Прусский террор - Дюма Александр (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Во время десерта вошел слуга и объявил Бенедикту, что Ленгарт, его спутник по путешествию, вновь предлагает ему свои услуги.
Бургомистр поинтересовался, кто же был этот Ленгарт; когда Бенедикт, смеясь, попросил у него разрешения пойти в прихожую, чтобы пожать Ленгарту руку, бывший владелец конторы по прокату карет оттолкнул плечом слугу, мешавшего ему пройти, вошел прямо в столовую и сказал:
— Не стоит вам утруждать себя, господин Бенедикт, я пойду прямо в столовую к господину бургомистру. Я не гордый. Здравствуйте, господин бургомистр и честная компания!
— А! — сказал бургомистр, услышав старосаксонский акцент. — Так ты из Саксенхаузена?
— Меня зовут Ленгарт, и я к вашим услугам. Я брат Ганса, что служит в доме у госпожи фон Белинг.
— Ну что же, тогда, друг мой, — сказал бургомистр, — выпей стаканчик вина за здоровье господина Бенедикта, которого ты захотел повидать.
— Два, если можно, он их вполне заслуживает! Да! Он-то не шутит с пруссаками. Гром и молния! Как же он расправлялся с ними во время сражения при Лангензальце!
— Как, и ты там был? — спросил бургомистр.
— А как же! Был там и злился, что сам не мог так же хорошо поработать с этими кукушками!
— Почему ты называешь их кукушками? — спросил журналист.
— Да потому, что они ведь всегда лезут в чужие гнезда и подкладывают туда свои яйца!
— Но как ты узнал, что я здесь? — спросил Бенедикт, слегка смущенный таким бесцеремонным вторжением.
— Да чего там! Велика хитрость! — сказал Ленгарт. — Иду я спокойно по улице, вдруг ко мне подбегает собака и прыгает мне прямо на грудь. «Смотри, — говорю я, — это же Резнун, собака господина Бенедикта». Тут ваши люди стали разглядывать меня будто диковинку, потому как я произнес ваше имя. «А он, что, здесь, господин Бенедикт?» — спрашиваю я их. Они отвечают: «Да, он здесь, раз обедает у вашего бургомистра, господина Фелльнера, славного человека, у которого вино доброе… За здоровье господина Фелльнера!» Тогда я говорю себе: «Надо же, а ведь и правда! Это мой бургомистр, потому как со вчерашнего дня я обосновался во Франкфурте, а раз это мой бургомистр, я спокойно могу подняться к нему и поздороваться с господином Бенедиктом».
— Ну вот теперь, раз ты уже со мною поздоровался, дорогой Ленгарт,
— сказал Бенедикт, — и раз ты уже выпил за здоровье господина бургомистра…
— Да, но я еще не выпил за ваше, мой молодой хозяин, мой благодетель, мой бог! Ибо вы — мой бог, господин Бенедикт. Когда я говорю о вас, когда я рассказываю о вашей дуэли, во время которой вы уложили сразу троих, одного за другим, одного — саблей, тот был крепкий, господин Фридрих фон… вы его знаете, правда? Другого — из пистолета, журналиста, такого верзилу, в вашем роде, господин Фишер.
— Спасибо, друг мой.
— Вроде я вам ничего плохого не сказал, а третьего…
— Да оставь же этих господ в покое, — вставил Бенедикт.
— Они в покое и есть, господин Бенедикт; смотрите как они все слушают.
— Пусть говорит дальше, — сказал доктор.
— Да если вам и не хочется, я все равно продолжу. Ах! Стоит мне заговорить о господине Бенедикте, никак умолкнуть не могу. А третьего
— кулаками, этот никуда не годился. Не пожимайте плечами, господин Бенедикт, если бы вы захотели убить господина барона, это только от вас зависело, и вы бы его убили. Если бы вы захотели убить журналиста, и это только от вас зависело. Наконец, если бы вы захотели убить столяра, это тоже только от вас зависело.
— Так и есть, — сказал бургомистр, — мы читали всю эту историю в «Крестовой газете». Честное слово! Я же ее прочел, не подозревая, что это случилось именно с вами.
— А предсказание судьбы! — продолжал Ленгарт. — Это он нам расскажет! Он всеведущ, как колдун! Лишь взглянув на руку несчастною ганноверского короля, он предсказал ему все, что с ним случилось. Сначала победа, а потом — кубарем вниз. Эх-эх, господин Бенедикт, не хотел бы я, чтобы вы мне предсказали, будто мне жить осталось неделю. Гром и молния! Я бы тут же заказал себе гроб.
