Меч мертвых - Семенова Мария Васильевна (книга регистрации txt) 📗
«Сыне, – сказал ему седоусый Ждигнев, – верно ли, будто глиняне, у коих ты осенью побывал, сохраняют святыню, принесённую из прежних земель?»
Тогда стояла весна, и, как почти каждый год по весне, вагиры ждали войны. Привычное дело, кое-кто даже радовался – горячие парни, не накопившие ума и жаждавшие деяний. Только на сей раз всё обещало быть много хуже обыкновенного. Из Роскильде доползали слухи о множестве боевых кораблей, спешно достраивавшихся по повелению Рагнара Кожаные Штаны, конунга селундских датчан. Зачем воинственному Рагнару новые корабли, если не для новых набегов?.. И саксы, в кои веки раз замирившиеся с соседями-франками, открыто сулились вот-вот перейти граничную реку …
«То верно, отче, – ответствовал юный княжич отцу. – Хранят они меч, который почитают священным. И говорил мне старейшина – пока с ними тот меч, не прекратится их род и не будет племени переводу. Верят они, будто сам Перун поднимает его и обороняет их, когда подступают враги».
«Привези его, сыне, – велел кнез Ждигнев. – В такое лето, как ныне, Перун благословит только сильного воина. Лепо ли оставить заветный меч утлому глинскому роду, когда самому стольному городу несчастье грозит?..»
…Глиняне не ждали старградского княжича ранее будущей осени, но поначалу обрадовались ему. «Хотела на руках поднести …»– покраснела Нечаянка, гордясь и смущаясь пухлым округлившимся чревом. Он ещё тот раз, прощаясь, ей подарил серебряный знак Сокола, и она носила его, как оберег, не снимая. Рюрик про себя решил непременно увезти девку. А вслух объявил людям волю своего батюшки-кнеза, и люди заплакали.
Надобно молвить, дотоле он был вполне согласен с отцом. Что такое один маленький род, да ещё чуждого племени, когда на всю вагирскую землю недруги покушаются? Но вот посмотрел на слёзы глинян, и уверенность его подалась. Молод ещё был, не ороговела душа. И провестилось сомнение, нашептало: то правда, чего ради людям защитник-кнез, если он у малого рода, под его руку притекшего, последнее забрать норовит?.. Рюрик даже осердился на глинян, не зная, как поступить. И батюшку ослушаться нельзя, и насилие совершить над гостеприимной деревней … Вот если бы схватили оружие, попытались противиться – тут уж он смекнул бы, что с ними делать!.. Однако старейшина лишь долго смотрел поверх его головы, в небо, словно вопрошая, как мог Отец Сварог насудить племени такую судьбу. Старейшина Семовит мог бы, конечно, покликать крепких мужей, но малая дружина княжича расправилась бы с ними не особо взопрев …
«Идём», – сказал он молодому вагиру.
Сам вошёл в Божью храмину, куда не допускались чужие и где смертному человеку не дозволялось даже дышать. Сам вынес из святилища тяжёлый длинный ларец. Княжич жадно и любопытно обежал его взглядом: ларец был не то что замкнут замком – вовсе наглухо окован семью железными полосами.
«Людские глаза не должны видеть священный клинок, – промолвил Семовит. Сдёрнул с плеч плащ, прошитый драгоценными нитями – знак своего достоинства, – обернул им ларец и с рук на руки передал княжичу. – Береги».
Руки глинянина дрожали, словно он дочерь любимую вручал постылому жениху. И княжич не совладал с внезапным порывом:
«Отобьёмся, сам назад привезу. Если жив буду. Моя честь в том порукой!»
Старейшина вновь посмотрел куда-то сквозь него, и Рюрик подумал о том, что раньше Семовит смотрел ему прямо в глаза. Глинянин медленно усмехнулся, кивнул:
«Вернёшь …»
Княжич в деревне даже не заночевал. Тут же заново поседлали только-только принюхавшихся к свежей травке коней и поехали прочь из молчащего, будто смертной фатой покрытого поселения. Лишь с Нечаянкой княжич поступил как задумывал – повёз с собой. Хотя и понимал уже, что всё зря. Не будет она солнышком ходить по его дому, не будет радостно дарить ему ласки и сыновей. Сам сломал нечто еле проклюнувшееся, потерял, чего толком и обрести не успел … До вечера, до самого привала она не проронила ни словечка, не пожаловалась. Лишь горбилась в седле, кусала губы да обнимала живот. Когда в поздних сумерках остановили коней – обессиленно прилегла у огня. Но стоило отвернуться, на миг забыть про неё …
«Нечаянка!..»
