Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод) - Дюма Александр (список книг .txt) 📗

— Гражданину Мезон-Ружу.

— Я? — сказал ошеломленный Морис. — Вы говорите, что я связан с шевалье де Мезон-Ружем? Я его не знаю, я его никогда…

— Видели, как ты с ним разговаривал.

— Я?

— И пожимал ему руку.

— Где это было? Когда?.. Гражданин председатель, — сказал Морис, убежденный в своей невиновности, — ты лжешь!

— Твое патриотическое рвение далековато тебя заносит, гражданин Морис, — ответил председатель. — Ты не обрадуешься тому, что я сейчас тебе скажу, потому что докажу, что не лгу. Вот три обвиняющих тебя донесения от разных людей.

— Хватит, — сказал Морис, — не думайте, что я настолько глуп, чтобы поверить в вашего Мезон-Ружа.

— А почему ты не веришь в него?

— Потому что это не заговорщик, а призрак, которому вы стремитесь приписать все интриги и заговоры наших врагов.

— Почитай донесения.

— Не стану я их читать, — сказал Морис. — Я протестую, потому что я никогда не видел шевалье де Мезон-Ружа и никогда с ним не разговаривал. Пусть тот, кто не верит моему честному слову, скажет мне об этом, и я знаю, что ему ответить.

Председатель пожал плечами. Морис, который не любил оставаться в долгу, тоже выразил свое недоумение.

Атмосфера во время заседания секции была мрачной и напряженной.

После заседания председатель, который слыл истинным патриотом, за что и был избран на это место, подошел к Морису и сказал:

— Мне нужно с тобой поговорить.

И Морис направился за председателем, который провел его в маленький кабинет, примыкающий к залу заседаний.

Когда они вошли, председатель посмотрел Морису в лицо, затем положил руку на плечо молодого человека.

— Морис, — сказал он, — я знал и уважал твоего отца, люблю и уважаю тебя. Морис, поверь мне, ты подвергаешься большой опасности, потому что не веришь, а это — первый признак упадка революционного духа. Морис, друг мой, когда теряют веру, теряют и верность. Ты не веришь во врагов нации: из этого следует, что ты проходишь мимо, не замечая их, а значит, даже не подозревая об этом, становишься инструментом их заговоров.

— Какого черта! Гражданин, — сказал Морис, — я знаю себя, я смелый, преданный патриот, но мое рвение не делает меня фанатичным. Вот уже в двадцати заговорах виноват один и тот же человек. Хотелось бы, наконец, увидеть этого «виновника».

— Ты не веришь в заговорщиков, Морис? — спросил председатель. — Ну хорошо, а скажи мне тогда, ты действительно не веришь в ту красную гвоздику, из-за которой вчера гильотинировали дочь Тизона?

Морис вздрогнул.

— Ты не веришь и в подземный ход в саду Тампля, который соединил подвал гражданки Плюмо и один из домов на улице Кордери?

— Нет, — ответил Морис.

— Тогда сделай так, как обычно поступают в таких случаях, сходи и убедись лично.

— Но я больше не состою на службе в Тампле. Меня туда не пропустят.

— Теперь в Тампль может войти каждый, кто хочет.

— Как это?

— Почитай этот рапорт. Поскольку ты такой неверующий, я стану говорить с тобой только на языке официальных бумаг.

— Как! — воскликнул Морис, читая рапорт. — До такой степени?

— Продолжай.

— Королеву переводят в Консьержери?

— Ну и что? — ответил председатель.

— Да…

— И ты считаешь, что это из-за сновидений, из-за того, что ты называешь игрой воображения, из-за ерунды Комитет общественного спасения пошел на такие крайние меры?

— Эта мера принята, но она не будет выполнена как, впрочем, и ряд других. Я все это видел уже не раз…

— Прочитай же все до конца, — сказал председатель.

И он протянул Морису последний документ.

— Расписка Ришара, тюремщика из Консьержери? — воскликнул Морис.

