Кокардас и Паспуаль - Феваль Поль Анри (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
II
ЧЕРНЫЙ АЛМАЗ
В те времена женщины редко появлялись в кабачках и кафе – исключение составляли лишь куртизанки. Лишь иногда знатные дамы позволяли себе совершить опасную вылазку в сопровождении дворян свиты или нескольких кавалеров своего круга.
Но во время ярмарки все менялось. Стало даже хорошим тоном бывать в увеселительных заведениях, расположенных в предместье Сен-Жермен. Влюбленные назначали здесь друг другу свидания, независимо от того, к какому классу общества принадлежали.
Какая-нибудь герцогиня, привыкшая блистать во дворцах, безропотно усаживалась рядом с посудомойкой, а порой даже смиренно просила ее чуть подвинуться, если места не хватало.
Революция, начертавшая на фронтоне своих храмов три слова: Свобода, Равенство, Братство – не выдумала ничего нового: все эти понятия уже существовали, ибо воплощали самый дух ярмарки Сен-Жермен, и никто не смел посягать на эти священные принципы.
Иногда подобное смешение классов приводило к весьма забавным неожиданностям. Случалось так, что в кабачке встречались за одним столиком в ожидании возлюбленного субретка и маркиза, – и какое же смятение наступало, когда на свидание к субретке являлся маркиз, а маркизу радостно приветствовал любовник субретки. Читатель может без труда вообразить себе эту трагикомическую сцену. Подобные скандальные происшествия были нередки: каждый день находился муж, заставший свою жену в объятиях соперника, или жена, подстерегшая неверного супруга. Все эти неприятные сюрпризы сразу же становились достоянием публики, и языки сплетников обоего пола работали без передышки. К счастью, до роковых развязок дело обычно не доходило: легкомысленная эпоха отличалась терпимым и снисходительным отношением к мелким грешкам.
Итак, никого не удивляло, если в кабачке или в таверне появлялась знатная дама, и никто не докучал ей неуместными вопросами или излишне любопытными взглядами. К слову сказать, далеко не всегда посещения ярмарки имели предосудительную цель. Давно известно, что самые тяжкие грехи совершаются под покровом тайны: тот, кто лицемерно демонстрирует свои добродетели на людях, способен на любое злодеяние, дабы утолить сокрытые от взора желания.
Прозрачные проточные воды хранят меньше неожиданностей, нежели обманчивая гладь омута.
Маленькая баронесса де Лонпре очень любила бывать на ярмарке. Порой она прогуливалась там в сопровождении какого-нибудь кавалера, на которого вполне могла положиться, – например, своего родственника барона де Юноде. Однако чаще всего она приезжала в Сен-Жермен одна. Ей нравилась атмосфера полной свободы: здесь находилось куда больше пищи для ее любопытного и независимого ума, нежели в обществе придворных краснобаев, вечно повторяющих свои избитые комплименты и пошлые мадригалы.
До замужества она, наверное, не посмела бы показаться на ярмарке, но теперь, имея столь незапятнанную репутацию, могла себе это позволить.
Вот и сегодня, вместо того чтобы пойти в Неверский дворец, она привычно направилась к знаменитому торжищу, надеясь не только обрести там развлечения, но и утолить снедавшую ее жажду деятельности. С тех пор как Лиана приняла решение найти принца, от которого так глупо отказалась в былые времена, она пребывала в состоянии крайнего возбуждения и остро нуждалась в смене обстановки, дабы хоть чем-то занять себя в преддверии роковых событий.
Разумеется, она не ожидала встретить здесь Филиппа Мантуанского, ибо со стороны поставленного вне закона принца было бы чистейшим безумием показаться там, куда стекался весь Париж и где он был бы неминуемо узнан. Тем не менее, она всматривалась в каждое лицо, повинуясь какому-то смутному предчувствию, говорившему ей, что встреча близка.
Вскоре она ощутила усталость; ее изящные ножки, могущие уместиться в руке ребенка, не были созданы для подобных утомительных прогулок между бесчисленными торговыми рядами. К счастью, прямо перед ней вдруг возник кабачок с приветливо распахнутой дверью; она без всяких колебаний устремилась туда, ибо всегда и во всем подчинялась своим прихотям.
