Верни мне мои легионы! - Тертлдав Гарри Норман (читаемые книги читать TXT) 📗
Как только бородач поднес факел к костру, сухое дерево мигом вспыхнуло, и Арминий, который стоял с опущенной головой среди скорбящих, учуял запах горящего масла. Римляне, чтобы заставить свои костры разгореться, поливали их оливковым маслом, иногда с ароматическими добавками. Для погребальных костров такое масло годилось не хуже, чем для приготовления пищи.
— Алк был достойным воином. Никто из хавков не мог бы пожелать большей награды, — промолвил брат покойного, отступая от погребального костра.
По толпе пробежал приглушенный, одобрительный гул. Арминий не знал Алка, но присоединился к общему почтительному хору: кому охота оскорблять призрака, выказывая неуважение к умершему? Человек может сражаться с римлянами, но кто может сразиться с призраком?
— Будь Алк жив, — продолжал его брат, — он снова выступил бы с оружием в руках против чужаков, вторгшихся в наше отечество. Теперь же его дух проследит за тем, чтобы мы бились так же яростно, как бился он.
Одобрительные возгласы зазвучали громче, и вновь к ним присоединился голос Арминия.
Пляшущие языки пламени обволокли мертвеца, воздух наполнился едким запахом горящей плоти, смешанным с запахами дерева и масла. Закашлявшись, Арминий шагнул в сторону, чтобы на него не несло дым. Точно так же поступил его отец. Однако двое херусков не выделились из толпы, ибо все хавки тоже подались влево.
Давно ли этот луг служит хавкам местом для ритуального сожжения тел? Судя по числу насыпанных там земляных курганов — давно. Арминий знал, что римляне накрывают могилы каменными плитами и устанавливают на них памятники. Но, как и большинство германцев, он считал, что все это ужасно давит на покойного, не позволяя его духу выбраться наружу. Нет уж, куда лучше покоиться под земляным курганом, обложенным нарезанным дерном.
И вдруг Арминию стало не до Алка, не до скорби по погибшему, которую он, как предполагалось, разделял. Слегка подтолкнув отца локтем в бок, он заговорщически шепнул:
— Дерн.
— Дерн? — непонимающе повторил Зигимер. — Ты о чем?
Судя по тону Зигимера, Арминий рисковал получить затрещину, если его ответ не понравится отцу. Такое случалось нередко — правда, когда Арминий был помладше.
Но Арминий просто повторил:
— Дерн.
Когда римляне хотели что-то запомнить, они записывали это и сохраняли — прямо как копченую свинину. Все римские командиры знали грамоту, тогда как среди германцев умеющих писать по-латыни была лишь горстка, и Арминий не принадлежал к их числу. Поэтому, желая запечатлеть что-то в памяти, он повторял это по нескольку раз, а для верности еще и старался поделиться с кем-нибудь своей мыслью.
— Если мы соорудим в нужном месте вал из дерна…
— А! Понял! — воскликнул, забывшись, Зигимер.
Восклицание привлекло к отцу и сыну возмущенные взгляды скорбящих хавков.
— Разве так должно вести себя гостям на погребении? — громыхнул могучий воин.
Было ясно — если ответ его не устроит, дело кончится кровопролитием.
— Приношу свои извинения, — промолвил Арминий. — Дело в том, что мне пришла в голову мысль, которая может помочь в борьбе против римлян, и она так взволновала меня, что я заговорил громче, чем следовало.
— Вот именно — громче, чем следовало, — пробасил гигант. — Но если у твоей несдержанности и впрямь столь достойное оправдание, я не стану тебя винить.
Он обвел взглядом соплеменников, словно призывая несогласных бросить ему вызов. Желающих не нашлось.
Однако собеседник Арминия еще не закончил.
— Ты все твердишь, что хочешь сделать с римлянами то да се.
— Да, — ответил Арминий. — И это чистая правда.
— Всего лишь слова, — заметил воин из племени хавков. — Но насколько они правдивы? Не ты ли провел последнее лето в их вонючем лагере, а? Да и вообще — германец ли ты или римская комнатная собачонка?
— Я германец, можешь не сомневаться, — заявил Арминий. — Если тебе нужно поймать форель, разве ты не нанизываешь на крючок жирного червяка или кусочек мяса? Конечно, ты так и поступишь, потому что на наживку выудишь рыбу. Так вот, я — наживка, которая поможет Германии поймать римлян.
