Игра шутов - Даннет Дороти (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
— Полагаю… это… сладости: пастила, — сказала она наконец.
Восьмилетняя сладкоежка Мария. Герцогиня де Валантинуа запретила давать ей сладости, и Дженет, леди Флеминг, сама варила пастилу; ночью, хихикая, они разводили огонь: королева, маленькие фрейлины, Джеймс и Дженни. У аптекаря Частэна брали корицу и сахар — по четыре фунта того и другого, по десять солей за фунт. Все выходило достаточно легко. Жак Александр давал коробки. Из кухонь тайком доставали фрукты. Айву чистили, разрезали, вынимали сердцевину, потом варили, процеживали, и все дети по очереди толкли цедру в каменной ступе с сахаром и специями; затем массу раскладывали по коробкам и через какое-то время резали на ломтики.
Все это было проделано уже давно. Коробки, полные толстых кусков пастилы, присыпанных сахарной пудрой, хранились в гардеробной у Дженни: их становилось все меньше и меньше и теперь осталось всего с полдюжины.
Лаймонд вытаскивал коробку за коробкой, открывал их и складывал на пол, а Дженни молча стояла рядом. Вся пастила выглядела одинаково безобидной. Он вынул кусочек из последней коробки и пометил крышку. Затем Лаймонд вышел из комнаты, и Дженни услышала его голос в глубине анфилады: ему отвечал один из верных слуг, Джоффри де Сейнкт. Джеймс, которого Дженни отослала еще с вечера, внезапно появился, весь заспанный, и она велела мальчик уйти. Потом вернулся Лаймонд.
— Сложите коробки к себе в сундук и заприте на ключ. Утром внимательно осмотрите все в комнатах: если что-нибудь окажется не на месте, сообщите мне. Скоро мы узнаем, трогал ли кто-нибудь пастилу.
— Как? — Лицо ее, лишенное ярких дневных красок, оставалось все же самоуверенным и привлекательным.
— Я скормил кусочек старой левретке. Оплакивать ее ни к чему. — Мягкий голос звучал враждебно, без всякого снисхождения. — Пора положить конец страданиям бедного существа. — Он помолчал. — Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что жизнь королевы в опасности; что яд украден, и мы это знаем; что каждый кусок, который она ела с самого времени приезда в Блуа, готовился особо и подвергался проверке, кроме этой пастилы? Не надеетесь ли вы, что ваш отпрыск унаследует трон?
Она поднялась и сказала резким, решительным тоном:
— Положение, конечно, серьезное, но все-таки не надо городить чепуху. Если что-то, по твоему мнению, сделано неправильно, возьми и поправь. Я помогу тебе, чем смогу. Но, откровенно говоря, я нахожу всю эту суматоху несколько глупой. У тебя нет и тени доказательства, будто кто-либо прикасался к пастиле — да и к чему бы то ни было в наших двух комнатах… — Тут ее голос смягчился. — Нелегко расставаться с ярким тряпьем атамана, а, Фрэнсис?
Не слушая ее, он направился к двери и лишь чуть замедлил шаг, чтобы в последний раз окинуть взглядом всю обстановку: стол, кровать, сундук, полки, аналой, кресла. Между бровей у него появилась тонкая морщина, признак крайней усталости.
— Фрэнсис? — вновь окликнула Дженни. -Мне понадобится помощь. Я не хочу ссориться с тобой.
— Разве мы ссоримся? — спросил Лаймонд.
— Мы ругаемся, как брат с сестрой. — Она помедлила. — Милый, мне пора спать. Ты простишь меня? — И она положила свою руку, все еще прелестную и молодую, на его крепкое плечо, потом нежно притянула его к себе и поцеловала в губы.
Лаймонд не ответил на поцелуй, губы его оставались напряженными и сухими. Но Дженни целовала с теплотой и любовью, прикасаясь легко, чтобы он ощутил и свежесть ее дыхания, и дорогие духи, и женскую беззащитность.
Она подумала, если только вообще была в состоянии думать, что Лаймонд слишком устал и поэтому холоден. Но вот его пальцы разжались, он мягко отстранился — и скука, пресыщенность, светская учтивость яснее ясного запечатлелись на его лице.
— Я уже давно перестал проявлять пристрастия. Доброй ночи, леди Флеминг, — сказал Лаймонд, и в том, как произнес он ее имя и титул, Дженни распознала пропасть, которая разделяла их и всегда будет разделять. Затем дверь закрылась.
