Братья - Градинаров Юрий Иванович (серия книг .TXT, .FB2) 📗
Уж три дня прет лед. Река Дудинка поднатужилась и сбросила свой и енисейский лед на стрежень большой реки, на почти чистую воду. На четвертый день пошел таежный лед, заезженный, загаженный лесинами, сухостоем, смытыми где-то половодьем заимками, насыпью курейского графита, конными санями, копнами сена. Дудинцы на катках спустили лодки к воде. И на третий день ледохода, среди мелких льдин, ловили баграми, брали на удавку плывущие лесины, ушедшие с таежных вырубок, лавировали на лодках среди ледяного крошева и вытаскивали их на берег. Ломались весла, перетирались льдом веревки, кряхтели под ударами ледовых громад бока лодок, срывались в холодную купель лодочники, но берег, не успевший закрыться льдом, принимал и принимал деревянный улов. И в этот год, и в прошлые дудинские мужики из Енисея брали лес на топливо, на рубку лабазов, изб и трехтонных лодок, не всегда имея железные пилы. И хозяйничали, и строили одними топорами, без единого гвоздя. Дудинское и все станки по Енисею срубили до самого залива из таежной лесины, принесенной половодьем. Разве что катухи для собак, охотничьи пасти да капканы, собачьи и оленьи нарты мастерили из тундровой лиственницы да сосны.
Вскоре галечно-песчаная коса до самого Поганого ручья была заложена длинноствольными лесинами, сухостоями, уже побывавшими в деле обтесанными бревнами и другой древесной челядью, способной пойти на дрова. Тут же расставили вешала для сушки сетей. На берегу дымились четыре огнища с чанами со смолой для лодок. Три бородатых бондаря бутырили деревянные бочки и заливали речной водой, чтобы не рассыхались на солнце. Через неделю-другую появятся засольщики и сезонные рыбаки. Развезут они бочки на рыбацкие тони для засолки рыбы и отправят пароходом в Енисейск.
За ледоходом пришло тепло. Вода медленно убывала. Песчаногалечная коса с каждым днем все больше и больше отвоевывала сушу у половодья. Только тяжелые льдины, застыв на земле, блестели на солнцепеке, исходя ручьями и озерками талой воды.
Кабацкий, опоясанный водой, натужно освобождался от насевших льдин, обсыхал, придавленный тяжелыми глыбами.
Но как бы ни давили льдины, а зелень ивняка пробивалась на Кабацком. В воздухе висел запах зеленеющей тундры. На Енисее, по самому стрежню, плыли взбитые плевки пены. Солнце подогрело землю, потянуло к себе сырость. И заколыхал над тундрой туман.
Киприян Михайлович со Шмидтом нет-нет да и посматривали в окуляры на Горохов мыс, в надежде увидеть идущий «Енисей». Уже причалили несколько крытых лодок из Енисейска. Это мелкие торговцы приехали ухватить свежей рыбки, посолить прямо на берегу, несколько бочонков закатить в лодку, заодно и торгануть на станках разной мелочевкой. Они не конкуренты для Сотниковых. Речные офени меняют иголки, табак, ситец, вино, свечи, нитки на рыбу, на копченые окорочка гусей, на рухлядь, забракованную приказчиками Сотникова. Иногда они прихватывают с собой в низовья двух-трех сезонников. В дорогу берут не задарма. Сажают, где надо, на весла, заставляют товар грузить, а еще и для острастки босякам. Сезонники – мужики крепкие и отчаянные, в обиду офеню не дадут.
Киприян Михайлович отправил Акима расспросить, куда запропастился «Енисей». Они пояснили, что, идя самосплавом, видели пароход под разгрузкой в Туруханске. Сколько там простоит, торговцы не знали, но думают, что на днях должен подойти в Дудинское, и добавили:
– Местами туманы над Енисеем, потому пароход кое-где отстаивается, ждет хорошей погоды. Это мы ниче не боимся. Знаем, нашу лодку течение принесет куда надо.
Выслушав батрака, Киприян Михайлович сказал Шмидту:
– По рассказам купцов можно прикинуть, что со всеми остановками на станках к десятому июня будут здесь. Вода спадет, хотя река и войдет в берега лишь к концу июля.
Назавтра – снова лето. Солнечно, чуть ветрено. Небо ультрамариновое в космах облаков. Енисей мелко рябит среди зеркал штилевой воды. Местами, на темноватой воде, ни единой морщины. За стрежнем, ближе к Кабацкому, и за островом, в Малом Енисее, рыбаки проверяют сети. Две лодки пересекают середину реки и идут на Опечек. В лодках гибкие связки сетей, бочки с солью, пеньковая веревка, ножи для разделки рыбы, запасные балберы, недельная провизия, топоры, деревянные ведра. Слышны крики чаек у ставных неводов, выходы из воды в лет юрких уток-хлопунцов, перелетающих с места на место в поисках зазевавшейся рыбы. Природа спешит жить.