— Уже два часа, как она заключена под стражу.

На этот раз Морис задумался.

— Ты знаешь, Коммуна действует отнюдь не поверхностно, — продолжал председатель. — Она идет прямо и широкими шагами, ее меры далеки от ребячества и она выполняет принцип Кромвеля:

— Познакомься с секретной запиской из Министерства полиции.

Морис прочитал следующее:

— Ну как? — спросил председатель.

— Ну что ж, придется поверить тебе, гражданин председатель, — воскликнул Морис.

И он продолжал чтение:

Когда он читал приметы шевалье де Мезон-Ружа, в его мозгу промелькнуло странное видение. Он подумал о молодом человеке, командовавшем отрядом мюскаденов, который накануне спас его и Лорэна.

— Черт возьми! — прошептал Морис. — Неужели это был он? В таком случае, когда в доносах писали, что видели, как я с ним разговаривал, это не было ложью. — Только Морис не помнил, чтобы пожимал ему руку.

— Итак, Морис, — спросил председатель, — что теперь скажешь обо всем этом, друг мой?

— Я должен сказать, что верю вам, — с грустью ответил Морис, потому что уже в течение некоторого времени чувствовал, как злой дух собирает тучи над его головой.

— Не играй так своей популярностью, Морис, — продолжал председатель. — Популярность сегодня — это жизнь. Непопулярность — остерегайся ее — это подозрение в измене.

На подобные доводы Морису нечего было ответить, он и сам думал так же. Он поблагодарил своего старого друга и покинул секцию.

— Ну что ж, — прошептал он, — отдохнем немного. Слишком много подозрений и борьбы. А я ведь тоже имею право на отдых и радость. Пойду-ка я, навещу Женевьеву.

И Морис отправился на старинную улочку Сен-Жак.

Когда он пришел в дом кожевенника, Диксмер с Мораном как раз оказывали помощь Женевьеве, с которой случился сильный нервный припадок.

Поэтому Мориса не сразу впустили в дом, как это было обычно.

— Доложи все-таки обо мне, — сказал слуге обеспокоенный Морис, — и, если Диксмер не может меня принять сейчас, я уйду.

Слуга скрылся в павильоне Женевьевы, а Морис остался в саду.

Ему показалось, что в доме происходит нечто странное. Рабочие больше не занимались своими делами, а с обеспокоенным видом бродили по саду.

Диксмер сам вышел навстречу Морису.

— Входите, дорогой Морис, — сказал он. — Вы не из тех, для кого закрыта эта дверь.

— Что случилось? — поинтересовался молодой человек.

— Женевьева больна, — ответил Диксмер, — и не просто больна, а бредит.

— О, Боже мой! — воскликнул молодой человек, взволнованный тем, что и здесь, в этом доме, нашел тревогу и страдание. — Что случилось?

— Знаете, дорогой мой, — продолжал Диксмер, — в этих женских болезнях никто толком ничего не понимает, а особенно мужья.

Женевьева лежала в шезлонге. Возле нее находился Моран, который подносил ей соль.

— Ну как? — спросил Диксмер.

— Без изменений, — ответил Моран.

— Элоиза! Элоиза! — прошептала молодая женщина обескровленными губами.

— Элоиза! — удивленно повторил Морис.

— Ах, Боже мой, — сказал Диксмер, — Женевьева имела несчастье выйти вчера на улицу и увидеть повозку с этой бедной девушкой по имени Элоиза, которую везли на гильотину. После этого с ней и случилось пять или шесть нервных припадков. Она только и повторяет это имя.

— Ее особенно поразило то, что в этой девушке она узнала ту самую цветочницу, которая продала ей гвоздики, вы об этом знаете.

— Конечно, потому что из-за этого сам чуть не лишился головы.

— О, мы знаем об этом, дорогой Морис, и очень боялись за вас. Но Моран был на заседании и сообщил нам, что вы вышли на свободу.