Гуарани - де Аленкар Жозе (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Итальянец оставил авентурейро, который тут же принялся за работу, и тем же путем вернулся обратно. Войдя на кухню, он почувствовал, что задыхается от густого дыма, наполнившего всю галерею. Внезапно разбуженные авентурейро чертыхались, ругая последними словами того, кто устроил им такое приятное развлечение.
Пока Лоредано доискивался причины неожиданного происшествия, у входа в галерею появился Жоан Фейо.
Лицо его было перекошено ужасом и гневом. Он кинулся к итальянцу и прохрипел:
— Изменник и нечестивец, даю тебе час времени, чтобы пойти к дону Антонио де Марису и испросить у него прощения для нас и кары для тебя. Если за час ты этого не сделаешь, будешь иметь дело со мной.
Итальянец вскипел, но вовремя успел себя сдержать.
— У тебя, друг, видно, от утреннего тумана ум помутился. Иди-ка проспись. Покойной ночи или уж, скорее, покойного дня!
На горизонте забрезжил рассвет.
XI. МОНАХ
Покинув комнату Сесилии, Пери пошел по коридору, который вел внутрь дома.
Индеец был настолько наблюдателен, что примечал все перемены, происходившие в доме, как бы ничтожны они ни были. Ему достаточно было услышать первый удар в стену, донесшийся сквозь слуховое окошко, — и он догадался о намерениях Лоредано.
Вечером, когда он задремал на минуту на полу возле кушетки Сесилии, он был разбужен едва слышным лязгом железа, не ускользнувшим от его тонкого слуха. Приложив ухо к полу, он стал слушать. Потом стремительно вскочил и обошел весь дом, стараясь определить, откуда идут звуки. Так он постепенно добрался до того места, где Лоредано и его сообщники начали пробивать стену.
Новая низость итальянца не смутила Пери. Индеец улыбнулся. Брешь, которую они пробили в стене, послужит им же на погибель — он, Пери, без труда сквозь нее пролезет.
Он ограничился тем, что осмотрел все двери, которые вели в залу, и заколотил их. Теперь заговорщикам придется столкнуться с новым препятствием, и это даст ему достаточно времени, чтобы разделаться с ними.
Выйдя из комнаты Сесилии и закрыв за собою дверь, он направился прямо к пробоине и через нее проник в помещение, которым авентурейро пользовались как кладовой.
Это была довольно просторная комната, где стояли стол, несколько бочек и большой чан с вином. Несмотря на полную темноту, индеец легко к ним пробрался. Забулькала выливавшаяся из бочонков жидкость.
Но тут Пери заметил свет — все приближавшийся. То были Лоредано и его сообщник.
Как только Пери увидел итальянца, кровь в нем вскипела. В душе его скопилось столько ненависти к этому потерявшему совесть предателю, что ему стало страшно за себя; он испугался, что не удержится и убьет его. Но сейчас это было бы неблагоразумно и нарушило бы весь его план.
После той ночи, когда Лоредано проник в спальню Сесилии, Пери не раз порывался отомстить итальянцу за оскорбление, нанесенное его сеньоре; он считал, что обычной смерти для этого предателя мало, что он заслужил более тяжкое наказание.
Но потом индеец всякий раз вспоминал, что не принадлежит себе, что жизнь его нужна, чтобы исполнить свой долг — спасти Сесилию от врагов, которых так много вокруг. И он затаил жажду мести в глубине сердца.
Так было и теперь. Он прижался к стене, задул свечу, которую держал авентурейро, и уже собирался выйти, как вдруг заметил, что итальянец загородил дверь.
Пери заколебался.
Он мог кинуться на Лор едано и сбить его с ног. Но между ними завязалась бы борьба, и тогда его присутствие было бы обнаружено. А ему надо скрыться, не оставив после себя следа: самое незначительное подозрение погубит его замысел.
Тут его осенило. Он поднял мокрую руку и коснулся лица итальянца. Как только тот отскочил, чтобы нанести удар, индеец проскользнул между ним и дверью.
Кинжал Лоредано поранил ему левую руку. Однако индеец не испустил ни малейшего стона, не сделал ни одного неосторожного движения, он спрятался в глубине галереи, прежде чем авентурейро вернулся со свечой.
