Убить сову (ЛП) - Мейтленд Карен (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Ма бессильно опустилась на порог, уронив голову на руки.
— Не знаю, что скажет Алан, когда вернётся и принесёт соль. Не надо нам было ждать. Если бы забили свиней на прошлой неделе, солонины хватило бы на несколько месяцев.
— Кто же забивает свиней во время откорма? — развела руками Летиция. — Лето выдалось плохое, свиньи не набрали вес. Их надо было ещё пару месяцев желудями откармливать, чтобы жиру в них стало как в этой малютке, а она тощая, как нитка. — Так? — Она ткнула меня в пальцем живот. Когда она говорила, на подбородке шевелилась чёрная щетина.
— Без откорма мы бы хоть что-нибудь получили. — Ма стиснула руки. — А теперь ничего нет, ни мяса, ни жира, чтобы на нём готовить. Даже свечи сделать не из чего. Бейлиф сказал, они сожгут все туши.
Ма всхлипнула, плечи у неё затряслись, а лицо исказилось, как будто она старалась не заплакать. Мне стало страшно — Ма никогда не плакала, совсем никогда.
— Ма, не надо, пожалуйста, не плачь, — я попыталась обнять её, но толстуха Летиция оттолкнула меня, и сама обхватила Ма руками.
— Ничего, дорогая, ничего. Не расстраивайся так. Что бы бейлиф ни говорил, всех они не сожгут. Большая часть попадёт в бочки д'Акастера на засолку. Его амбары будут ломиться от свинины. Она оглянулась по сторонам и зашептала:
— Вон тот, высокий, с бейлифом, который косит глазом. Поговори с ним, когда бейлиф отвернётся, сунь монетку. А уж он устроит, чтобы убитая свинья не попала в тележку. — Она постучала по своему носу [17]. — Парочка туш так уже потерялась. Но я тебе, конечно, ничего не говорила.
— Мы уже давали деньги Мастерам Совы. Они обещали нас защищать. — Глаза у Ма покраснели от слёз, но лицо было не печальным, а рассерженным. — Говорили, в этом году больше ничего плохого не случится. Много нам от них пользы. Если они здесь ещё покажутся — кроме блохи в ухо ничего от меня не получат.
— Тише, тише! — замахала руками Летиция. Она проковыляла на угол дома, опять оглянулась, потом вернулась к Ма. — Нельзя так говорить про Мастеров Совы. Никогда не знаешь, кто тебя слушает. Может, и бейлиф один из них. Слышала, что стало со старым Уорреном, когда тот отказался платить? Конечно, кто же не слышал. Его жена говорила про несчастный случай, только все знают, что это не так.
Я вспомнила, что калитка во двор, где старик делал свои горшки и кувшины, вот уже неделю закрыта, но думала, он просто болен.
— А что с ним случилось? — спросила я.
— У малышки длинные уши, — кивнула в мою сторону Летиция.
— Займись делом, детка, — сердито сказала Ма, — принеси воды.
— Но, Ма, что с Уорреном?
— То же будет и с тобой, если не принесёшь воды. Живо марш отсюда — приказала Ма. Она рассердилась, это последнее предупреждение.
Я взяла ведро и поплелась как можно медленнее, стараясь что-нибудь подслушать, но толстая Летиция перешла на шёпот, и мне не удалось расслышать ничего, кроме «разбит и сломан». Визг за домом прекратился. Я оглянулась — Летиция и Ма заняты разговором — и скользнула за дом.
Алая кровь заливала всё вокруг дома, стекала со стен. На земле стояли лужи, как будто прошёл красный дождь. На дороге кучей лежали мёртвые свиньи. Бейлиф склонился над одной. Ноги у неё ещё подёргивались. Постом свинья вздрогнула и затихла. Люди бейлифа бросили последнюю тушу в общую кучу, и она влажно шлёпнулась сверху. Голова откинулась назад, на горле огромная кровавая рана, но глаза ещё открыты. Свинья смотрела на меня.
Бейлиф ещё стоял спиной ко мне, но, должно быть, почувствовал мой взгляд и обернулся. Волосатые руки были в красной дымящейся крови, кровь капала на землю. Он держал длинный острый нож.
— Эй, паршивка, иди сюда, я тебе...
Больше я ничего не слышала. Я бежала, как будто за мной гналась Чёрная Ану.
