Затерянный остров - Маннель Беатрикс (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗

— Это же очевидно. — Мортен поднял руки к небу. — Господь защитил госпожу Келлерманн.

«И похоже, что он этому не рад», — подумала Паула.

— Ерунда! — Вильнев снова надел выжатую рубашку. — Мы просто были быстрее. Но нам не стоит радоваться раньше времени. Мы все еще не на другой стороне!

Паула была с ним согласна, даже несмотря на то, что они находились очень близко от берега и в русле реки росло много деревьев.

— Наши предки захотели пощадить госпожу Келлерманн. — Нориа посмотрела в глаза Пауле. — Это хороший знак. Мы доберемся до другого берега.

Крокодилы продолжали плыть за плотом, как солдаты.

— Что за ужасные чудовища! — Мортен содрогнулся. — Я хотел бы протянуть им кусок мяса и посмотреть, будут ли они и дальше так же спокойно плыть. Только тогда это будет для меня хороший знак.

— Вы же не собираетесь принести себя в жертву? — Вильнев легонько толкнул Мортена в бок, и тот пошатнулся так, что и плот пришел в движение.

— Не трогайте меня! — прорычал он.

В этот момент плот запутался в ветках дерева, которое стояло в русле реки, и внезапная остановка привела к тому, что все начало съезжать в сторону. Паула крепко держала свою кожаную сумку, но она и сама немного скользила по поверхности плота.

— Ничего страшного! — сказал Мортен, и они вместе с Вильневом принялись снимать плот с мели.

Они находились практически возле противоположного берега, и Паула не видела, но слышала собравшуюся там толпу.

— Что это значит? — спросила Паула у Нориа.

— Очевидно, ничего хорошего! — пробормотал Мортен.

Нориа успокаивающе улыбнулась им.

— Они видели, как госпожа Келлерманн прыгнула в воду и осталась жива. Они поют о том, что крокодилы сохранили дистанцию.

— И что это значит? — Паула боялась, что это может значить что-то очень плохое.

— Я думаю, у нас теперь будут носильщики.

Мортен и Вильнев палками толкали плот последние несколько метров до берега, затем собравшиеся там малагасийцы вытащили его на сушу.

Одежда Паулы прилипала к телу, и из ее все еще опухшего носа капала кровь. Ей хотелось немного отдохнуть. Ее взгляд упал на Вильнева, мокрые штаны которого прилипли к ногам, и ткань четко очертила нижнюю часть его тела. Его очень мускулистые икры и бедра не просто нравились ей, этот вид что-то задевал в ней. Ей хотелось прикоснуться к ним и почувствовать, какие они на ощупь. Зачем он прыгнул в воду, если совсем не умел плавать? Потому что он врач? Из-за нее? Такое возможно?

Нориа вернула ее из размышлений, она что-то громко обсуждала с малагасийцами, и Паула не могла понять, был ли этот разговор дружелюбным или враждебным.

Но затем Нориа подошла к ним и объяснила, что староста деревни сердечно приглашает их на праздник, который они организуют в честь Паулы и в честь предков и крокодилов.

Пауле было не до празднований, она устала и желала одного: снять мокрую одежду и уснуть, но ей не хотелось быть невежливой.

Деревенский староста провел их к месту, где они смогли разбить свой лагерь. При этом несколько мужчин помогли Вильневу и Мортену поставить палатки, женщины принесли им воду и большие блюда с ананасами, грейпфрутами и черимойей.

Паула искала сухую одежду и место, чтобы спокойно переодеться, но это было нелегко, потому что деревенские дети со сложными плетеными прическами и ламбами на бедрах постоянно крутились возле нее и пристально ее разглядывали. Когда Паула спросила Нориа, почему они не сводят с нее глаз, Нориа рассмеялась и объяснила, что дети видели белых мужчин, но никогда — белых женщин, и они просто не могут поверить, что она из плоти и крови. Паула посмотрела на детей, засучила мокрые рукава и показала им свою руку, при этом жестом приглашая детей потрогать ее. Два смелых мальчика подошли ближе и захохотали. Затем они на секунду прикоснулись к ее руке и сразу же убежали прочь. Паула снова услышала их смех, такой заразительный, что она сама невольно начала смеяться. И когда она встала, чтобы наконец переодеться, они последовали за ней, как за Крысоловом из Гамельна [11].

Нориа сжалилась над ней и поговорила с детьми, которые неохотно отступили.

К тому времени, как Паула сменила платье, палатки были уже поставлены, и Нориа принесла ей Нирину и чашку чая.

Паула разложила свои мокрые вещи и книгу Матильды на солнце, чтобы они просохли, взяла у Нориа малыша и присела на циновку, после чего к ней сразу же подбежали дети. Они стали было смеяться, как вдруг увидели Нирину на руках Паулы.

Они начали перешептываться, все время глядя на нее. Паула предположила, что они не могли понять, была ли эта белая женщина биологической матерью темнокожего Нирины.