Поначалу Лиана увидела только множество устремленных на нее глаз. Удивительно, но все сидящие в кабачке повернулись в ее сторону. Впрочем, разве не привыкла она быть объектом общего внимания? Где бы она ни появлялась, ее лукавое миловидное личико, остренький, задорно вздернутый носик, искрящиеся весельем глаза привлекали к ней взоры людей. Многим нравилась даже ее манера постоянно облизывать яркие губы розовым язычком!
Успокоившись на сей счет, она решительно направилась к свободному месту и, усевшись, в свою очередь огляделась: справа от нее сидели двое, по виду – судейские чиновники из Шатле, похожие из-за своего одинакового одеяния на близнецов, хотя один был явно старше и богаче, ибо на пальцах у него сверкало несколько драгоценных перстней; затем какие-то головорезы, чей облик показался ей смутно знакомым, и несколько женщин – судя по платью и манерам, певички из Оперы.
Внимательно осмотрев весь зал, она облегченно вздохнула: здесь не было никого из знакомых. Теперь можно было заняться своим туалетом. Она слегка расправила подол юбки, чтобы красивее легли складки, посмотрелась в крошечное зеркальце, дабы убедиться, что пудра лежит ровно и все мушки находятся на своем месте, чуть взбила примявшиеся кудряшки и, вздохнув с сознанием исполненного долга, заказала себе фруктовое мороженое, которое стала есть маленькими кусочками, жмурясь от удовольствия и восхищенно причмокивая.
При появлении мадам де Лонпре Филипп Мантуанский вздрогнул. Когда же она уселась буквально в двух шагах, отпрянул назад и почти повернулся к ней спиной – насколько позволяли правила вежливости. Он боялся, что она увидит его лицо.
Одновременно ему приходилось постоянно помнить, что мастеpa фехтования могут узнать его по голосу. Именно поэтому он не проявлял никакого желания поддерживать беседу с Нивель, которая тщетно пыталась растормошить его. Танцовщица уговаривала угрюмого голландца прийти в Оперу, обещая, что подаст со сцены знак, по которому он ее узнает, а именно: во время танца трижды поднесет два сложенных пальца к губам. Однако торговец пробурчал, что ему совсем не хочется в Оперу сегодня вечером, и вообще, к неудовольствию и даже негодованию Нивель, проявлял гораздо больше интереса к беседе Пейроля с мастерами фехтования, нежели к своей прекрасной соседке.
Принц и в самом деле был изумлен отвагой фактотума, который без опаски обращался к обоим мастерам и, осыпая их льстивыми похвалами, старался разговорить. Паспуаль, зная о болтливости и тщеславии своего друга, толкал его под столом ногой, призывая к осторожности, ибо природная подозрительность заставляла нормандца не доверять даже чужестранцам. Он много раз убеждался, что предпочтительнее держать язык за зубами, даже имея дело с самыми безобидными на вид людьми. И ему приходилось быть бдительным за двоих, не давая гасконцу выболтать то, о чем не следовало говорить.
Благодаря клятве, произнесенной над клинком Петронильи, у него появилось средство влиять на друга. Было условлено, что Кокардас не раскроет рта, если заметит, как Паспуаль указывает на эфес шпаги. К несчастью, брат Амабль не мог предвидеть, что встретит Сидализу; толстая танцовщица поглотила все внимание нормандца, так что его благородный друг остался без присмотра.
Правда, до сих пор болтливый гасконец еще не совершил непоправимого промаха. Пейроль почувствовал, что надо воспользоваться случаем, и решил рискнуть в надежде, что с помощью прямых вопросов ему удастся узнать о судьбе горбуна. Подгадав момент, когда нормандец, забывший обо всем на свете, обвил руками пухлую талию Сидализы, интендант осведомился с невинным видом:
– Лагардер? А кто это такой?
– Дьявольщина! Граф Анри де Лагардер! Лучший клинок Вселенной… А уж за ним идем мы с лысеньким! Мы следовали за графом повсюду и везде одерживали победы.
– Отчего же вы расстались? Неужели бедного графа убили?
