Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни (ЛП) - Гриффит Джордж (книги онлайн без регистрации полностью .TXT, .FB2) 📗

Мы пробивались по прямой через центр города и только мы решили, что Дамаск наконец-то стал добычей наших мечей, как у ворот Авраама мы наткнулись на Абу Убайда в толпе священников и монахов, умолявших его остановить наше оружие. Город был наш, но, увы, только наполовину он был выигран мечом. Никогда еще я не был так близок к тому, чтобы ослушаться приказа вышестоящего, так как сердце мое пылало жаждой битвы, и свирепая жажда крови бушевала во мне.

Но напрасно я злился и умолял раз за разом, пока, наконец, почтенный спутник пророка не заставил меня замолчать и покориться, подняв руки над головой и воскликнув:

— О Халид, разве ты не знаешь, что слово мусульманина свято? Вот, аллах отдал город в мои руки, его правители сдались, и я обещал его безопасность. Если ты нарушишь это обещание, то вся слава, которую ты завоевал, будет покрыта еще большим позором, ибо только через мой труп ты сможешь продолжить путь крови!

От этих слов мое горячее сердце остыло, я пристыженно склонил голову, так что мы заключили соглашение, которое разделило город между нами, и в силу этого соглашения христианская колония в мусульманском городе Дамаске жила в мире под знаменем пророка с того дня и по сей день.

Целый месяц мы отдыхали в Городе сладких вод и узнали, что аллах взял Абу Бакра в рай, и что Умар теперь царствует как халиф вместо него. После этого пришло волнующее известие о том, что император Византии собирается дать последний бой за провинцию, которую мы почти вырвали из его рук, и вводит войска в Сирию по суше и по морю из Европы и стран к югу от Эвксинского[26] моря.

Мы выдвинулись со всеми людьми, бывшими под нашим командованием, и в нашем старом лагере в Эмесе к нам присоединился свежий отряд из десяти тысяч мусульман, которых Умар послал укрепить наши силы. Оттуда мы двинулись к Ярмуку, рассеяв по пути отряд из шести тысяч арабов-идолопоклонников из племени Гассана. Недалеко от Бозры, где ручьи с горы Хермон спускаются стремительными потоками к равнине десяти городов, на берегах Ярмука нас ждала последняя армия римлян, недалеко от того места, где река впадает в Тивериадское озеро.

Накануне битвы Абу вызвал меня в свой шатер и передал верховное командование в мои руки, так как был стар и болен и больше не мог выходить на поле боя, и поэтому благочестиво решил посвятить себя молитве за наше оружие и уходу за ранеными.

Римляне расположились вдоль берега реки. Их левый фланг был защищен бурной водой, а правый — хребтом, на котором они разместили множество отрядов лучников и пращников. К югу поднимался длинный ровный склон, на котором я расставил свои пятьдесят тысяч мусульман — самое большее, что мы, ослабленные нашими долгими походами, могли противопоставить более чем ста тысячам римлян и их союзников в последнем сражении, которое предприняла Византия, чтобы отстоять Сирию.

Я со своим отрядом встал в авангарде, Дерар справа от меня, а Амру слева. В центре располагалась основная часть нашей пехоты; за ними свое место заняла Зорайда с девами-воительницами, так что те, кто вздумал отступить, должны были бы сделать это под огнем их глаз и презрительными ударами их языков; а в самом тылу стоял почтенный спутник пророка, развевая желтое знамя, которое несли перед пророком в битве при Чиабане, а вокруг него были жены и дети многих сотен правоверных. Линия, которую они образовали, была барьером, который не мог перешагнуть ни один человек с сердцем солдата.

Времени на разговоры было мало, поэтому, когда я в последний раз объезжал наши ряды, я показал мечом вперед и назад и крикнул:

— Победа и рай впереди, позор и адское пламя сзади. Помните об этом и не забывайте, что вы сражаетесь на глазах у аллаха!

Едва замер громовой крик, приветствовавший мои слова, как зазвучали римские трубы и началась мрачная кровавая работа. Пять когорт тяжелой римской кавалерии двинулись вперед широкой рысью, которая вскоре перешла в галоп, и, подобно лавине из стали и конского мяса, они обрушились на наш правый фланг, сбивая коней и людей одним своим весом и загоняя оставшихся в основной корпус.