Когда он проходил через двор, в небе уже чувствовалось приближение зари. Рядом с черной спиралью лестницы светились окна караулки, а из капеллы доносились голоса. Стражи, стоявшие у каждой двери, не обращали на него внимания. Ночные привычки Тади Боя ни для кого не были секретом, а при таком дворе незнание часто оказывалось предпочтительным.
Машинально, по инерции, он поднялся по лестнице в свое крыло и один раз налетел на стену в темном коридоре. Робин Стюарт с наслаждением припоминал это, Дженни Флеминг пока еще ничего об этом не знала, но Лаймонд всю эту ночь провел под впечатлением серенады в честь Уны О'Дуайер и в предвкушении того, что в собственной комнате его ждут не сон и покой, а принц Барроу.
На мгновение он помедлил перед дверью, держась за ручку, и в это мгновение не было в его лице ни грубости, ни ярких чувств, ни безразличия. Потом он налег на дверь и ввалился в комнату.
Буря ждала его там — но не О'Лайам-Роу явился ее творцом. Горели свечи, в камине пылал огонь, но в комнате не было никого, кроме Пайдара Доули: черные глаза его злобно сверкали, а дубленые щеки, покрытые суточной щетиной, от бешенства пошли пятнами. Тади Бой закрыл за собой дверь, и тяжелый дух пролитого вина и засохшего пота наполнил комнату.
— И где же его светлость?
Маленький фирболг никогда не разделял безразличия О'Лайам-Роу по поводу тайной подоплеки оллава. Голос Доули с ярким ирландским выговором из Уиклоу звучал вкрадчиво:
— Разве мало у вас забот, чтобы еще печься об О'Лайам-Роу? Слыхал я, вы да все эти знатные вельможи забрались в шерстяных носочках на самые звезды, вместо камушка вставили в перстень весь Божий свет, да и спустились к нам на грешную землю… — Тут он умолк.
Тади быстро пересек комнату и остановился перед ним.
— Где он?
Глаза ирландца под набрякшими веками были полны ненависти.
— Сказывали мне, будто нынче вечером вы при дворе глазели на борцов. Крепкие, сильные ребята — просто гроза ночных прохожих… Они напали на О'Лайам-Роу, когда тот возвращался домой от госпожи О'Дуайер.
— Ты тоже там был? — спросил Тади Бой.
— Шел позади. Ему предлагали остаться, мастер шотландец. Он пошел только потому, что хотел кое-что обсудить с вами. — Доули осекся снова.
Тади Бой склонился над креслом, крепко ухватившись за спинку обеими руками. Голос его звучал спокойно:
— На тебе не видно никаких следов. А поэтому, видишь ли, я могу предположить, что и О'Лайам-Роу не слишком пострадал. Но все-таки расскажи-ка подробнее.
Лицо Пайдара Доули вспыхнуло.
— Из соседнего переулка нас услышали и пришли на помощь. Двух борцов убили, а третий сбежал — парень, как мы решили, из Корнуолла, а там, впрочем, кто его разберет. О'Лайам-Роу порезали руку, и кровь сильно текла, так что он воротился к госпоже О'Дуайер. — Доули помедлил. — Там я его и оставил. Она пригласила принца в Неви, и завтра они вместе туда отправятся. Меня просили вам передать, что через какое-то время он, возможно, вернется.
— Лучше бы, — заметил Тади Бой, — он оставался в Блуа.
Дубленое лицо фирболга окаменело.
— Он так и знал, что вы это скажете. Он просил вам передать, что рассмотрел дело со всех сторон и все же решил завтра ехать в Неви. И леди просила сказать вам то же самое.
— Что именно сказала леди? — Голос оллава смягчился.
— Госпожа О'Дуайер? Она просила вам передать, что и вас готовы принять в Неви — так, как вы сами можете ожидать; но если вы предпочтете остаться с королевами, она присмотрит за вашим хозяином вместо вас. Вот что она сказала.
Кончив говорить, Доули ощутил на себе испытующий, отнимающий волю взгляд синих глаз. Потом Баллах заговорил:
— Она любит его? Как сильно любит?
Выражение побагровевшего, со впалыми щеками лица Пайдара Доули из насмешливого сделалось презрительным.
— Кто я такой, чтобы судить, как сильно леди любит джентльмена? Уж вы-то ей точно не по нраву. Тут я готов поклясться, но вашей милости, поди, это и так известно. Помоги нам Боже — спальня ваша этой ночью просто проходной двор. Опять кто-то скребется.