«Я его мать? — спросила она себя и внимательно посмотрела на Нирину. — Думаю, да, думаю, я действительно его мать. Он мой, он — мое будущее, так же как и Матильда, и ваниль, и парфюмы». Она поднесла мальчика к лицу, чтобы почувствовать его замечательный аромат.

Ничего. Она ничего не чувствовала. Нирина ничем не пах. Она в замешательстве подняла голову. Да, ее нос отек, но даже когда у нее была тяжелая простуда, она могла ощущать ароматы.

Она отчаянно пыталась распознать запахи в том незначительном количестве воздуха, который проходил через ее нос. Ничего.

Нирина стал вертеться и снова привлек к себе ее внимание. Она рассеянно взяла его за ручку.

— Это, мой маленький принц, — прошептала она, — это конец. Без обоняния мне придется обо всем забыть.

Паула с трудом поднялась, желая лишь узнать, насколько пострадал ее нос.

Она пошла с Нириной на руках и с толпой детей за спиной к Вильневу, который уже успел переодеться.

— У вас есть зеркало? — спросила она и ждала, что в ответ он начнет распространяться о тщеславных бабах.

— Вам не нужно на это смотреть.

— Так плохо?

Он кивнул.

— Должно пройти какое-то время, прежде чем все заживет.

Он подошел к ней ближе, и ей показалось очень странным, что она не может понять, чем он пахнет. Она попыталась вспомнить. Ягоды можжевельника, индийская корица, кипарис. Ничего, ничего, ничего. Это был просто какой-то мужчина. Она сглотнула.

— Что случилось?

Вильнев положил руку ей под подбородок и чуть приподнял его. Его зеленовато-карие глаза теперь смотрели прямо на нее.

Паула оцепенела.

— Не думаю, что у вас сломан нос, но могу только надеяться, что слизистая оболочка была повреждена не серьезно.

— Что это значит?

Он отвернулся.

— Ну же, меня уже ничто не испугает, — солгала Паула.

— Аносмия.

— Что это?

— Потеря обоняния. Но все-таки это случается чаще из-за травмы мозга, при которой повреждается обонятельная луковица, чем вследствие инфекции или травмы носа.

Паула смотрела на него и думала только о том, что аносмия для нее намного хуже, чем крокодилы.

Что с ней дальше будет?

— Иногда это временное состояние, или, бывает, мозг просто подшучивает над нами.

За эту соломинку Паула не могла ухватиться: врачи всегда лгут пациентам о том, насколько все плохо на самом деле. По поводу инфекции на ноге Карла они лгали и относительно прогноза для ее сына тоже. И вовсе никто не хотел признаваться ей в том, что означает шрам на ее животе. Об этом она сама узнала позже, и, как это ни забавно, она решила, будто отсутствие кровотечения говорит о том, что она снова беременна. Что было более чем странно, учитывая тот факт, что с момента рождения ребенка больше ни один мужчина к ней не прикасался.

Глаза Паулы налились слезами. Вильнев не знал, как это было важно для нее. Она протянула ему Нирину. Этот ребенок видел уже достаточно горя. Ей нужно побыть одной, ей нужно подумать.

Паула пошла к своей палатке, взяла книгу Матильды, прижала ее к себе и убежала от него, от деревенских детей, от себя самой и от того, что осталось от ее жизни.

35 Ускользающему врагу построй золотые мосты

Даже крокодилы не захотели ее есть. Мне это кажется весьма странным, и я понимаю, что для дикарей это очень важно. Но, как по мне, это крайне несправедливо. Мне почти удалось заполучить сумку, но Нориа настояла на том, чтобы мы помогли госпоже Келлерманн. Не то чтобы я всегда слушал баб относительно того, что мне делать. Но Нориа указала мне на всех ждущих у реки — десятки пар глаз, и, кроме того, крокодилы даже не собирались обгонять плот. И мне опять пришлось делать хорошую мину при плохой игре. Эта Келлерманн, кажется, имеется такие же задатки ведьмы, как ее бабушка. Моя мать всегда знала, что Матильда — ведьма, которая прокляла нашу плантацию. Потому что катастрофа началась тогда, когда эта гнусная баба связалась с рабом и затем, руководствуясь похотливым желанием, вбила себе в голову, что Эдмонд — святой, а мой отец — жадный грешник. Она не только была необразованной, но еще и имела преступные наклонности. Я никогда не забуду то Рождество, когда меня оставили дома в наказание за плохое поведение. Никто не был мне благодарен за то, что я смог назвать вора, мой отец даже ненавидел меня за это. Осознание того, что его обвела вокруг пальца баба, стало началом конца. Украшений не было, прислуга ушла от нас, а без Эдмонда, который сидел в тюрьме, пропала и наша плантация: какая-то гниль уничтожила не только весь урожай, но и стебли и корни. Мы продержались еще два года, затем лишились всего. Но никто не хотел покупать плантацию, ходили слухи, что она проклята. Богобоязненные плантаторы, которые каждое воскресенье посещали церковь, перешептывались за спиной пастора о черной силе дьявола. Мне не было еще и десяти лет, когда я нашел отца в сарае. Висящим. Я точно помню это, этот день врезался мне в память.