Трижды повторялась эта ужасная атака, и трижды тяжестью коней, людей и доспехов они оттесняли нас назад, разбитых и истекающих кровью, несмотря на всю нашу отвагу. Но трижды яростные упреки и горькое презрение Зорайды и ее дев посылали нас обратно, когда римляне отходили, в свою очередь отброшенные яростью нашего отчаяния.

В третий раз Зорайда с горящими от гнева и стыда глазами взмахнула мечом и прокричала: — За мной, девы ислама, покажем этим мужчинам, как умеют сражаться женщины!

Она пробилась сквозь редкие ряды и во главе своего отряда атаковала римский центр.

Крик ярости и боли вырвался из моей груди, когда я увидел, что моя любимая идет на верную смерть, и в тот же миг та же ярость вспыхнула в сердце каждого мусульманина, видевшего этот славный пример роковой смелости. Я поднялся в стременах, взмахнул огромным клинком над головой и закричал, сам не знаю что, потому что этот крик потонул в таком реве ярости и стыда, вырвавшемся из сорока тысяч глоток, что воздух содрогнулся, как будто разразилась буря.

Не думая ни о чем, не видя ничего, кроме этого храброго маленького отряда героинь, несущегося вниз по склону во главе с Зорайдой, я прикрикнул на Тигрола и помчался галопом, сопровождаемый могучим потоком ярости и отваги, бурлящим позади меня, и мы, сорок тысяч человек, одним диким клином ударили в прочную шеренгу римлян.

Я не знаю, что было дальше, кроме одного. Я видел, как белое перо на стальном шлеме Зорайды плавало туда-сюда по темному ревущему морю битвы. Пришел удар и грохот нашего непреодолимого натиска, и я чувствовал, как давление толпы воинов сзади несет меня к ее перу.

Я добрался до него, и какое-то мгновение мы с моей любимой сражались бок о бок, медленно прорубая себе путь сквозь смертоносную толпу вокруг. Внезапно толпа открылась, люди и кони перед нами ушли вправо и влево, пронзительный рев труб заглушил шум сражения, и по проделанной дорожке на нас с грохотом вылетел свежий отряд римской конницы с выставленными пиками, глубиной в три ряда.

— Зорайда, зайди мне за спину! — крикнул я, отчаянно бросив Тигрола вперед и напрягаясь в седле, чтобы принять удар. Я отбил одно из первых трех копий щитом, и отбросил его в сторону. Второе я разрубил отчаянным ударом своего большого меча, но третье прошло мимо. Лучше бы аллах сделал так, чтобы оно пронзило меня в самое сердце, потому что в следующее мгновение я услышал сзади резкий вскрик, который поразил меня, как ледяной кинжал в сердце. Я не осмеливался оглянуться, слишком хорошо зная, что увижу, но с криком, больше похожим на крик дикого зверя, чем человека, я прорычал:

— Проклятие аллаха тебе, собака! Убирайся к своим товарищам в ад! — и мой мстительный меч обрушился на голову того, кто держал это роковое копье с такой силой, как никогда раньше. Шлем и череп разошлись надвое, как разрубленный апельсин, и пока всадник падал, я подхватил его копье и, не обращая внимания на пронесшуюся мимо меня атаку, оглянулся назад вдоль древка.

Увы, другой его конец руками обхватила Зорайда. Она сидела, покачиваясь в седле, бледная, как смерть, — нет, уже полумертвая, потому что острие вошло в ее грудь.

Последний взгляд любви блеснул в ее стекленеющих глазах сквозь пыль сражения, губы ее шевельнулись в последней улыбке, одновременно приветствуя и прощаясь, а потом ее милая голова склонилась вперед, и, когда она уже падала с седла, я выхватил проклятое копье из раны, обхватил ее левой рукой и поднял на седло перед собой. Напрасно мои слезы и поцелуи падали густо на холодную красоту ее обращенного ко мне лица, лежавшего на моей измученной груди. Она была мертва, как тогда, когда моя рука вонзила кинжал ей в сердце в нашей могиле в пустыне за Ниневией, и снова она отправилась к звездам раньше меня.

Глава 21. Назад в тень

Прижимая к себе ее мертвое тело левой рукой, яростно и быстро размахивая огромным мечом правой и направляя Тигрола коленями, я пробивался сквозь массу сражающихся, в холодной ярости отчаяния не думая о том, выйду ли я живым или одно из тысяч копий и мечей, которые летали и сталкивались вокруг, сбросит меня с седла и швырнет нас обоих вниз, где мы были бы растоптаны до потери человеческого облика копытами и ногами, которые вспенивали кровавую грязь поля битвы.