Порфира и олива - Синуэ Жильбер (читать книги полностью txt) 📗
— Свободнорожденный, квирит, префект, император — какая разница? Оскорбление равно для всех. Оно задевает не властителя, а человека.
— Но все же...
— Молчать! Здесь я говорю!
Он медленно приблизился, казалось, его голые ноги как-то нетвердо ступают по ковру. Черты его лица были болезненно напряжены, будто он пытался и не мог скрыть свое возбуждение.
Он опустился на колени у изголовья Калликста и долго неотрывно смотрел на него:
— Стало быть, это моя нежная Марсия устроила, чтобы ты заявился сюда...
Он потрепал фракийца по щеке влажной ладонью:
— Знаешь, мне приписывают множество пороков. Но будь покоен, ревность не из их числа. Напротив. Есть области, в которых я умею делиться, тут я большой мастер. Я даже считаю это своим долгом.
Не прекращая своих излияний, он обхватил лицо Калликста теперь уже обеими ладонями и, хотя этого нельзя было ожидать, вдруг с силой впился губами в его губы. Охваченный лихорадочным жаром, он попытался протолкнуть свой язык к нему в рот, но фракиец инстинктивно сжал зубы. Тогда он выпрямился и изо всех сил ударил ребром ладони в висок того, кто отныне не будил в нем никаких чувств, кроме животного вожделения:
— Наслаждение или страдание? Ты, значит, предпочитаешь второе? Что ж, можешь поверить, я и в этом искусстве сойду за мастера.
Коммод снова прильнул устами — на сей раз к обнаженной груди фракийца. Не обращая внимания на то, как яростно корчится этот последний, пытаясь разорвать свои путы, он принялся страстно вылизывать его тело, постепенно продвигаясь от солнечного сплетения к животу, задержался подольше возле пупка, добрался до паха, там снова остановился.
У Калликста возникло ощущение, будто его сейчас вывернет наизнанку. Вкус желчи заполнил его рот, он чувствовал, как текут по щекам слезы ярости и унижения.
— Ты забываешь о подлости, Цезарь. Она есть в длинном списке твоих пороков!
Коммод молча оглядел того, кто уже вторично бросил ему вызов. Резким жестом машинально пригладил свою курчавую бороду и направился в один из многочисленных углов залы.
Вернулся он, держа в руке «скорпион» — особый род бича, у которого ремень заканчивается крючком, похожим на рыболовный. Ледяная дрожь пробежала но спине фракийца. Столько рабов приняли смерть, став жертвами этого приспособления, что теперь его почти не применяли, допуская лишь в отношении самых отъявленных злодеев.
Наслаждаясь ужасом, который читался в глазах его жертвы, император с рассчитанной неторопливостью занес руку с бичом. Помедлил еще, потом хлестнул по обнаженному телу. Сперва Калликст вовсе не почувствовал боли, потом в тело словно бы вдруг вонзилась острым концом раскаленная головешка. В бессильном отчаянии он ощутил, как потекла кровь из резаной ранки на правом боку. А Коммод уже вырвал из нее крючок и вновь замахнулся. Новый удар глубоко пропорол правую подмышку.
С этого мгновение фракиец стал терять чувство реальности. Удары следовали один за другим все чаще. Глаза императора вылезали из орбит, он с натуги аж запыхался. Калликст ощущал, как его члены терзают в клочья, все тело постепенно превращается в сплошную пылающую рану. Он судорожно кусал губы, сдерживая рвущиеся наружу крики. В мозгу вспыхивали бессвязные образы, молнии и смерчи чудовищной силы, постепенно влекущие его к безумию.
«Скорпион» с невероятной свирепостью терзал каждую клеточку его кожи, казалось, будто бич уже не один, а целая сотня. Когда же, наконец, металлический крюк вонзился в его мужской член, он издал вопль, в котором уже не было ничего человеческого — то был вой убиваемого зверя.
Когда он очнулся, ему показалось, что он слышит голос, звучащий откуда-то из центра того ватного пространства, где сам он словно бы медленно плыл в неведомом направлении. Голос был женским:
— Я знаю, Цезарь. Карпофор меня предупреждал, что характер у него отвратительный.
— Почему же в таком случае ты все же согласилась принять этот дар?
