Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод) - Дюма Александр (список книг .txt) 📗

— Ты никак знаешь этот дом? — поинтересовался Лорэн.

— Было время, когда я собирался купить его.

Лорэн расставил гвардейцев у ограды и в нишах дверей. А полицейский с восемью-десятью гвардейцами направился перекрывать главный вход.

Через минуту звуки шагов растворились в пустынной темноте, не привлекая ни малейшего внимания.

Часовые заняли отведенные им места и изо всех сил старались слиться с тем, что их окружало. Все делалось тихо, можно было поклясться, что на старинной улочке Сен-Жак не происходит ничего необычного.

Морис полез на стену.

— Подожди, — остановил его Лорэн.

— Что еще?

— А пароль?

— Да, верно.

— «Гвоздика и подземный ход». Арестовывать всех, кто не будет знать этих слов, пропускать всех, кто их произнесет. Вот так.

— Спасибо, — сказал Морис.

И он спрыгнул со стены в сад.

Глава II

«Гвоздика и подземный ход»

Первый удар был ужасен. Морис должен был собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы скрыть от Лорэна охватившее его волнение. Но в одиночестве, в тишине ночного сада, он немного успокоился, и беспорядочно роившиеся в его голове мы от более или менее пришли в порядок.

Как же так! Выходит, дом, в который Морис приходил часто и с самыми чистыми намерениями, дом, ставший для него олицетворением земного рая, был местом кровавых интриг! Выходит, радушный прием, оказанный в ответ на его горячую дружбу — всего только лицемерие, а любовь Женевьевы — только реакция на страх!

Наши читатели уже хорошо знакомы с садом, где неоднократно про17ливались молодые люди, по которому сейчас от одних деревьев и кустов к другим скользил Морис, пока не укрылся от лунного света в той самой оранжерее, куда его принесли в тот раз, когда он впервые оказался в этом доме.

Оранжерея находилась как раз напротив павильона, в котором жила Женевьева.

В этот вечер свет вместо того, чтобы освещать лишь комнату молодой женщины, метался от одного окна к другому.

Занавеска была наполовину поднята, и Морис заметил Женевьеву, спешно собиравшую вещи. Его удивило, что в ее руках блеснуло оружие.

Чтобы лучше видеть происходящее в комнате, он встал на одну из каменных тумб.

В камине пылал жаркий огонь. Женевьева жгла какие-то бумаги.

В это мгновение открылась дверь, и в ее комнату вошел человек.

Вначале Морис решил, что это Диксмер.

Молодая женщина подбежала, схватила его руки, и они в сильном волнении какое-то время смотрели друг на друга. Морис ничего не мог понять, потому что не слышал, о чем они говорили.

Но тут он рассмотрел мужчину.

— Это не Диксмер, — прошептал он.

И действительно, вошедший не отличался высоким ростом и, в отличие от Диксмера, был довольно субтилен.

— Это не Диксмер, — прошептал Морис, как будто должен был повторить это еще раз, чтобы убедить себя в коварстве Женевьевы.

Он потянулся к окну, но чем ближе оказывался от него, тем меньше видел: в его голове пылал жар.

Морис задел ногой лестницу. Так как окно находилось на высоте семи-восьми футов, он приставил ее к стене, поднялся и впился глазами в окно.

На вид незнакомцу, находящемуся в комнате Женевьевы, было лет 27–28. Голубые глаза, элегантная внешность. Он держал руки молодой женщины в своих и что-то ей говорил, видя слезы, которые затуманивали чудесный взгляд Женевьевы.

Легкий шум, произведенный Морисом, заставил молодого человека повернуться к окну.

И тут Морис едва сдержал крик удивления: он увидел таинственного незнакомца, который спас его на площади Шателе.

В эту минуту Женевьева отняла свои руки и подошла к камину, чтобы убедиться, что все бумаги сгорели.

Морис не мог больше сдерживаться. Все страсти, терзающие мужчину — любовь, месть, ревность, — огненными зубами впились в его сердце. Он с силой толкнул плохо закрытую оконную раму и спрыгнул в комнату.

В тот же миг к его груди были приставлены два пистолета.

Женевьева повернулась на шум и онемела, увидев Мориса.