— Ты просто так говоришь!
— Да. Я так говорю, — согласился Арминий. — Но если ты считаешь, что я лгу, подкрепи свое мнение чем-нибудь помимо пустых слов.
Споривший с ним человек держал в руке копье, на поясе его висел нож. Германцы всех племен повсюду брали с собой оружие, даже на похороны.
— Я готов, — немедленно кивнул воин. — Начнем прямо сейчас?
Зигимер схватил сына за руку.
— А если он тебя убьет? — шепнул отец. — Ты не имеешь права так рисковать!
— Боги не допустят, чтобы он меня убил, — спокойно ответил Арминий. — А если допустят — тогда ты поведешь наш народ к победе над римлянами. Ты знаешь все, что я для этого сделал и что еще собираюсь сделать. Твоя слава храброго воина ничуть не меньше моей. Люди пойдут за тобой.
— Если ты погибнешь, первым делом я прикончу эту задницу с ушами! — прорычал Зигимер.
— Я не собираюсь погибать, — заверил отца Арминий.
Потом поклонился брату убитого. Арминию вовсе не хотелось ссориться с хавками; по его замыслу, они должны были выступить против римлян бок о бок с его народом — херусками и всеми другими германскими племенами, какие удастся поднять.
— Боги видят — я не хотел нанести обиду доблестному воину, возлежащему на костре. Но ты, конечно, и сам человек чести, потому скажи — позволил бы ты кому-нибудь во всеуслышанье усомниться в твоей правдивости? Разве после такого оскорбления можно показаться людям на глаза?
— Делайте, что должно, и да рассудят боги, кто из вас прав, — возгласил брат Алка.
— Да будет так, — подтвердил Арминий.
Хавки, только что оплакивавшие Алка, возбужденно загомонили. Некоторые указывали на Арминия, другие на своего соплеменника. Они приглушенно переговаривались, и Арминий прекрасно понимал, о чем идет речь: германцы делали ставки. Если бы он был зрителем, а не участником поединка, он поступил бы точно так же: как и большинство германцев, молодой вождь обожал пари и азартные игры. Люди, не имевшие ничего за душой, порой ставили на кон собственную свободу, а проиграв, несли бремя рабства, не сетуя, с высоко поднятой головой.
Когда хавки окружили Арминия и его соперника тесным кольцом, Арминий обратился к человеку, назвавшему его лжецом:
— Тебе известно, кто я. Прошу и тебя назвать свое имя, чтобы мне не пришлось убивать незнакомца.
— Я Ванний, сын Катвальда. Мне говорили, что херуски не ведают учтивости. Теперь я вижу, что это не так.
— Мне то же самое говорили о хавках. Должно быть, такие разговоры идут из-за того, что наши племена — давние соседи и соперники, — промолвил Арминий, приветственно потрясая копьем. — Ну что, начнем?
— Начнем.
Ванний двинулся на противника. По тому, как хавк держал копье, Арминий признал в нем опытного воина. Неудивительно: Ванний был на несколько лет старше Арминия, а германцу, достигшему такого возраста, редко удается избежать участия в сражениях.
Противники были примерно одного роста, разве что Ванний был чуть пошире в плечах. Ожидая, пока тот подступит ближе, Арминий держал копье наперевес. Он мог бы метнуть копье, и тогда, в случае удачи, схватка закончилась бы, едва начавшись. Но в случае промаха он остался бы с римским гладиусом против копья, которое разит вчетверо дальше. Иными словами, жить бы ему осталось недолго.
Ванний, надо полагать, пришел к тому же выводу и не выказывал ни малейшего желания метнуть копье. Правда, ни один воин в здравом уме и не выдал бы своих намерений — вплоть до того мгновения, как копье полетело бы во врага. Какой дурак даст противнику шанс уклониться или пригнуться? Но все-таки походило на то, что Ванний намерен сойтись с соперником в ближнем бою.
«Я сказал отцу, что боги не позволят меня убить, — подумал Арминий. — Правда ли это, или я обманывал самого себя?»
Не успев додумать эту мысль, он резко отвел назад правую руку и тут же изо всех сил выбросил ее вперед.