— Как же ты не понимаешь? — лаконично удивился голос. — Да именно по той самой причине, которую ты только что назвал.
В то же время Калликст еще догадался, хотя этого и не видел, что кто-то водит пальцем по его ранам.
— Во дворце нас окружают сплошные льстецы — все эти консулы, сенаторы, префекты. Столько народу, и все лишь на то и годны, чтобы пресмыкаться. В этом рабе я рассчитывала найти существо более восприимчивое. Разве ты и сам не чувствуешь подчас некоторой усталости оттого, что говорить приходится будто со стенами? В ответ всегда слышишь только свое же эхо.
— Ну, ты меня удивляешь. Я-то думал, что меня тебе хватает с лихвой.
— Тебя, господин? Но, Цезарь, это не в счет, ты ведь божество. Мне же не хватает человека. А не бога!
Коммод залился мальчишеским смехом:
— Как бы там ни было, бог я или нет, а эту тварь я хочу вернуть в ее истинное состояние — растолочь в пыль.
Тут ценой сверхчеловеческого усилия Калликсту удалось чуть приподнять голову. Глянул: Марсия. Этот пальчик, равнодушно скользящий вдоль его ран, не чей-нибудь — ее.
Коммод снова замахнулся.
— Нет, Цезарь! Только не «скорпионом». Так ты его слишком быстро прикончишь. Возьми лучше это.
На ней была лазурная стола самого что ни на есть простого покроя. Под исполненным отвращения взглядом фракийца она сбросила свой кожаный поясок и протянула его Коммоду.
— И погоди немного.
Четкими, плавными движениями она расстегнула фибулы, что поддерживали ее тунику. Одежда соскользнула на пол, обнажив безупречно прекрасное тело. С лукавой улыбкой она раскинулась на одном из стоящих поблизости лож и движением, выражающим притворное целомудрие, прикрыла промежность рукой.
— Теперь можно, Цезарь, — нежно проворковала она.
Коммод уставился на нее в замешательстве. Его взгляд заметался, привлекаемый то истерзанным телом Калликста, то очаровательными формами возлюбленной. Он нервически хихикнул. Шагнул к молодой женщине. Оглянулся. Возвратился к Калликсту, нанес ему страшный удар кулаком по голове и, больше не мешкая, устремился к любовнице.
Глава XXX
Капитан «Изиды» хохотал, облокотись на бортовой ящик для храпения коек. Он аж покатывался от смеха, указывая пальцем на Калликста. Тот был распят на стене форума, и кровь, что лиласьиз его ступней и запястий, густыми ручейками бежала вдоль набережной, к морю, спеша слиться с его волнами.
—Подожди! Подожди меня! Ты же обещал меня дождаться!
Но Марк все смеялся, равнодушный к его мольбам. Он наклонился, взял что-то, лежавшее на палубе судна, а когда выпрямился, его руки были полны золотых монет. Он стал что было сил подбрасывать их вверх. Деньги взлетели к небу, потом еще раз, и дважды, и сто раз, он бросал и бросал, захватывая в свои пятерни все больше золота и рассеивая его в пространстве.
И вот уже этой лавиной, прущей не сверху вниз, а наоборот, завалено все небо. Солнце, разбившись на мириады золотых точек, разом затопило его лазурные пространства. И с морем случилось то же. Гребни волн стали всего лишь ворохом золотистого сияния, разрезаемого носом «Изиды», уходящей на юг.
— Тише, Калликст, тише, успокойся.
Эхо его имени донеслось к нему, будто со дна колодца. Он силился открыть глаза, но веки были тяжелее свинцовых печатей. У него все болело. Он, верно, уснул на ложе из битого стекла.
Чья-то рука проскользнула под затылок, приподняла ему голову. Ему пытались дать попить. Медленно, как новорожденный младенец, он всосал в себя несколько прохладных глотков, и голова вновь бессильно упала.
Откуда эти видения, что до сих пор еще томительно бродят в его мозгу? Это золотое небо, этот корабль... До него стало доходить, что он, видимо, бредил.
А эта женщина, чье лицо скрыто покрывалом, которую он вроде бы разглядел сквозь туман? Это мягкое шуршанье шагов, эти обрывки слов, произнесенных вполголоса? Тоже бредовое наваждение?
