Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗

Немного погодя она услышала, что в замке скрипнул ключ; тогда она прошептала слово, красноречиво свидетельствовавшее о ее нетерпении:

— Наконец-то!

Она отворила дверь и спросила:

— Это ты, Паскуале?

— Я, ваше величество, — отозвался из темной глубины лестничного проема мужской голос.

— Поздно являешься, — сказала королева, нахмурившись, и опять села к столу.

— Клянусь, еще бы чуть-чуть — и я вовсе бы не появился, — ответил тот, кого упрекнули в медлительности.

Голос все более приближался.

— И что же могло задержать тебя?

— Задача там оказалась нелегкой, — сказал человек, появляясь наконец на пороге.

— Но с нею, по крайней мере, покончено?

— Покончено, государыня, — Бог и святой Паскуале, мой покровитель, помогли мне. Работа сделана, и сделана отлично, но обошлась она дорого.

С этими словами сбир положил на кресло плащ, в карманах которого звякнуло что-то металлическое.

Королева наблюдала за ним, причем взгляд ее выражал и любопытство и отвращение.

— Во сколько же? — спросила она.

— Один убит, трое ранены — только и всего.

— Ну что ж, вдове будет назначена пенсия, раненые получат вознаграждение.

Сбир поклонился в знак благодарности.

— Значит, их было несколько? — спросила королева.

— Нет, ваше величество, там был один; но то был лев, а не человек; мне пришлось бросить в него нож с расстояния в десять шагов, а не то и мне бы несдобровать.

— И чем же кончилось?

— Кончилось тем, что с ним справились.

— И вы силою отняли у него послание?

— Нет, государыня, он отдал его по доброй воле: он был мертв.

— О, — проронила королева, вздрогнув. — Значит, вам пришлось убить его?

— Разумеется, а может быть, и дважды. Но, клянусь честью, мне это было тяжело. Уж только ради вашего величества.

— Как? Тебе было тяжело убить француза? Я не думала, что ты такой мягкосердечный, когда речь идет о солдатах Республики.

— Он не француз, государыня, — ответил сбир, покачав головой.

— Что ты мне толкуешь?

— Никогда французу не удалось бы так чисто говорить на неаполитанском наречии, как говорил этот бедняга.

— Да уж не ошибся ли ты? — воскликнула королева. — Я ведь ясно указала тебе на француза, который ехал верхом из Капуа в Поццуоли.

— Так оно и есть, ваше величество, а из Поццуоли — на лодке ко дворцу королевы Джованны.

— Это адъютант генерала Шампионне.

— С ним-то мы и сразились. К тому же он сам любезно сказал нам, кто он такой.

— Значит, ты говорил с ним?

— Конечно, государыня. Услышав, что он болтает по-неаполитански как настоящий лаццароне, я испугался — не ошибиться бы, и я просто-напросто спросил у него, тот ли он, кого мне приказано убить.

— Дурак!

— Не такой уж я дурак, раз он ответил: «Тот самый».

— Он ответил: «Тот самый»?

— Ваше величество понимает, что он вполне мог бы ответить мне как-нибудь иначе; сказал бы, например, что он из Бассо Порто или с Порта Капуана, и тогда я оказался бы в великом затруднении, ибо никак не мог бы опровергнуть его. Однако, нет — он не стал выкручиваться. «Я тот, кого вы ищете». И — пиф-паф — два выстрела из пистолета, и двое оказываются на земле. Потом — трах-бах — и падают еще двое, сраженные двумя ударами сабли. Вероятно, он считал, что ложь ему не к лицу: благородный был человек, уверяю вас.

Услышав, как убийца расхваливает свою жертву, королева нахмурилась.

— И он умер?

— Да, государыня, умер.

— Куда же вы дели труп?

— А тут, признаюсь, ваше величество, как раз появился патруль, и так как, скомпрометировав себя, я тем самым скомпрометировал бы свою государыню, то я предоставил патрулю подобрать мертвых и перевязать раненых.

— В таком случае в нем опознают французского офицера.