Невозможно подойти по Енисею незаметно к дудинскому берегу, хоть лодке, хоть пароходу! На десятки верст на юг просматривается широкая водная гладь с высокого дудинского угора! Если в светлую пору даже маленькая лодчонка выскочит на стрежень Грибанова мыса, видать как на ладони. А коптящий пароход – и подавно! Стоит одному различить вдали маленькую, как ореховая скорлупа, лодку, и все селяне знают: сверху идет незнакомая многовеселка. Узнают за десятки верст, что идет чужачка. Свои лодки знают наперечет. Знают, куда ушли мужики рыбачить, когда вернутся с добычей. Никто не уходит по Енисею в молчанку. Внезапный шторм, коварство реки и протоков приучили рыбаков бояться и чтить реку, помня: Енисей и кормит, и хоронит. Да мало ли случалось что на водных дорогах! Главное, чтобы оставшиеся знали, где искать человека, не появившегося в назначенный день.
На реке чуть туманило, хотя Грибанов мыс, обдуваемый ветерком, виден и чист. В светлую пору никому спать не хочется. Люди не расходились с берега, стояли, судачили у костров, ловили на закидушку рыбу, кололи дрова, курили. Коротали время в ожидании парохода.
У Грибанова мыса наметился дымок. Под ним завиднелся пароход. Очень тускло при ночном незаходящем солнце размягчились сигнальные огни. Пароход с шестьюдесятью «лошадками» медленно подавался вперед. Хотя до него было не менее тридцати верст, народ на берегу засуетился, задвигался, прикинул, что еще можно час-другой вздремнуть дома, или прямо в лодке, или у костра, попить чайку. Главное, не пропустить причаливания парохода. Дойдя до Кабацкого, «Енисей» подавал хриплые, будто простуженные, гудки забившимся накипью свистком.
Приход парохода в Дудинское или в любой другой станок – это больше, чем ожидание какой-либо невидали. У каждого в душе затаенный интерес. Кто-то жаждет увидеть на берегу сборище людское, потолкаться, посудачить, посмотреть в радостные лица. Кто-то ждет на лето родню, кто-то знакомых, а кто-то хочет взглянуть на свежего человека, прикатившего в низовье из другой жизни.
Кое-кто еще с зимы припас несколько пар ходовых пимов из оленьей шкуры, пересохшие шкурки песца, распиленные на куски бивни мамонта. Пароходники в душе своей тоже торгаши, тоже менялы. Везут с южных мест с запасом для мена вино, табак, свечи. Но и те и другие все делают скрытно от чужих глаз. Одни прячут товар за пазухой, а другие – в потаенных местах матросских кубриков, дабы не вызывать зависти у соседа и самим не попасть под закон. Туруханский пристав зорко следит за судами и за лодками-маломерками, особо проверяет разрешение на раздробительную продажу вина. А матросы – не торговцы! Они служивые люди! Но урвать на станке у пришлых или тунгусов за бесценок песца, или соболя, или полпуда бивня – весьма горазды. Спускаются по трапу после мена, пьяные в стельку, бедовые селяне или тунгусы с порожней пазухой и пустыми карманами или, на худой конец, с кисетом пряного табака да со сломанной от сухости свечой.
За кормой парохода на коротком буксире две баржи, а за ними гуськом шесть лодок с сезонниками. На барже после недельного бражничанья приходили в себя широкоплечий шкипер Гаврила, тщедушный Димка Сотников, породистый Степан Буторин и осанистый Иван Маругин. Они перед Туруханском перешли с пассажирской на грузовую баржу к Димке Сотникову, где уединились вчетвером в маленьком трюмном кубрике шкипера Гаврилы. Еще в Ворогове перенесли к шкиперу свои кули с луком и чесноком, картошкой, сахаром, пуд сала с мясной прослойкой, четыре новеньких топора и две двуручные пилы. В палубной надстройке, где располагалось штурвальное управление, стояла железная печь, две небольшие полати и маленький пристенный столик, а вниз лесенка вела в трюмный кубрик тоже с двумя лежаками, иллюминатором и гальюном. Тут же висел рукомойник – рядом затерханное полотенце. Над одним из лежаков – деревянная полка с товарными документами. У изголовьев – два пробковых спасательных круга, еще один – в надпалубной рубке. В иллюминаторы заглядывали и прыгали по обшивке кубрика солнечные блики. Шкипер сидел напротив Ивана и грустно смотрел через его плечо в дальний угол. Димка сидел со Степаном Буториным, будто сынишка с отцом. Степан успел к тридцати набрать и силу, и тело, и стать. А Димке это еще предстояло, чтобы из юноши превратиться в мужчину. Вчера выпили изрядно, наговорились о жизни и тут же уснули. Благо пороги и шивера миновали удачно. Чуть пришлось Гавриле подработать рулем на поворотах, чтобы не зацепить дном мель. А потом баржонка шла славненько на буксире за пароходом. Вчера Гаврилу не могли остановить с его байками. Он замолкал на миг, чтобы водки глотнуть, и, почти не закусывая, балабонил о своих морских походах, попыхивая трубкой с таврическим табаком.
