Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни (ЛП) - Гриффит Джордж (книги онлайн без регистрации полностью .TXT, .FB2) 📗

Целую неделю после этого мы продолжали работу по окружению города, все теснее стягивая наши линии вокруг стен, и все это время держали наши мечи блестящими, а руки наготове, совершая набеги на окрестные земли или вылазки на городские ворота, пока нас не остановили большие боевые машины на башнях.

Наконец, однажды ночью нас разбудил громкий звон колоколов и крики ликования в городе, и, пока мы гадали, в чем дело, один из наших людей, взятый в плен во время вылазки, спрыгнул со стены, рискуя сломать себе шею, и, добравшись до лагеря, сообщил, что в городе получено известие о том, что Ираклий посылает большое войско из Эмесы на помощь Дамаску. Остаться перед стенами означало бы оказаться меж двух огней, поэтому Абу Убайда немедленно созвал совет, и к утру мы сняли лагерь, а наши главные силы уже двигались на восток, потому что мы постановили решить судьбу Сирии в единственном сражении.

Тогда ворота города распахнулись, и длинные потоки конницы и пехоты хлынули наружу под развевающимися знаменами, под звон колоколов и ликующие крики, полагая, что Дамаск уже освобожден и что мы вот-вот будем раздавлены между ними и армией Ираклия. Тогда мы встали лицом к лицу, и в тот день произошла самая жестокая битва, в которой когда-либо проливалась кровь, потому что мы сражались за все, что приобрели, и за все, что надеялись получить, и когда битва закончилась, не больше десятка неверных из каждой сотни смогли приползти обратно в город, чтобы рассказать о том, что с ними случилось.

Но, несмотря на победу, мы были сильно ослаблены, и многие правоверные отправились в тот день в рай. Поэтому зная, что следующая битва должна решить нашу судьбу и судьбу Сирии, я отправил срочное послание Амру, который находился на границе Палестины, приказывая ему как можно скорее прибыть со всеми своими людьми и встретить нас в Айзнадине, и оставив сзади плачущий и дрожащий Дамаск, мы двинулись к тому знаменитому полю, где, как пишут, римляне и мусульмане должны были встретиться в самой суровой схватке, испытывавшей их силу и доблесть.

Глава 20. Смерть Зорайды

13 июля 633 года по вашему летоисчислению солнце поднялось над широкой голой равниной Айзнадина и осветило две величайшие армии, которым предстояло сразиться друг против друга за господство креста или полумесяца. Под нашими знаменами было почти шестьдесят тысяч мусульман — конных, пеших и на верблюдах, пехотинцы выстроились длинными рядами, а кавалерия была похожа на постоянно движущийся рой. Против нас стояла великая армия Ираклия, без малого сто тысяч человек, храбро сияющая золотом, медью и сталью, и веселая от кивающих плюмажей и развевающихся знамен.

Мы решили не атаковать до вечерней прохлады, если только римляне не нападут первыми, но это ожидание было слишком долгим для необузданного духа Дерара, который все еще горел желанием превзойти то, что я сделал под стенами Дамаска, и (во славу аллаха, я пишу это с большей гордостью и радостью, чем писал о своих несчастных деяниях) он сделал то, что хотел, и совершил в тот день величайший подвиг за все наши войны.

На глазах могучего византийского войска он выехал один, вооруженный единственным копьем, и неспешно скакал галопом взад-вперед, пересчитывая когорты и полки, как будто был их генералом. Вскоре выдвинулся отряд из тридцати римских всадников, чтобы окружить его и, не сомневаюсь, захватить живым или мертвым. Как только он увидел их, его длинное копье опустилось, щит поднялся, и, как стрела из хорошо натянутого лука, он бросился прямо на них.

Поднялось облако пыли, и в нем мы увидели массу борющихся тел, потом с другой стороны появился совершенно невредимый Дерар, а двое римлян остались лежать на земле рядом со своими брыкающимися животными. Остальные бросились за ним в погоню, и начался новый раунд этой мрачной военной игры.

Одного за другим он вылавливал и валил их, а остальные старательно, но тщетно гонялись за ним на своих неуклюжих лошадях, пока из тридцати, вышедших за ним, семнадцать не оказались неподвижно лежащими на земле. Тогда кровь оставшихся превратилась в воду, и под улюлюканье и смех нашей армии они со всей возможной скоростью ускакали обратно, под защиту своих рядов.