— Основываясь на чем? Вот его плащ, его пистолеты и сабля — все это я подобрал. Да, он недурно владел и саблей и пистолетом, смею вас уверить. Что же касается документов, то их не оказалось, если не считать вот этого бумажника и скомканного письма, прилипшего к нему.

Тут сбир бросил на стол обагренный кровью сафьяновый бумажник; к нему действительно пристал измятый лист бумаги, похожий на письмо, — кровь запеклась, и комок прилип к сафьяну.

Сбир равнодушно разъединил их и бросил на стол.

Королева протянула руку, но она явно не решалась взяться за окровавленный бумажник, ибо прежде спросила:

— А с мундиром его что ты сделал?

— И мундир тоже мог бы подвести меня, но дело в том, что никакого мундира на нем не оказалось. Под плащом у него был бархатный сюртук с черным галуном. Прошла сильная гроза, и он, вероятно, оставил мундир у кого-нибудь из приятелей, а тот взамен одолжил ему сюртук.

— Странно! — заметила королева. — А ведь мне сообщили о нем вполне определенные данные. Впрочем, документы из этого бумажника должны развеять все наши сомнения.

Руками в перчатках она приоткрыла бумажник, причем кончики ее пальцев окрасились кровью, и вынула из него письмо с надписью:

Королева разломила печать с гербом Республики, развернула письмо и, едва прочитав первые строки, радостно вскрикнула.

По мере того как она пробегала глазами по строкам, радость ее возрастала, а дойдя до конца, она объявила:

— Ты бесценный человек, Паскуале. Я облагодетельствую тебя.

— Ваше величество обещает мне это уже давно, — заметил сбир.

— На этот раз, будь уверен, я сдержу слово. А пока вот тебе, для начала.

Она взяла лист бумаги и написала на нем несколько слов.

— Возьми чек на тысячу дукатов, пятьсот для тебя и пятьсот для твоих храбрецов.

— Благодарю, государыня, — ответил сбир; он подул на бумагу, чтобы высохли чернила, затем спрятал ее в карман. — Но я еще не сообщил вашему величеству всего, о чем хотел сообщить.

— А я еще не расспросила обо всем том, о чем должна расспросить. Но сначала дай мне еще раз прочитать письмо.

Королева опять прочла письмо и осталась при втором чтении столь же довольна им, как и при первом.

Наконец, дочитав последние строки, она сказала:

— Так что же, мой верный Паскуале, ты хотел мне сказать?

— Я хотел сказать вам, государыня, что, поскольку этот молодой человек находился среди руин дворца королевы Джованны с половины двенадцатого до часа и обменял там свой военный мундир на гражданский сюртук, значит, он находился в руинах не один. Вероятно, у него имелись послания от его генерала не только к французскому послу, но и к другим лицам.

— Именно об этом и я думала, пока ты говорил, дорогой Паскуале. А насчет этих лиц у тебя нет никаких предположений?

— Нет еще. Но надеюсь, мы о них кое-что узнаем.

— Слушаю тебя, Паскуале, — сказала королева, обратив на него сверкающий взгляд.

— Из восьми человек, которыми я командовал этой ночью, я исключил двоих, решив, что шестерых достаточно, чтобы справиться с нашим адъютантом. Я чуть было жестоко не поплатился за свой просчет, но не в этом дело… Так вот, этих двоих я оставил в засаде под стеною дворца королевы Джованны, приказав им последовать за теми, кто выйдет до или после человека, которого я беру на себя, и постараться выяснить, кто они такие или, по крайней мере, где они живут.

— И что же?

— Так вот, ваше величество, я назначил им свидание возле статуи Джиганте и сейчас, с вашего разрешения, пойду узнать, стоят ли они на посту.

— Иди. Если они там — приведи их ко мне, я хочу сама расспросить их.

Паскуале Де Симоне исчез в коридоре, и, по мере того как он спускался по лестнице, шаги его доносились все тише и глуше.

Оставшись одна, королева рассеянно взглянула на стол и заметила вторую записку; сбир принял ее за какой-то комочек, прилипший к бумажнику, и вместе с ним бросил на стол.

Королеве так не терпелось прочитать письмо генерала Шампионне и она была так рада, когда прочла его, что совсем забыла об этой записке.