Король зимы - Корнуэлл Бернард (серия книг .txt) 📗
Я встал и стукнул по столу рукояткой специального ножа для еды, которые король Бан велел положить перед каждым гостем. Теперь эти гости глазели на меня с явным беспокойством.
— Должен извиниться, — сказал я, — не только перед всеми вами, но и перед лордом Ланселотом. Такой великий воин, как он, заслуживает лучшей компании за ужином. А теперь я, простите меня, иду спать.
Ланселот ничего не ответил. Король Бан благосклонно улыбнулся, а королева Элейна смотрела с откровенной неприязнью. Галахад торопливо повел меня сначала в ту комнату, где лежали моя одежда и оружие, а затем по освещенной кострами набережной зашагал к ждавшей меня лодке. Он швырнул в лодку мешок, который нес на плече. В мешке что-то звякнуло.
— Что это? — спросил я.
— Мое оружие и доспехи, — ответил Галахад. Он отвязал носовой фал лодки и легко вскочил в нее. — Я еду с тобой.
Лодка под надувшимся парусом неслышно скользила по воде, удаляясь от набережной. Тихая вода рябила у носа нашего суденышка, а когда мы вышли из бухты, гуляющие по морю волны начали бить в борта, раскачивая его. Галахад скинул тогу и приладил на себе военные доспехи, а я не отрывал глаз от парящего на вершине холма дворца. Он висел в небе, как небесный корабль, плывущий в облаках, или, может быть, сошедшая на землю звезда. Волшебный город, где правят прекрасные король и королева, где поют поэты, где старики могут спокойно рассуждать о размахе крыльев ангелов. Он был так красив, Инис Требс, так невероятно красив!
И обречен на гибель, если мы его не спасем.
* * *
Два года мы бились. Два года стойкости вопреки всем раздорам и сварам. Два года блеска и мерзости. Два года убийств, пиров, сломанных мечей и раздробленных щитов, побед и смертей. И за все эти долгие месяцы, во всех этих жарких битвах, когда смельчаки захлебывались кровью, а самые обычные люди свершали то, о чем и помыслить не могли, я ни разу не видел Ланселота. Но вопреки всему поэты воспевали его, называя героем Беноика, воином из воинов, храбрецом из храбрецов. Льстецы повсюду твердили, что защита Беноика — дело рук Ланселота. Не я, оказывается, бился насмерть, не Галахад, не Кулух, а именно Ланселот. А он на самом деле проводил все время, валяясь в кровати и требуя, чтобы мать приносила ему вина и меда.
Впрочем, иногда Ланселот появлялся, но далеко позади, чтобы в случае успеха первым вернуться в Инис Требс с вестью о победе. Он ловко умел разодрать плащ, притупить о камень клинок, растрепать свои напомаженные волосы и даже расцарапать щеку, чтобы притащиться домой героем битвы, а уж мать не забывала созвать fill и приказывала им сочинять новую хвалебную песню. Торговцы и моряки разносили очередную песнь о Ланселоте по Британии и даже в далеком Регеде, к северу от Элмета, люди верили, что Ланселот — это новый Артур. Саксы боялись одного его имени, а сам Артур прислал ему в подарок расшитый пояс для меча с богатой эмалированной пряжкой.
— Ты считаешь, что все в этой жизни справедливо? — спросил меня Кулух, когда я посетовал на этот обидный для меня дар Артура.
— Нет, лорд, — ответил я.
— Тогда не трать на Ланселота и глотка воздуха, — сказал Кулух.
Он был двоюродным братом Артура, который, отправляясь в Британию, назначил его начальником кавалерии Арморики. Кулух нисколько не напоминал Артура, он был плотным, приземистым, с дико топорщащейся бородой. Скандалист, длиннорукий драчун, Кулух ничего в жизни не желал, кроме врагов, пиров и женщин. Под его командованием вначале были тридцать всадников, но лошади перемерли, а половина людей была перебита, вот почему сам Кулух бился пешим. Я отдал своих людей ему и сам стал под его команду. Он дождаться не мог, когда кончится война в Беноике, чтобы опять присоединиться к Артуру и драться с ним бок о бок. Кулух обожал Артура.