Но Пери был недоволен собой; кровь на острие кинжала могла выдать его присутствие, а он отнюдь не хотел, чтобы итальянец о чем-нибудь догадался.
Перепуганные летучие мыши, которые метались под крышей галереи, подали ему счастливую мысль. Он поймал одну из них и, поранив ей кинжалом крыло, выпустил ее снова.
Он знал, что она полетит на свет и начнет кружить возле обоих авентурейро, и рассчитывал, что капельки крови, сочащейся из ее раненого крыла, введут их в заблуждение. Так оно и случилось.
Как только Лоредано ушел, Пери снова взялся за свое дело; он отправился в один из углов галереи, где в очаге под слоем золы все еще теплился жар, и побросал туда одежду, которую авентурейро развесили поблизости для просушки.
Эта мелочь, на первый взгляд вовсе ничего не значившая, входила в планы Пери: одежда загорится и, наполнив все помещение дымом, разбудит авентурейро. Им захочется пить, а именно этого и добивался индеец.
Удовлетворенный достигнутым результатом, Пери прошел на другой конец площадки, по вдруг отступил: то, что он там увидел, до крайности его удивило.
Один из людей дона Антонио и один из бунтовщиков переговаривались через ограду, разделявшую оба стана. Подобное обстоятельство не могло не поразить индейца.
Это было не только нарушением приказа дона Антонио де Мариса, который запрещал своим людям общаться с бунтовщиками, но и шло вразрез с планом самого Лоредано, ибо итальянец боялся, как бы его сообщники не подпали под влияние фидалго, повиноваться которому они так привыкли.
Вернемся немного назад, и нам станет ясно, что послужило поводом для этого необычного разговора.
Жоан Фейо, которому Лоредано приказал стоять на часах, ходил взад и вперед.
Подходя к ограде, он всякий раз замечал, что и с противоположной стороны туда подходит человек, который потом, как и он, возвращается назад на другой конец площадки, — так мог ходить только часовой, выставленный доном Антонио.
Жоан Фейо был парень веселый и общительный, и ему нелегко было исполнять свою нудную повинность этой темною ночью, когда все вокруг было погружено в сон, когда нечем было даже промочить глотку и не с кем перекинуться словом. Он заскучал.
В довершение всего, подойдя снова к ограде, он услышал запах табачного дыма и увидел, что другой часовой курит.
Жоан Фейо запустил руку в карман и нащупал там несколько листиков табака, но трубки при нем не оказалось. Огорченный, он решил обратиться к тому, кто расхаживал по другую сторону ограды.
— Эй, друг, ты, видать, тоже на часах стоишь, как и я?
Тот отвернулся и, ничего но ответив, пошел назад.
На втором круге авентурейро сделал еще одну попытку.
— Слава богу, скоро светать начнет, так, что ли?
То же молчание, что и в первый раз. Однако Жоана Фейо это не смутило; подойдя к ограде в третий раз, он снова попытался завязать разговор.
— Мы с тобой теперь, выходит, враги. Только негоже, чтобы человек учтивый не отвечал, когда его спрашивают.
На этот раз хранивший молчание часовой повернулся к нему.
— Превыше всякой учтивости наша святая вера, а она не велит христианину разговаривать с еретиком, с нечестивцем, с фарисеем.
— Что, что? Ты это серьезно или просто разозлить меня хочешь?
— Я говорю совершенно серьезно, как на духу, как перед господом нашим Иисусом Христом.
— Брешешь ты, вот что! Подумаешь, какой хороший нашелся! И другие-то ведь не хуже тебя христиане.
— Язык у тебя больно длинный, приятель. Только погоди. Вот ужо Вельзевул тебя в преисподней научит уму-разуму, не то что я. Не хочу душу губить, не хочу связываться с тем, в кого бес вселился.
— Клянусь самим Иоанном Крестителем, моим патроном, доведешь ты меня, что я через ограду прыгну да влеплю тебе как следует. Нечего над добрым человеком издеваться. Можешь называть нас бунтовщиками, но еретиками — не смей!
— А как же, по-твоему, я должен называть прислужников расстриги-монаха, нечестивца, который сбросил с себя рясу, да и был таков?
