. О том, что ее любимые духи – французские «Fleur d’amour», фон Рейнеке знал давно, но никогда прежде не ощущал их цветочно-сладковатый запах так остро и сильно. «Будто бы мы с ней лежим на одной подушке!» – подумал он и тоже закрыл глаза.

Теперь перед ним было два решения. Первое: немедленно разбудить курскую дворянку. Второе: не тревожить ее хотя бы до первого антракта, пока в гости не явятся приглашенные им масоны: знаменитые музыканты Сальери, Моцарт и Гайдн, доктор философии Райхфельд и Великий мастер ложи «К истинному единодушию» литератор и историк Игнац фон Борн. Ведь нет гарантии, что под воздействием итальянской оперы, которую Флора, по-видимому, воспринимать не способна, она снова не заснет и тем не скомпрометирует первого секретаря посольства перед его почтенными друзьями.