Меч мертвых - Семенова Мария Васильевна (книга регистрации txt) 📗
Но крепость, переставшая быть крепостью, стояла, а Сувора в ней не было. В такой спешке уходили? Да вынужденно? Кто же выкурил их отсюда? И почему всё глядело так, словно Суворова дружина ненадолго отлучилась куда-то и вот-вот назад припожалует…
Был ли то ответ души на только что испытанный страх, нет ли – а только Смеяну вдруг захотелось встать в стременах и разорвать нежилую тишину отчаянным «Эге-ге-ге-ей…» Он даже воздуху в грудь побольше набрал… Когда за забралом, где-то во дворах городка, завыла собака. Тоскливо и жутко, словно над покойником. Совсем так, как в Ладоге перед приходом Лабуты! Только в Ладоге рядом были родовичи и соседи: по коже мороз, а на самом деле не страшно. У стены безлюдной заставы тот же вой прозвучал совершенно иначе. Смеян втянул голову в плечи и спешно сорванной веткой так нахлестал Гнедка, что тот прижал уши и порскнул мимо ворот. Как будто вся нечисть окрестная поднялась за ними в погоню!
Придержал, пустил шагом взмыленного коня, когда вымершая застава осталась далеко за спиной…
Харальд Заноза, сын Рагнара Кожаные Штаны, конунга селундских датчан, принял достойную гибель в бою, и Один почтил его, прислав из Вальхаллы корабль Скидбладнир – отвезти павшего на небо, в Обитель Богов. Харальд сразу понял это, когда после смерти прошло должное время и душа, из-никшая из тела, стала потихоньку открывать глаза и оглядываться вокруг, привыкая к новому своему состоянию.
Когда это произошло в первый раз, он увидел серые облака. И долго не мог решить – то ли это он пролетает выше туч, поглядывая на оставленную землю, то ли облака плывут над ним, лежащим кверху лицом… Он рассеянно поискал глазами парус из пророчества Гуннхильд, но паруса не было. Потом ощутил холод и удивился ему. Он никогда не задумывался, мёрзнут ли бесплотные души по дороге на небеса. Оказалось – мёрзнут. Да ещё как!.. Наконец Харальд обнаружил между собою и облаками мачту корабля и вершины голых деревьев. Наверное, Скидбладнир только-только принял на борт убитых. Хотя, если судить по тому, до чего он замёрз, они, верно, уже подплывали к Вальхалле…
Корабль покачивался на воде. Харальд привычно вслушался в движение судна… Вот чего он никак уж не ожидал, так это того, что великий Скидбладнир на мелкой озёрной волне будет вести себя в точности как его собственный, полученный в подарок от отца перед отплытием из Роскильде. А впрочем, сказал он себе, и в этом поистине удивительном сходстве ничего странного нет; дивный корабль Богов наделён ещё многими свойствами; его можно даже свернуть, как платок, и спрятать в кошель… Не говоря уж о том, что его парус всегда наполняют послушные ветры…
Погодите-ка!.. Вот с этим последним определённо что-то было не так. Почему мачта чудесного Скидбладнира нага, словно копьё, грозящее небесам?
И почему он качается так, будто его ведут на канатах?.. И если это впрямь так, для чего оставили мачту? Её так легко опустить и уложить вдоль палубы…
Тут Харальду сделалось любопытно, что за нерадивые герои плывут с ним вместе в Вальхаллу. Он попробовал повернуть голову и посмотреть. Это не сразу ему удалось, потому что волосы к чему-то прилипли – а может, даже примёрзли. Когда наконец он сумел отделить их от палубы и повёл запрокинутой головой, скашивая направо глаза, – его взгляд тотчас упёрся в знакомые сапоги. Сапоги Эгиля берсерка. На одном широкой полосой темнела засохшая кровь. Так они, значит, и Эгиля…
Харальд смутно припомнил, как Эгиль оседал наземь, утыканный чуть не десятком вражеских стрел, и, умирая, что-то кричал ему, своему хёвдингу, о чём-то просил. Да… И ещё чей-то голос, исполненный боли и удивления: «Сувор!.. Никак ты припожаловал?..» А его, Харальда, свалили на землю и втаптывали в неё ногами, но потом почему-то оставили, наверное, решили, что мёртв. Однако семя Лодброка так просто не истребишь, и он успел заметить руку, проплывшую перед лицом. И бусы на той руке, на запястье: жёлтый янтарь пополам с красными, точно кровь, горошинами сердолика… Заметил и вспомнил, что вроде бы некогда видел такие и от кого-то совсем недавно слышал про них…
Разрозненные мысли возникали и исчезали, словно пятна ряби на тревожимой ветром воде. Харальд просто не успевал присмотреться к ним пристальнее и понять, какая важна, какая не очень. Он повернул голову влево и увидел других мертвецов, сваленных на палубе безо всякого толку. Они лежали не так, как бывает после проигранного сражения, после того, что на родине Харальда называлось «очистить корабль». После боя с первого взгляда понятно, кто с кем сражался и отчего пал. А эти воины определённо погибли не здесь. Их убили в другом месте, причём всех одинаково – стрелами, пущенными в упор. Потом принесли сюда и бросили как попало. И…
Вот тут Харальд впервые усомнился, что под ним была палуба стремительного Скидбладнира. Или Один, Отец Ратей, призывал в Свою небесную дружину не только тех, кто Ему поклонялся?.. Получается – находилось за пиршественными столами Вальхаллы место и для храбрых воинов Гардарики?..
