Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
И, смахнув слезинку, он устремился вниз по лестнице, чтобы нагнать утраченные минуты.
— Либо я сильно ошибаюсь, либо это человек, который, не задумываясь, даст убить себя ради вас, государь, — сказал кардинал.
— Мне и самому так кажется. Поэтому я думаю, как бы вознаградить его.
Феррари давно уже исчез из виду, когда король с кардиналом еще не добрались до нижних ступенек лестницы.
Тем же путем, каким они недавно вышли из покоев Фердинанда, оба возвратились обратно, затворяя за собою остававшиеся открытыми двери.
Секретарь королевы ожидал в передней, чтобы подать королю ее записку.
— Вот как? — произнес король, взглянув на часы. — В три часа ночи? Должно быть, что-то особенно важное.
— Государь, королева увидела, что ваша комната освещена, и предположила, что вы еще не спите.
Король распечатал письмо с тем неприязненным чувством, какое всегда вызывали у него записки жены.
— Что ж, занятно! — сказал он, пробежав первые строки. — Похоже, назначенная на завтра охота летит ко всем чертям!
— Не смею спросить у вашего величества, о чем говорится в письме.
— Ах, спрашивайте, спрашивайте, ваше преосвященство. Меня извещают о том, что по возвращении с празднества и вследствие полученных важных новостей генерал-капитан Актон и ее величество королева решили назначить на сегодня, на вторник, чрезвычайное заседание Совета. Да будут благословенны королева и господин Актон! Но разве я их тревожу? Так пусть следуют моему примеру и оставят меня в покое.
— Государь, на этот раз мне кажется, что ее величество королева и господин генерал-капитан правы; заседание Совета представляется мне совершенно необходимым, и чем раньше оно состоится, тем лучше.
— В таком случае я хочу, чтобы и вы приняли в нем участие, дорогой кардинал.
— Я, государь? Я не имею на это права.
— Зато у меня есть право вас пригласить.
Руффо поклонился.
— Хорошо, государь, — сказал он. — Другие принесут на совещание свои способности, а я — свою преданность.
— Вот и отлично. Передайте королеве, что я буду завтра на Совете к тому времени, которое она мне назначает, а именно — в девять часов. Ваше преосвященство, слышали?
— Да, государь.
Секретарь удалился.
Руффо собирался последовать за ним, когда под сводами дворцовых ворот раздался конский топот.
Король схватил кардинала за руку.
— Как бы то ни было, — сказал он, — Феррари отправился в дорогу. Обещаю вам, преосвященнейший, что вы одним из первых узнаете ответ моего любезного племянника.
— Благодарю вас, государь.
— Спокойной ночи, ваше преосвященство… Пусть они завтра на Совете будут настороже! Предупреждаю королеву и господина генерал-капитана, что я буду не в духе.
— Ничего, государь, — ответил кардинал, смеясь, — ночь образумит.
Войдя к себе в спальню, король стал так яростно дергать сонетку, что чуть не сломал ее. Камердинер прибежал испуганный, подумав, что королю дурно.
— Раздеть меня и уложить! — крикнул король громовым голосом. — И впредь потрудитесь тщательно затворять ставни, чтобы не было видно, как в три часа ночи моя комната еще освещена.
А теперь пришло время поведать о том, что произошло в темной комнате королевы в то время, как рассказанное нами сейчас происходило в освещенной комнате короля.
XX
ТЕМНАЯ КОМНАТА
Едва королева вернулась в свои покои, как ей доложили, что генерал-капитан Актон просит его принять: у него две важные новости. Но, по-видимому, королева ждала не его — во всяком случае, не его одного, — ибо она довольно сухо ответила:
— Хорошо. Проводите его в гостиную. Как только освобожусь, я выйду к нему.
Актон уже привык к такого рода королевским причудам. Взаимная любовь давно угасла в их сердцах; он оставался фаворитом по должности, так же как был первым министром, причем это не мешало существованию и других министров.