Октябрь. Канун Дня всех святых. Хэллоуин
Самайн, миры мёртвых и живых сближаются так, что могут пересечься. Ночь, когда встречаются прошлое, настоящее и будущее.
Отец Ульфрид
Когда нитка опять выскользнула из игольного ушка, я выругался, в десятый раз за сегодняшний вечер. Льняное облачение порвалось, и я неумело пытался его зашить. В соборе у нас был целый зал, где постоянно трудились мастера, шили и чинили одежду духовенства. В Улевике мою одежду чинила та же девушка, что и готовила, и хотя у неё это выходило не слишком хорошо, всё же в сто раз лучше, чем у меня. Но девушку пришлось рассчитать — одна из многих жертв, на которые я пошел после визита декана. Однако, как бы я не затягивал пояс, нужной суммы собрать не удавалось. Декан полностью получил свою десятину. Выбора у меня не было. Я точно знал — если недодам ему хоть на фартинг — в тот же день окажусь в кандалах в подземелье епископа.
Деревенские не могли или не хотели платить десятину, которую задолжали ещё месяц назад, и у меня оставался только один выход. Чтобы выручить денег, я заложил церковное серебро. Понятно, что это глупо, и обойдётся в итоге гораздо дороже, но я купил себе время. Украшенная драгоценными камнями чаша, резные дискосы, серебряные канделябры и алтарный крест мы использовали только во время Высокой мессы, на Рождество и Пасху, а в остальное время обходились простой оловянной и медной утварью. Все ценные предметы хранились под замком в ризнице, в огромном тяжёлом сундуке, а ключ был только у меня. Надо только выкупить их вовремя, до Рождественской мессы — и никто ничего не узнает.
Это звучало просто. Но если к Рождественскому сочельнику я не верну церковное серебро, д'Акастер заметит пропажу. Чтобы вернуть заложенную утварь, у меня есть только два месяца. Всего два месяца, а денег не прибавлялось.
Я мог довериться лишь одному человеку во всём мире. Я поклялся, что никогда больше не увижу Хилари, но я и прежде много раз это обещал. Мы оба знали, что я этого не хотел. Если я напишу, Хилари придёт, принесёт денег и выручит меня. Думаю, я этого заслуживаю. Я один понёс наказание за то, чем мы занимались. Я не открыл имя Хилари даже на допросе с пристрастием. Я ни разу не предал моего тёмного ангела.
В дверь громко постучали, я подпрыгнул от неожиданности и опять уронил иголку.
— Отче! Идём скорее. Он пропал! Пропал!
— Сейчас, — сказал я. — Незачем ломать дверь.
Но крики и стук только стали громче. Я нащупал дверную щеколду. Я распахнул дверь — и тут же отскочил, чтобы избежать ударов. На пороге стояла одна из деревенских женщин. Лицо заливали слёзы и грязь, и я не сразу признал её.
— Ты Элдит? — спросил я. — Что случилось? Кто пропал?
— Оливер, мой маленький Оливер. Его нет. Я пошла туда, где... а его нет! Она рыдала, бегая взад-вперёд перед моим крыльцом, как взбесившаяся собака.
На другой стороне дорожки уже столпились несколько женщин. Они жались друг к другу, не решались приблизиться, боясь заразиться безумием.
Я схватил Элдит за руку.
— Ну, госпожа, успокойся. Что толку плакать. Оливер умер, разве ты забыла? Я сам хоронил его три дня назад.
Горе странно действует на женщин. Некоторые отказываются принять смерть ребёнка или мужа. Я знал женщин, оставлявших за столом место для усопшего или стиравших его одежду, как будто мёртвый вернётся и её наденет.
Элдит яростно замотала головой.
— Нет, отче, ты не понимаешь — его тело... оно пропало... из могилы.
— Да что ты? Правда?
— Могила пуста, отец. Я пошла отнести ему немножко мяса и питьё, чтобы Оливер не чувствовал себя забытым на День всех святых... а могила... она разрыта, и тело исчезло. — Она изумлённо застыла, стиснула мою руку. — Отче, а может, он всё же не умер, или... может, Бог услышал мои молитвы и вернул его к жизни? Прошло три дня, отче, понимаешь, три дня... Мне надо домой. Может, он там меня ждёт.
Она подхватила юбки и бегом бросилась прочь.
