Игра шутов - Даннет Дороти (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Лаймонд услышал. Он подошел к двери и отпер ее, уже догадавшись, в чем дело. Молодой лорд Флеминг вошел, притворил дверь и взглядом дал понять, что имеет сообщить нечто важное.
— Валяй, — сказал Лаймонд. Он вернулся к очагу и облокотился о камень, свесив покрытые ссадинами и синяками руки. — Выкладывай все. Тщетность моих усилий не удивит Пайдара Доули.
Сын Дженни, стоящий прямо, с каменным лицом, доложил:
— Собака околела, сэр.
— Понятно. — Лаймонд не пошевелился. — Значит, предполагалось, что еще до отъезда из Блуа королева должна была принять все сто гранов мышьяка. Как ты думаешь, Джеймс, кто это сделал?
Лорд Флеминг старался не смотреть на Доули,
— Это мог сделать кто угодно. Там не было стражи. — Он поколебался немного, но все же продолжил: — Я должен вам сказать: она очень расстроилась. Правда, сэр. И велела спросить вас, что делать дальше.
Лаймонд слегка расслабился, выпрямился и опустил руки.
— Еще бы ей не расстроиться. Скажи, чтобы сожгла пастилу и коробки. Это все. Остальное я сделаю сам.
— А что вы станете делать, сэр?
Глаза мальчика горели. Фрэнсис Кроуфорд отвернулся и взглянул на мрачного ирландца, сидящего рядом.
— Передай от меня О'Лайам-Роу, друг Пайдар, что я желаю ему счастливого пути в Неви, если только это возможно…
Доули встал, собираясь уходить. Но Флеминг все еще надеялся получить ответ. Лаймонд потер усталые глаза тыльной стороной грязной ладони и прикинул расстояние между очагом и кроватью.
— А я… с меня довольно козлов отпущения и всех тех неприятностей, какие от них происходят. С этой минуты, да поможет мне Бог, приманкой буду я сам.
Гости ушли, и, когда заря осветила истоптанные, с продавленными черепицами, разбитые и покореженные крыши Блуа и свет нового солнца пронзил веки изнуренных, лишенных сна горожан, Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда наконец завалился в постель.
Глава 6
БЛУА: ПРАЗДНЕСТВО БЕСА
Пиры бывают трех родов: пиры, угодные Богу, пиры приятные людям, и празднества бесов, то есть пиры, задаваемые сыновьям погибели и низким людям, а именно распутникам, и охальникам и гаерам, и шутам, и лицедеям, и изгоям, и язычникам, и блудницам, и вообще всему подлому народу; такие пиры задаются не из-за земных обязательств и не за небесное воздаяние. На такое празднество бес заявляет права.
В Неви рука О'Лайам-Роу зажила. Он пробыл там дольше, чем рассчитывал — ездил верхом, охотился, спорил и играл в шахматы с госпожой Бойл, Уной и ее друзьями; и никто более не беспокоил его. Когда всеми ожидаемый Кормак О'Коннор не приехал в назначенный срок, принц Барроу ничуть не расстроился, однако, будучи человеком мудрым и осмотрительным, не слишком рьяно старался воспользоваться отсутствием мятежного вождя. С одним из гостей он передал, что вернется в Блуа через неделю.
Эту весть привез в Блуа Джордж Пэрис, странствующий ирландец, поднаторевший в интригах, который как раз возвращался домой в Ирландию. Перед отъездом он имел встречу с коннетаблем, а также аудиенцию у короля, при которой присутствовал герцог Гиз: ему были даны некие поручения дипломатического характера и обещан сопровождающий в лице Робина Стюарта.
Какое-то время Стюарт об этом ничего не знал. Он не исполнил своей угрозы оставить двор и понимал теперь, что, пока Тади Бой здесь, он вряд ли решится это сделать. Но болезненный упаднический блеск, истерическая веселость, охватившая двор, начинала ужасать лучника, как давно уже ужасала Маргарет Эрскин. Том, который, не подозревая ни о чем, приехал из Нидерландов с подписанным мирным договором, кладущим конец шестилетней войне, был обеспокоен — хотя и не выражал этого в словах — плохо скрываемым напряжением, какое без труда читалось на лице его жены. И когда чрезвычайный посол обмолвился беспечно: «Я привез тебе, как ты просила, трав для твоего пациента, одержимого бесами», она ответила: «Хватит ли этих трав для всего французского двора?»