Этих былых любовников теперь связывали лишь политические узы. Чтобы оставаться у власти, Актону необходимо было влияние, которым пользовалась королева у короля, а королеве — чтобы удовлетворять чувства ненависти или любви, которым она предавалась с одинаковой страстью, необходимы были коварный ум Актона и его безграничная снисходительность к ее прихотям.
Королева поспешно сняла с себя все парадные украшения — цветы, бриллианты, — стерла с лица румяна, охотно употреблявшиеся в ту пору дамами и особенно царственными особами, накинула белый халат, взяла свечу и направилась по длинному коридору в уединенную, строго обставленную комнату, дверь которой выходила на потайную лестницу; один ключ от двери был у королевы, другой — у ее сбира Паскуале Де Симоне.
Окна этой комнаты днем были всегда закрыты, и ни малейший луч света не проникал в нее.
Посреди стола высилась ввинченная в столешницу бронзовая лампа с абажуром; свет ее падал только на поверхность стола, а все вокруг оставалось в тени.
Именно здесь выслушивались доносы. Если посетители, несмотря на царившую в помещении темноту, все же боялись быть узнанными, они могли являться в масках или облачаться в прихожей в длиннополый плащ, вроде тех, в каких bianchi сопровождают покойника на кладбище или преступника на казнь, — это внушающие ужас саваны, в которых люди кажутся призраками; дыры, прорезанные в них для глаз, напоминают пустые глазные впадины мертвеца.
Трое инквизиторов, заседавших за этим столом, обрели печальную известность, увековечившую их имена; то были Кастельчикала, министр иностранных дел, Гвидобальди, несменяемый уже четыре года вице-президент Государственной джунты, и Ванни, прокурор фиска.
Последнего королева, в воздаяние за услуги, недавно пожаловала титулом маркиза.
Но в ту ночь за столом никто не восседал, лампа не горела, комната была пуста, единственным живым или, вернее, казавшимся живым существом здесь были часы: только унылое раскачивание их маятника и пронзительный бой нарушали могильное безмолвие, которое, казалось, спускалось с потолка и давило на пол.
Беспросветная тьма, вечно царившая в этом помещении, казалось, уплотнила воздух, превратив его в какую-то дымку, вроде той, что стелется над болотами; входя сюда, человек сразу чувствовал, что не только температура воздуха тут иная, но и сам воздух состоит здесь из других элементов, чем снаружи, и ему становилось трудно дышать.
Народ, видевший, что окна этой комнаты постоянно затворены, прозвал ее «темная комната», а смутные слухи, ходившие о ней как обо всяком таинственном явлении, и острая инстинктивная догадливость, свойственная простым людям, привели к тому, что они более или менее понимали, какие дела здесь вершатся; поскольку же как могильная тьма, так и распоряжения, исходившие отсюда, были опасны не для рядовых неаполитанцев, а для людей позначительнее, то именно простолюдины больше и распускали слухи об этой комнате, хотя в конечном счете страшились ее меньше, чем аристократы.
Когда королева, бледная, освещенная, как леди Макбет, пламенем свечи, которую она держала в руке, вошла в эту душную комнату, раздался своеобразный хрип, предшествующий бою часов, а затем пробило половину третьего.
Как уже было сказано, комната была пуста, и это, казалось, удивило королеву, словно она рассчитывала кого-то здесь застать. Она замерла было на месте, но вскоре, преодолевая испуг, вызванный неожиданным боем часов, внимательно осмотрела углы комнаты, противоположные двери, в которую она вошла, и, не торопясь, в задумчивости села к столу.
Стол этот, совсем непохожий на тот, что находился в кабинете короля, был завален папками, подобно столу какого-нибудь судьи, и на нем имелось в тройном количестве все необходимое для письма — бумага, чернила, перья.
Королева рассеянно перелистала некоторые страницы; взор ее пробегал по ним, но она не вникала в смысл написанного; напряженный слух ее старался уловить малейший шорох, ум витал где-то в стороне. Минуту спустя, не в силах сдерживать нетерпения, она поднялась, подошла к двери, ведущей на потайную лестницу, и, приложив к ней ухо, стала прислушиваться.