Мы вели странную войну. Когда Артур был в Арморике, франки боялись приближаться к ней и рассеивались по плоской и голой равнине, где открывался простор для всадников, но теперь враг приблизился и углубился в леса, которые плотным зеленым плащом покрывали холмы Беноика. Король Бан, как и Тевдрик Гвентский, надеялся на свои укрепленные города, однако, если в каменистом Гвенте неприступные форты с массивными стенами и служили надежной защитой, то густые леса Беноика позволяли врагу пробираться незаметными тропами, легко обходя стоящие на вершинах холмов укрепления с бесполезными гарнизонами, приходившими в уныние от собственного бездействия. Наш подвижный отряд, используя тактику Артура, делал длинные кружные переходы и ошеломлял врага неожиданными атаками. Лесистые холмы Беноика были словно специально созданы для таких летучих атак, а наши люди — неутомимы и свирепы. На свете есть не много радостей, сравнимых с упоением быстротечной битвы, когда стремительная вылазка после долгой, терпеливой засады застает врасплох противника, не успевшего даже вытащить меч из ножен. На моем остром Хьюэлбейне появлялись все новые и новые зазубрины.
Франки боялись нас и окрестили «лесными волками». Мы не обижались, а, наоборот, сделали это прозвище своим символом и носили на шлемах серые волчьи хвосты. Пугая врагов, мы выли и не давали им уснуть ночи напролет, преследовали, крались за ними по нескольку дней и вылетали из засады в тот момент, когда они никак не ожидали и не были готовы к этому. И все же врагов было слишком много, а нас ничтожно мало, и месяц за месяцем становилось все меньше и меньше.
Галахад дрался вместе с нами. Он был великим бойцом, но одновременно оставался ученым человеком, который с детства рылся в библиотеке своего отца и ночи напролет мог толковать о старых богах, новых религиях, неведомых странах и знаменитых людях. Особенно мне запомнилась одна ночь, когда мы расположились лагерем в разрушенной вилле. Всего неделю назад это было цветущее поселение с работающей мельницей, гончарной мастерской и сыроварней, но прошли здесь франки — и осталась лишь полусожженная вилла, дымящиеся руины, окропленные кровью, и отравленный трупами женщин и детей источник. Наши часовые охраняли все подходы к лагерю и лесные тропы, а потому мы могли позволить себе роскошь развести высокий костер и поджарить на нем парочку зайцев и козленка. Вместо вина мы пили простую воду, но она казалась нам хмельным напитком.
— Фалернское, — мечтательно проговорил Галахад, вознеся к звездам свою глиняную чашу, будто это был золотой кубок.
— Это еще кто такой? — недоуменно переспросил Кулух.
— Фалернское, друг мой, — это вино, самое приятное римское вино.
— Никогда не любил вина, — широко зевнул Кулух. — Бабское питье. Не то что эль проклятых саксов! Вот это напиток!
Через минуту он уже храпел.
Галахаду не спалось. Огонь почти угас, и на небе засветились крупные звезды. Одна упала, прочертив в небе белую дорожку, и Галахад перекрестился. Он был христианином, а они считали падающую звезду летящим демоном, вышвырнутым из рая.
— Он был когда-то на земле, — сказал он задумчиво.
— Кто? — не понял я.
— Рай. — Он откинулся на траву, подложив руки под голову. — Благословенный рай.
— Ты, наверное, имеешь в виду Инис Требс?
— Нет-нет, Дерфель. Именно рай. Когда Господь создал человека, Он даровал нам рай, но мне сдается, что с тех самых пор мы постепенно, дюйм за дюймом, теряем его. И вскоре, полагаю, он и вовсе исчезнет из нашей жизни. Опускается тьма. — Он помолчал немного, затем резко приподнялся и с напором проговорил: — Ты только подумай, Дерфель, не прошло и ста лет мирной жизни, а уже все пошло прахом. Люди строили большие дома. Мы не умеем строить, как они. Да, отец выстроил прекрасный дворец, но это всего лишь осколки, обломки старых дворцов, слепленные и залатанные плохо обтесанными камнями. Нам далеко до римлян. Мы не можем создавать такие же высокие и красивые дома. Мы не можем прокладывать дороги и каналы, мы не умеем возводить акведуки...
Я и слыхом не слыхал, что такое акведуки, но помалкивал, а Кулух, тот и подавно храпел в свое удовольствие.
— Римляне строили целые города, — продолжал Галахад, — и такие просторные, Дерфель, что из одного конца в другой и до полудня не пройти, и на каждом шагу под ногой только обработанный камень. Ты мог идти неделями, а вокруг все еще земля, принадлежащая Риму, или живущая по законам Рима, или же знающая язык Рима. А теперь взгляни на это. — Широким взмахом руки он словно попытался разогнать окружавшую нас ночь. — Только тьма. И она расползается, Дерфель. Темнота вползает в Арморику. Беноик исчезнет, за Беноиком — Броселианд, а после Броселианда — вся Британия. Нет больше законов, нет больше книг, нет больше музыки, нет больше справедливости. Только мерзкие люди, сидящие вокруг дымных костров и прикидывающие, кого они убьют на следующее утро.