А при французском дворе все замерло перед Рождеством. Денежные заботы одолевали, но в связи с наступлением зимы и с крайним недостатком средств можно было пока не думать о войне. Славу и почет искали на других поприщах: в борьбе, прыжках, ловле кольца, в турнирах на копьях и в метании дротиков, в охоте с гончими и с соколами, в стрельбе по мишени и по движущейся цели, в игре в мяч и в шары, в травле медведя и в танцах, в маскараде, когда переодевались в цыган, древних греков или арабских воинов.
Они играли в азартные игры, и пели песни, и занимались любовью беспечно и с толком. Они были знатоками во всем, что бы ни приходилось им делать. Король подбирал дворян для своего окружения за их изящество, таланты и ловкость в рыцарских забавах не в меньшей степени, чем за умение вести дипломатические переговоры и бесстрашие в войнах, — эти люди служили пробным камнем его собственных разнообразных дарований.
Сам Генрих Французский отличался умеренностью, но, при всем уважении к трону, распущенность в эти праздничные дни доходила до самых крайних пределов. Избалованный молодыми придворными, которые подстрекали его на новые подвиги и наперебой подражали ему, забавник Тади Бой добился теперь и восхищения королевской семьи; согласно распоряжению короля, кто-нибудь, обыкновенно Стюарт, всегда находился рядом — в полночь ли, на заре или когда бы ни кончался день беспутного гуляки, чтобы забрать Тади Боя из кабака, поднять с пола танцевальной залы, выудить из сточной канавы и благополучно препроводить в постель. Попечение, того или иного рода, простиралось до крайности. Совершенно очаровательный, до бесчувствия пьяный, абсолютно невменяемый, он соглашался на все.
Шотландский двор наблюдал за его похождениями. Эрскины и Дженни, немного присмиревшая, молча смотрели и дивились. Королева-мать, благополучно завершив государственные переговоры, продолжала ослепительно улыбаться гостеприимным хозяевам и всячески старалась скрыть рев и топот по ту сторону занавеса, где тщеславные, наполовину подкупленные лорды ее свиты ссорились между собою, как базарные торговки. А сэр Джордж Дуглас не пожалел времени и написал королеве Франции анонимное письмо, в котором намекнул, что следовало бы пригласить ко двору некоего Ричарда, лорда Калтера. Екатерина Медичи получила его на следующий день.
День этот выдался холодным; шел мокрый снег и рано стемнело. В большой зале замка танцевали павану верхом на лошадях: всадники вились между яркими колоннами, и пламя факелов отражалось в выщербленных копытами изразцах. Цоканье подков заглушало музыку, пока пары выделывали свои па: Тади Бой, сидя боком в седле, срывал свечи с консолей одну за другой, жонглировал ими и бросал танцующим; те ловили их, обжигая пальцы, ругаясь и смеясь, пока танец не завершился среди кромешной тьмы и истерических взвизгов.
Облокотившись на резную балюстраду, король читал письмо, которое передала ему супруга, а Екатерина Медичи не сводила с причудливой сцены своих больших, выпуклых глаз.
— Не удручает ли вас такая разнузданность?
Оторвавшись от письма, король посмотрел вниз:
— Искусство, как редкий цветок, пускает корни в перегной. Думаю, в этом все дело.
— Даже когда он и вне себя, дар его свеж и необычен, — согласилась королева. — Но в последнее время мне начинает казаться, что и сам цветок поражен гнилью. Что вы станете делать с письмом?
Генрих вгляделся в листок бумаги:
— Фамилия славная. Но кто такой Ричард Кроуфорд из Калтера?
Екатерина скромно опустила ресницы:
— Я справлялась у вдовствующей королевы. Это третий барон из дома Калтеров, он обладает в Шотландии значительной властью и богатством и поддерживает юную королеву. Ходят слухи, что он остался дома, ожидая появления на свет наследника… Сейчас ребенок уже должен был родиться. И поскольку благородный лорд теперь свободен, можно намекнуть государыне вдовствующей королеве, что мы были бы счастливы видеть его у себя.
Она была права: Франция обещала сделать все, что в ее силах, чтобы утвердить Марию де Гиз регентшей в королевстве ее дочери. Простой здравый смысл требовал как-то учесть поданный намек и проверить, каких влиятельных людей сочла благоразумным оставить дома королева-мать и как они используют свое влияние: во зло или во благо.