— Сударь, — холодно сказал молодой республиканец тому, от кого зависела в эту минуту его жизнь, — так это вы — шевалье де Мезон-Руж?

— А что будет, если это и так?

— О, если это так, то я знаю, что вы — человек мужественный, а, стало быть, спокойный, потому хотел бы сказать вам несколько слов.

— Говорите, — согласился шевалье, не убирая пистолетов.

— Вы можете меня убить, но вам не удастся сделать это так, чтобы я не крикнул; умирая, я обязательно закричу. И тогда множество людей, окружающих этот дом, разнесут его в щепки за десять минут. Так что опустите пистолеты и послушайте, что я сейчас скажу этой сударыне.

— Женевьеве? — спросил шевалье.

— Мне? — прошептала молодая женщина.

— Да, вам.

Женевьева стала бледнее статуи, схватила Мориса за руку, но молодой человек оттолкнул ее.

— Вы сами знаете, в чем вы меня заверяли, — с глубоким презрением произнес он. — Теперь я вижу, что вы говорили правду. Вы действительно не любите мсье Морана.

— Морис, выслушайте меня! — воскликнула Женевьева.

— Нам не о чем говорить, сударыня, — ответил Морис. — Вы обманули меня. Вы одним ударом разрубили все нити, связывающие мое сердце с вашим. Вы мне говорили, что не любите мсье Морана, но вы мне не сказали, что любите другого.

— Сударь, — сказал шевалье, — что вы там говорите о Моране или, вернее, о каком! Моране вы говорите?

— О химике Моране.

— Химик Моран перед вами. Химик Моран и шевалье де Мезон-Руж — одно и то ж е лицо.

И, протянув руку к столу, он взял лежавший там парик, надел его и совершенно преобразился на глазах молодого республиканца.

— Ах, так, — с удвоенным презрением произнес Морис, — теперь я понимаю, это не Моран, кого вы любите, потому что Морана не существует. Это просто очередная хитрая уловка, и она еще более низка.

Шевалье сделал угрожающий жест.

— Сударь, — продолжал Морис, — соблаговолите оставить меня на минутку с сударыней. Хотя, можете, если хотите, присутствовать на беседе, она будет недолгой.

Женевьева подала Мезон-Ружу знак набраться терпения.

— Итак, — продолжал Морис, — вы, Женевьева, выставили меня на посмешище! О, горе мне! Вы ловко использовали меня во всех ваших интригах. Вы использовали меня как инструмент! Это бесчестно! Но вы будете за это наказаны, сударыня. Сейчас этот человек убьет меня на ваших глазах! Но не пройдет и. пяти минут, как он тоже упадет к вашим ногам, а, если выживет, то только для того, чтобы лишиться головы на эшафоте.

— Он умрет? — воскликнула Женевьева, — его лишат головы на эшафоте? Но вы, Морис, не знаете, что это мой спаситель, спаситель моей семьи, я отдам жизнь за него. Если он умрет, умру и я. Если вы — моя любовь, то он — моя вера!

— Вы продолжаете говорить о своей любви ко мне? — сказал Морис. — И правда, женщины слишком слабы и трусливы.

Потоп, повернувшись, добавил:

— Ну что, сударь, — обратился он к молодому роялисту, — нужно убить меня или умереть.

— Почему?

— Потому что, если вы меня не убьете, я вас арестую.

Морис протянул руку, чтобы схватить его за ворот.

— Я не стану отвоевывать у вас свою жизнь, — ответил шевалье де Мезон-Руж, — берите!

И он бросил оружие на кресло.

— Почему же вы не будете драться со мной за свою жизнь?

— Потому что моя жизнь не стоит тех душевных мук, которые будут меня терзать, если я убью порядочного человека. И особенно потому, что Женевьева любит вас.

— О! — воскликнула молодая женщина, заламывая руки. — Как вы всегда добры, великодушны и справедливы, Арман.

Морис смотрел на них с почти дурацким выражением лица.

— Итак, — сказал шевалье, — я возвращаюсь в свою комнату. Даю вам слово чести, не для того, чтобы сбежать, а чтобы спрятать один портрет.

Морис быстро взглянул на портрет Женевьевы. Тот был на своем обычном месте.

Мезон-Руж либо угадал мысль Мориса, либо захотел проявить верх великодушия.