Порфира и олива - Синуэ Жильбер (читать книги полностью txt) 📗
Теперь в Александрии его ждали три с лишним миллиона сестерциев. С лихвой хватит, чтобы расплатиться с канальей Марком и зажить в свое удовольствие.
Как и предполагалось, Карпофор уведомил его, что «Изида» поднимет якорь на следующий день после ид. До сих пор все кусочки задуманной им мозаики складывались лучше, чем он мог рассчитывать. Он словно воочию видел это путешествие на Фарос, так красочно описанное капитаном, и теперь оно становилось все ближе. Скоро можно будет рукой дотянуться.
Он отошел от стола, отдернул занавеси двери, выходившей в парк. Его борода встопорщилась от усмешки — представил, в какое бешенство придет Карпофор, когда мошенничество откроется и придется возмещать урон в три миллиона сестерцием, между тем как дела-то идут отнюдь не блестяще. Да уж, в тот день, когда истина воссияет, обманщику лучше по Риму не бродить...
— Калликст!
К нему поспешал Елеазар. Что нужно этой твари?
— Наш господин зовет тебя. Ты нужен ему немедленно.
Калликст кивнул, сочтя бессмысленным задавать вопросы.
Между ним и сирийцем до сих пор сохранялись все те же отношения острой, хоть и скрытой вражды.
— Поверь, я первый сожалею о твоем уходе. Но пойми, я ни в чем не могу отказать этой женщине.
Калликст зажмурился, его чуть не затошнило от омерзения. Итак, все, что говорили о Марсии злые языки, подтвердилось полностью. Потаскуха без искры какого-либо человеческого чувства. Она приказала, он должен покориться. В довершение безмерного разочарования его охватило отчаяние, доводящее до головокружения. Эта женщина одним легким движением превратила в прах все его надежды вырваться на волю. Здание его замыслов, которое он возводил столько долгих часов, рассыпалось, словно горстка соломы от взмаха метлы. Он подумал о Марке, об их встрече в порту и чуть в голос не завыл.
— Вижу, как тебе не сладко, — прибавил Карпофор, тихо качая головой. — Я, знаешь, даже тронут. Ведь это доказывает, что ты был счастлив под моим кровом.
Какая чудовищная насмешка... умора, да и только... Знал бы сенатор, что за мысли мечутся в голове его раба! В какую дикую ярость он бы тотчас впал! Нет, Калликст не потерпит, чтобы все его надежды так разом рухнули. Это выше его сил.
— Я туда не пойду.
Карпофору хотелось проявить участие:
— Ну, полно, Калликст. Говорю же: я прекрасно понимаю твое огорчение, оно мне даже льстит. Но заметь: мы имеем дело, пусть косвенно, с приказом императора.
— Бесполезно мне это объяснять — я не пойду, и все.
Сенатор притворился, будто не замечает прорвавшегося наружу озлобления своего раба:
— Душевные порывы сейчас неуместны. Ты подчинишься моей воле.
И, больше не медля, обратился к Елеазару:
— Займись им. Пусть его посадят под замок. А если потребуется, и в цепи закуют. А назавтра отведи его во дворец. Если с ним приключится что-либо неладное, имей в виду: заплатишь головой.
— Ничего не опасайся, господин. Я его доставлю в целости и сохранности.
Карпофор торопливо удалился, храня непроницаемую мину и не пытаясь найти объяснение по-дурацки торжествующему оскалу, исказившему физиономию его управителя.
Глава XXIX
На фиолетовом ночном небе над кровлями еще только проступала первая голубизна ранней зари, но среди городских стен уже зарождался мощный рокот пробуждающейся столицы.
Калликст с руками, связанными за спиной, ждал во внутреннем саду дворца Августов под надзором Елеазара и печальной памяти Диомеда: управитель Карпофора и его ражий слуга бдительно стерегли фракийца слева и справа. Им было велено подождать, так как фаворитка по некоей таинственной причине по утрам иногда отсутствует. Вот они и торчали здесь неподвижно, между тем как самые разнообразные персоны так и сновали под портиком: важные сенаторы, офицеры-преторианцы, визгливые, беспечно болтающие девицы и рабы, не в пример им озабоченные и торопливые.