Когда Дерар вошел, смеясь и тяжело дыша после своей славной работы, Абу Убайда мягко пожурил его за то, что он так опрометчиво рисковал столь ценной для ислама жизнью, на что Дерар ответил смиренно, потому что он был самым скромным воином, который когда-либо жаждал крови врага:

— Нет, спутник пророка, это не моя вина. Я выехал всего лишь посмотреть, какова их сила, а эти собаки напали на меня первыми, так что мне ничего не оставалось, как нанести ответный удар, потому что ты, конечно, не захотел бы, чтобы правоверный повернулся спиной к неверным?

На это старый Абу погладил бороду и рассмеялся, впрочем, как и все, кто слышал Дерара. Абу отослал его в тыл перевязать раны, а так как это своими руками сделала Зорайда, то я вскоре поймал себя на том, что завидую его ранам даже больше, чем славе, которую он обрел.

Но затем мне пришлось думать о другом, ибо то, что сделал Дерар, вселило такой ужас в сердца неверных, что они послали к нам посольство во главе со старым греком. Абу, Амру и я встретились с ними посредине между армиями. Они предложили тюрбан, халат и золотую монету каждому солдату, десять халатов и сто монет каждому из наших вождей и сто халатов и тысячу монет халифу, если мы покинем поле боя и вернемся с миром в свои дома.

Старый Абу продолжал поглаживать бороду, пока грек читал условия, а когда тот закончил, то посмотрел на меня и сделал знак, чтобы я ответил. Я презрительно рассмеялся в лицо таким жалким трусам:

— О вы, неверующие псы и в придачу трусы! Разве ваша армия меньше нашей, что вы пришли с такими предложениями? Разве вы не знаете, что у вас есть только три выбора — коран, дань или меч? Разве вы не знаете, что мы — народ, которому больше нравится война, чем мир? Возвращайся к своему господину и скажи ему, что мы презираем вашу жалкую милостыню, потому что еще до утра мы станем хозяевами вашего богатства и всего, что у вас есть.

Они побрели обратно молчаливые и удрученные, а я собрал всех наших военачальников и вождей и объяснил им, что перед нами — войско Ираклия, а сзади — стены Дамаска, и что у нас, следовательно, нет иного выбора, кроме победы или поражения. Затем я отпустил их до вечера, потому что пророк всегда торжествовал в конце дня, и когда пришел и ушел последний час молитвы, мы двинулись в бой.

Сначала мы бросили направо и налево рои копейщиков и конных лучников, которые осыпали врага непрерывным дождем стрел. Потом наши пехотинцы атаковали их по фронту, который все еще сохранял название и форму римской фаланги. Наши пехотинцы без раздумий бросались на копья, и, когда передние ряды падали, те, кто шел сзади, взбирались на них и отрывали щиты руками, а затем мечом, топором, дротиком и коротким арабским копьем, которого наши враги давно научились бояться, прорубали и прорезали себе путь шаг за шагом сквозь ломающиеся ряды. А за ними следом двигались новые рои разъяренных, бросающих вызов смерти соплеменников. Вскоре добрая половина нашей пехоты сражалась среди огромной неповоротливой массы людей, которая еще на закате была римской армией.

Все это время наши стремительные тучи конницы бросались в атаку за атакой на разбитый фронт, фланги и тыл. И так мы сражались, пока не взошла заря над красным полем Айзнадина, чтобы осветить бегущие остатки могучей армии Рима, преследуемые и уничтожаемые нашими всадниками, в то время как пехотинцы собирали такую добычу, которую никогда прежде не приносили наши мечи.

Мы гнали последних беглецов до самых стен Дамаска. В те дни у нас не было военных машин, а против этих злодейских изобретений честная доблесть бесполезна. Поэтому они ускользнули от нас, но только на время, потому что теперь никто не мог прийти на помощь Дамаску.

Семьдесят долгих и утомительных дней мы держали их в осаде, стоя лагерем у ворот города и перед его стенами, пока, наконец, голод не вступил в бой на нашей стороне. Тогда упрямые ворота открылись. И все же аллах пожелал, чтобы неверные заплатили кровью за упрямство, потому что случилось так, что в тот самый час, когда посольство вышло из южных ворот, чтобы договориться с Абу Убайда, мы с Дераром и пятью тысячами наших самых опытных бойцов взобрались по северной стене и с мечами в руках ворвались на улицы.