Бургомистр слегка побледнел; Фишер сделал непроизвольное движение; г-жа Фелльнер поднесла платок к глазам.
— Ну а вам всем он предсказал, что с вами все будет хорошо?
— Нет, предсказал, что с нами все будет плохо, — сказал журналист, пытаясь рассмеяться.
— Будет вам! — сказал Бенедикт. — Было это вечером, после обеда, видел я плохо, уверен, что если бы я теперь посмотрел…
— О да, да! — воскликнула г-жа Фелльнер. — Посмотрите, господин Бенедикт, посмотрите еще раз, умоляю вас.
— Я и сам бы этого хотел, — сказал Бенедикт.
— О, и я тоже, — воскликнул бургомистр, — вам не удастся сделать мне предсказание хуже того, что вы сделали мне в первый раз!
Бенедикт взглянул на руку бургомистра. Все глаза устремились на него. Это искусство, столь новое и столь древнее, разжигает любопытство даже тех, кто в него не верит.
Открытое и улыбающееся лицо молодого человека вновь стало серьезным, почти суровым. Он отпустил руку бургомистра и после минуты молчания сказал ему:
— Господин Фелльнер, мне хотелось бы сказать вам несколько слов, но только вам одному.
Господин Фелльнер встал и прошел в комнату рядом. Бенедикт последовал за ним.
— Господин Фелльнер, — сказал он ему, — говорю с вами серьезно и убежденно: вам угрожает большое несчастье. Вот здесь, в середине третьей фаланги среднего пальца у вас есть звезда. Эта звезда, находись она на самом холме Сатурна, указала бы на то, что вы будете жертвой убийства, а вот тут, где она у вас находится, она указывает на самоубийство. К счастью, вот эта линия, видите, которая поднимается от запястья через ладонь, теряется до того, как она могла бы с ней соединиться. Если бы она с ней соединялась, катастрофы нельзя было бы избежать, как это видно у господина Фишера, а вот вы, я уверен, вы можете ее избежать. Но для этого нужно… нельзя, конечно, утверждать, но, по-моему, вам нужно было бы уехать из Франкфурта. Нужно бежать, как бегут от стихийного бедствия, землетрясения, наводнения. Вам нужно подать и отставку, все бросить. Опасность именно здесь, а не в другом месте.
— Сударь, — ответил бургомистр, — не скажу вам, будто я совсем не верю вашей науке и мне безразлично то, что вы утверждаете в отношении меня. Нет, даже не до конца веря вашим словам, я удивительным образом подпадаю под впечатление от той уверенности, с какой вы мне это говорите. У меня есть все причины хотеть жить: у меня еще молодая жена, которая меня любит и которую я сам люблю, прекрасные дети, которых я должен воспитывать и наставлять в их юности, достаточное для моих нужд состояние, которое должно увеличиться от того, что мне предстоит получить еще не одно наследство, хотя я и не жду этого с нетерпением. Кроме того, я пользуюсь непререкаемым уважением и занимаю первостепенное положение в городе. И тем не менее, сударь, несмотря на все это, я обязан, особенно в минуту опасности, непоколебимо оставаться там, куда мои соотечественники и Бог меня определили. Если, как вы мне говорите, в минуту отчаяния я наложу на себя руки, значит, судьба поставит передо мною выбор между бесчестием и смертью, и, подобно древним римлянам, что ложились в ванну и вскрывали себе вены, я сделаю это, предпочтя славу трусости. Как бы ни были страшны предзнаменования, я остаюсь и лицом к лицу встречу грядущие события… Вернемся, дорогой господин Бенедикт, благодарю вас за предупреждение, оно послужит мне тем, что я смогу принять меры предосторожности и смерть не застанет меня врасплох.
— В вас есть настоящее величие, сударь, — сказал Бенедикт. — Теперь я желаю только одного: чтобы моя наука не оказалось наукой. Вернемся, сударь, вернемся.
Но когда они проходили из гостиной в столовую, раздался двойной звук барабана и трубы: труба подавала сигнал «седлай», барабан — общую тревогу.
Госпожа Фелльнер ждала их с нетерпением, однако муж, улыбнувшись, сделал ей знак потерпеть. Пока что у него была более острая забота, а главное, более общая, и вызвана она была звуками военной тревоги.