Время от времени кто-нибудь с любопытством поглядывал на странное трио, но подойти не рискнул никто.
Калликст, очень бледный, неотрывно смотрел на колоннаду, уходящую вдаль, сколько хватал глаз. Недалеко от него зеленела рощица тисов, подстриженных «под льва», что по преимуществу означало символ, имеющий прямое касательство к потомку Геркулеса.
Что все-таки побуждает этих римлян так измываться над природой под предлогом того, что они именуют искусством? Внезапно его охватило желание уничтожить эти дурацкие изображения, все тут разнести в пух и прах.
Погруженный в размышления, он едва заметил растерянное бормотание Елеазара — тот залепетал у него за спиной что-то вроде:
— Я... я приветствую тебя, господин, и весь к твоим услугам...
Он медленно повернулся всем телом и увидел того, к кому обращался сириец, — молодого атлета в короткой тунике, босого, с голой грудью, похожего на простого вояку из корпуса августиан, учрежденной еще Нероном конной гвардии. В нескольких шагах от незнакомца на заднем плане почтительно маячил бородатый, хотя тоже молодой субъект, нагруженный амфорами с маслом и какими-то покрывалами.
Калликст недоумевал, с какой стати вилликус столь подобострастно юлит перед этим простоватым силачом.
— Это раб, господин, — уже объяснял тем временем Елеазар, отвечая на вопрос, который молодой человек успел ему задать, — раб, которого наш хозяин дарит божественной Марсии.
— У Амазонки всегда был отменный вкус...
Взглядом знатока атлет долго изучал тело Калликста, потом резким жестом рванул его тунику, обнажив таким образом грудь. Его дыхание участилось, взгляд стал жадным. Он стал медленно ласкать голые плечи раба, гладить его грудь, был уже готов потянуться к низу живота. Такого фракиец уже не мог вынести, а поскольку его лишили возможности пустить в ход кулаки, он с презрением плюнул молодому человеку в лицо.
Елеазар и Диомед остолбенели. Атлет отшатнулся, по-видимому, изумленный не меньше, чем эти двое. Но на смену удивлению тотчас пришел гнев. Он двинул Калликста коленом под дых, отчего тот скорчился, словно лист пергамента на огне. Почти одновременно кулаки противника обрушились на его незащищенный затылок. И тогда он провалился во тьму, успев в последний миг расслышать незнакомый голос, кричащий: «Осмелиться плюнуть в лицо своему императору! Никогда ни один человек... никогда!».
Когда сознание вернулось к нему, он сперва глазам не поверил. Помещение, где он находился, представляло собой внушительную восьмиугольную залу немыслимой высоты, при виде ее Калликст вспомнил чье-то замечание относительно дворца Коммода: «Некоторые покои настолько высоки, что в них должен бы обитать бог, облеченный земной властью».
Особенно поразила Калликста меблировка. Никогда, даже у Карпофора при всей пышности его жилья, он не видел подобной роскоши. Мраморные барельефы на стенах изображали подвиги Геркулеса, пол устилали великолепные персидские ковры. Прямо перед его глазами возвышалось ложе из золота и слоновой кости, покрытое львиной шкурой. Многоцветный потолок украшала фреска, с большой яркостью живописующая легенду о Тезее и Антиопе. Да уж не бредит ли он? Чертами, всем обликом царица амазонок — ни дать ни взять Марсия. Тезей — портрет того молодого человека, что напал на него... Император... Он вспомнил, какая разыгралась сцена, и тотчас осознал всю чудовищность своего поступка: выходит, тот, кого он принял за обычного атлета, был сам Цезарь...
Он попробовал приподняться, но при первом же движении не смог сдержать крик боли. Он был крепко за руки и за ноги привязан к дивану, па котором лежал.
— Проснулся? — спросил голос.
Калликст повернул голову. Его недавний противник был здесь, совсем рядом. Десять лет минуло со дня их первой встречи в термах и того вечера, когда Коммод пригласил его в свои носилки. Но это был несомненно он, голый, с малость остекленевшим взглядом, с трясущимися губами.
— Цезарь, — начал фракиец, — я не знал, что имел дело с тобой. Я...