Потому что среди мёртвых, насколько он видел, было всего двое датчан. Он сам да Эгиль. Остальные – венды и словене. Ему даже показалось, будто некоторых из них он смутно узнал…
Столько неожиданного одновременно оказалось слишком для одной души, пусть даже путешествующей в Вальхаллу. Харальд уронил голову на холодные доски и умер во второй раз.
Крапива сидела верхом на знакомой спине Шорошки, почти на крупе коня. Она крепко держалась за пояс своего одноглазого похитителя, поскольку ничего иного ей не оставалось, и мысли накатывались одна на другую, как лодки, колеблемые течением у причала.
Когда он явился забирать её из кремля, из постылого поруба, она с ним идти не хотела. От княжеского суда бежать, ещё не хватало! Неправый пусть бегает, а ей ни к чему!.. Она даже пыталась противиться, когда он подступил тащить её силой. В ратной науке, с оружием или без оружия, Крапива была далеко не дура. Учила отроков, да и кмети вставали против неё без усмешек. Она и одноглазому думала дать достойный отпор, но про их короткую схватку даже вспоминать не хотелось. Он вовсе не заметил её оборону, которая кого другого весьма устрашила бы. Не дал ни разбить пяткой колено, ни всадить острый локоть пониже ремня… Скрутил, точно овцу. И слегка придушил – чтобы повисела смирнёхонько на плече, пока он пробежит ночным двором кремля и заново перелезет через забрало…
Этот побег из детинца Крапива помнила плохо. Много ли чего высмотришь, свисая вниз головой с жёсткого, как камень, плеча! Да и то малое, что открывалось глазам, проплывало мимо, не достигая памяти и не задерживаясь в ней. Как следует Крапива очнулась только далеко за окраиной города, когда одноглазый лиходей сбросил её, точно куль зерна, на стылую землю, и почти сразу в лицо сунулся тёплый шёлковый нос. Шорошка жалеючи толкал её мордой, уговаривая подняться, и по-собачьи лизал ей щёки и шею, словно прощения за что-то просил.
Наконец она схватилась за его густую жёсткую гриву и села, одолевая звон в голове. Одноглазый варяг возился вблизи, деловито засовывая что-то в мешок. Крапива едва различала его в темноте.
«Ты кто?..» – сиплым чужим голосом спросила она.
Он отозвался не сразу, но потом буркнул:
«Человек прохожий».
Крапива попыталась сообразить, показалось ли ей, или кметь, оставшийся лежать у двери поруба, действительно шевелился. Может, видел всё и князю расскажет – она, мол, не своей волей из заточения вышла?.. То, что от одноглазого ей не сбежать, она уже поняла. Крапива не зря среди воинов выросла и чуяла нутром: этого человека ей не перехитрить. А осилить – семерых надо таких, как она… Она только спросила его:
«От меня тебе чего надобно?»
Хотя сама уже знала, чего. Не выкупа и не красы её девичьей. Он и ответил точно так, как ждала:
«Хочу, чтоб к отцу меня проводила. К боярину Сувору Щетине».
Крапива упёрлась:
«Злое на уме у тебя! Не поведу к батюшке!..»
Он равнодушно ответил из темноты:
