Птица войны - Кондратов Эдуард Михайлович (читать книги онлайн TXT) 📗
— Сдаться на милость пакеха? — с презрением перебил Те Нгаро.
— Вождь, пойми, что жизнь сотен людей важнее, чем твоя гордость, твоя слава и доброе имя, — загорячился Генри, боясь, что Те Нгаро снова перебьет его и не даст высказать главное. — Ты им отец, позаботься же о них. Сдаваться не надо: подземный ход может спасти многих…
Властным жестом Те Нгаро приказал ему замолчать. Лицо вождя заострилось, края шрама напряглись и побелели.
— Ты сказал «подземный ход»? — Те Нгаро усмехнулся одними губами. — Ты знаешь о нем? Узнай и другое: сегодня, когда солнце начнет склоняться, на него будет наложено табу. Я сниму свой запрет, когда сочту нужным. Быть может, не сниму никогда.
— Но зачем это тебе?! — не сдержавшись, крикнул Генри. — Почему ты хочешь стать убийцей?!
В сощуренных глазах вождя промелькнуло пренебрежение.
— Тебе не понять нас, Хенаре, — ответил он. — Ты плохо знаешь маори. Мы будем сражаться, сражаться, сражаться, пока не умрет последний. И если каждый из нас камнем ляжет на пути пакеха, они повернут… Но если мы будет уступать им, прятаться, убегать — тогда пакеха захватят все! Ты заботишься о наших жизнях, друг Хенаре. Благодарю. Но я думаю о судьбе своей страны. Иди, друг, спасайся или воюй. Ты можешь выбирать. Нгати — нет!
Те Нгаро равнодушно отвернулся от собеседника, окинул взглядом английские позиции и не спеша направился к лестнице.
Генри стоял, сжимая в ладонях теплый ружейный ствол. Сейчас он жгуче, как заклятого врага, ненавидел этого кровожадного фанатика, который сознательно обрек на мучения и уничтожение сотни жизней. Нет и не может быть такого права у человека. Один только бог смеет решать чужие судьбы…
«А ведь он и считает себя наместником своих богов… Он выше всего человеческого… Этот людоед, этот примитивный варвар… Что может быть страшнее? — думал Генри, глядя, как торопливо расступаются перед Те Нгаро воины. — Никто из них не усомнится, не возразит, не восстанет… Как овцы… Нет, хуже — как лягушки перед ужом… А я? Неужели он считает, что и я, пожив с ними, стал таким же безвольным лягушонком? Ох, как жестоко он ошибается!..»
Далекое уханье гаубицы и вслед за тем свист пролетевшего над головами ядра возвестили об окончании передышки. Генри с трудом сглотнул вязкую слюну: опять просыпалась жажда.
Стараясь не наступать босыми ногами на обгорелые щепки, которыми был усеян настил, Генри побрел к своей бойнице…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
в которой Те Нгаро остается верным себе
Тауранги метался в горячке. Глаза его были широко открыты и казались осмысленными, но юноша не узнавал склонившуюся над ним Парирау. Возможно, он и не видел ее. Бред его был непонятен и однообразен: он не переставал говорить с Раупахой, то яростно споря, то с радостью соглашаясь, то поддакивая, то смеясь. Тень убитого вождя витала в душной полутьме, и женщины, которых в крытую траншею набилось не меньше тридцати, с мистическим благоговением слушали диалог раненого с мертвым. Только ребятишки не обращали внимания на скороговорку Тауранги. Охрипшие детские голоса бились о сырые стены землянки, и когда умолкали одни, нудным эхом подхватывали другие:
— Пи-и-ить…
— Мама, наверх… Пойдем наверх!..
— Не хочу кумару… Хочу воды-ы-ы…
— Живот болит… Ой-ой…
— Дай мне пить!..
Где-то рядом глухо разорвался снаряд. Ненадолго наступила испуганная тишина. Шуршит осыпающаяся со стен глина, кто-то вздыхает. И снова плаксивое:
— Пить!
Парирау не замечает ни плача, ни разрывов. Замотанная кровавой тряпкой голова Тауранги лежит у нее на коленях. Девушка сидит на земле — все циновки отданы детям и раненым. Спину ломит, ноги затекли, но Парирау готова мириться с чем угодно, только бы Тауранги ненадолго уснул. А он не спит, не хочет уснуть. Ему нужно договорить с мертвецом, ох как нужно!
Снова близкий разрыв снаряда. Тук-тук! — стучат по крыше комья земли.
— Раупаха… Друг Раупаха… Нет, нет, тогда ты говорил иначе… Он не может… Он другой, совсем-совсем другой… Ты хитрый, Раупаха… Ты хочешь… Чего ты хочешь, скажи?!
Шея Тауранги напряглась от крика, но из горла вырывается лишь сиплый клекот. Голова часто вздрагивает, на виске из-под повязки показывается ленивая капля крови. Подрожав, она скользит вниз и скрывается за ухом.
Краем передника Парирау тихонько вытирает темную дорожку, прочерченную каплей, и шепчет:
— Тауранги… Ты слышишь меня?..
Он не слышит, что-то бормочет. Глаза его закрыты. «Это хорошо… — радуется Парирау. — Спать надо, спать».
— Эхэ-хэ!.. Живы? — раздается сверху.
Парирау распрямляет спину, слабо улыбается. Это голос Хенаре. Он жив, он пришел проведать друга. Если бы не Хенаре, Тауранги и сейчас лежал бы на дне крепостного рва, истекая кровью. Сегодня в полдень артиллерия врага расширила брешь в центральном бастионе палисада и воины Хеухеу чуть было не ворвались на боевой настил. В рукопашной схватке нгати взяли верх, ваикато были сброшены с насыпи и отступили за первый частокол. Но Тауранги чуть не погиб. Чья-то палица задела височную кость, и сын Те Нгаро, рухнув в беспамятстве, стал сползать с земляного вала в ров. В этот момент его и подхватил Хенаре. С риском для жизни-отступавшие открыли по насыпи бешеный огонь — он вынес на себе друга из опасной зоны и передал женщинам, которые заряжали патроны у подножия боевого настила. И вот он здесь, в убежище для детей и раненых, на руках у своей бывшей невесты.
Спрыгнув в яму, Генри остановился у входа под навес. Сощурился в сумрак убежища:
— Тауранги, ты где?
Парирау подала голос. Осторожно переступая через ноги сидящих, Генри пробрался к ней, опустился на колени в изголовье Тауранги. Спросил шепотом, заглянув в лицо:
— Тебе не лучше, друг?
Тауранги вздрогнул, что-то пробормотал и затих.
— Не спрашивай, Хенаре. Он не услышит тебя, — вполголоса ответила девушка. — Он живет сейчас далеко-далеко…
Генри озабоченно покрутил головой.
— Плохо…
Парирау коснулась щекой пропахшего гарью плаща Генри, тихонько спросила:
— Что там?..
Генри поморщился и промолчал. Сейчас он выглядел намного старше своих лет: от носа к губам легли морщинки, вместо белокурых кудрей болтались тусклые сосульки.
Парирау нащупала его руку, спрятала на груди под накидкой.
— Хенаре, любимый… Как я боюсь за тебя… Ночью мне снилась бледная радуга… Это худая примета. Значит, умрет много людей.
Генри упорно молчал. Лицо его выражало только усталое безразличие.
— Хенаре, я хочу, чтобы ты жил. Придумай что-нибудь, Хенаре!.. Спаси себя!..
Генри высвободил руку. Поднялся с колен.
— Я ухожу, Парирау… Жди меня здесь…
Сутулясь, он стал пробираться к выходу.
Генри Гривс вернулся к палисаду вовремя: после трехчасовой передышки англичане готовились к очередному штурму. Прекратив обстрел полусгоревшей деревни, они снова перенесли огонь двух осадных орудий на палисады. Впрочем, от переднего палисада к этому времени мало что осталось: частокол был вдребезги разбит, только на флангах еще сохранились мало-мальски цельные ряды склоненных над рвом кольев. На старое решето походил и основной палисад, проломы в нем достигали в ширину нескольких шагов. Третье орудие продолжало методично осыпать защитников крепости шрапнелью — видимо, снарядов на скалистый уступ затащили в избытке. Придуманные Те Нгаро норы служили нгати неплохо, но потери неуклонно росли. Убитых и тяжело раненных насчитывали уже десятками, легкие ранения имел чуть ли не каждый третий воин. Шрапнельным осколком был задет и сам Те Нгаро — левая рука вождя висела на перевязи.
Как и предполагал Генри, траншеи, которые солдаты Маклеода постепенно подвели вплотную к переднему частоколу, предрешили исход осады. Сейчас орудия расстреливали крепость в упор, и штурмовые отряды англичан и ваикато могли идти на приступ в любую минуту. Хуже того, стоило траншеям приблизиться к па на расстояние броска, как через палисад полетели гранаты. Майор, учтя опыт первого штурма, приказал укоротить фитили, и теперь осажденные лишь изредка успевали возвращать гранаты назад. Как правило, они взрывались еще в воздухе, а две разорвались в руках у нгати.