Только смятый плащ валялся на лапнике, уложенном для неё возле костра!
Княжич первым схватил пылающее полено, со всех ног бросился в лес. На нежной весенней травке угадывались следы, и он мчался по ним, не замечая хлещущих веток, грозивших выбить глаза. А резвые ноги опутывало ниоткуда пришедшее стопудовое знание: не догонит. Следы довели его до края болота, закутанного густым вечерним туманом … С закатной стороны ещё сочилась розовая заря, и клубящиеся космы светились, переползали, завивались неторопливыми вихрями … Непролазными болотами был тот край страшен и знаменит …
«Нечаянка!..» – закричал он так, что едва не надорвалось горло.
Словно в ответ, далеко в тумане тяжело, гулко плеснуло. Потом сапоги княжича тронула всколыхнувшая густую жижу медленная волна …
– Нечаянка!..
Князь отшвырнул одеяло и сел с глухо колотящимся сердцем. Спустил ноги на холодный берестяной пол и поник седой головой, укрывая лицо в ладонях, – благо здесь, в ложнице, никто его видеть не мог.
Он с великим бережением доставил домой ларец, отнятый у глинян, и Ждигнев доволен был свершением сына. Почтительно перенёс заветный меч на свой боевой корабль, и люди заметили: попутный ветер стал дуть в паруса старградскому кнезу и удача не покидала его, куда бы он ни направился. Вскоре пришли вести, что Рагнар Лодброк повёл свои новые лодьи в страну франков и осадил стольный город Париж. А саксы, всю зиму точившие на вагиров свои знаменитые ножи в локоть длиной, прознали об этом и тут же послали западным соседям взмётное слово, а кнезу вагиров предложили союз, позвали идти вместе в поход. Какой сакс в своём уме пойдёт резаться со свирепыми и небогатыми вагирами, когда есть возможность сообща пограбить у франков?..
…И крепче прежнего стоял Старград, и было всё хорошо. «Верни меч, батюшка», – подступался Рюрик. «Молод ты. Им же лучше, глинянам твоим, пока меч у меня», – отвечал кнез. Он был мудр и помышлял обо всей стране сразу, но княжича не покидало дурное предчувствие. Нечаянка не была ему ни женой, ни невестой… ни даже подругой возлюбленной – вся любовь, три дня знал её по осени и один день весной! – но всё равно упрямо блазнилось, будто нечто очень хорошее отбежало из его жизни навсегда. И не вернёшь, и хоть знать бы, о чём тоска!..
А потом опять настала осень, и корабль кнеза Ждигнева однажды не вернулся домой. Позже рыбаки рассказали старградцам, как Ждигневова лодья сходилась с двумя северными кораблями. Рыбаки, конечно, проворно поставили паруса и убрались подальше, а потому не видели, чем кончилось дело. Осиротевшие княжата стали расспрашивать и узнали, что летом у тех берегов промышляла ватага Тормода Кудрявая Борода, фэрейского херсира, и он-то вернулся на свои острова живым и с добычей.
В тот год Рюрик не пошёл сам к глинянам, послал отроков. Верные отроки поехали памятными тропами, выбрались на знакомые поляны и… не нашли поселения. Только шуршащие груды чёрных углей на месте нарядных, добротно, для внуков-правнуков, выстроенных домов. Отроки стали искать следы вражеского погрома, но не нашли. Значит, сами люди ушли. Неведомо куда ушли с обжитого места. Ни следа не оставив, растворился маленький род глинян в необъятных лесах, вызолоченных близкими холодами…
…И минули годы, и сидел постаревший князь, в котором ещё можно было узнать тогдашнего весёлого княжича, один в городе на другом краю населённого мира, сидел посреди чёрной безрадостной ночи, опустив на руки голову, слушал заунывный вой псов и ждал, когда же взойдёт солнце ещё одного дня.
Нечаянка…
Глава шестая
Когда случился великий разлад и половина былой Ладоги ушла с Вадимом иной доли приискивать, нельзя сказать, чтобы в старых гнёздах остались сидеть только те, кому полюбился Рюрик, а Новый Город выстроили единственно те, кто остался верен Вадиму. Редок живущий сам по себе; за каждым его племя, его род, и чаще всего человек смиряет себя, уступая воле семьи. Что делать, если отец был бы рад держаться Вадима, занявшего ладожский стол по праву наследования, а сын, ходивший с городской ратью против датчан и бившийся с ними под стягом Белого Сокола, – об ином, кроме как ещё послужить государю-варягу, не помышляет?.. Самое последнее дело, усобица в доме. Многие, памятуя об этом, сумели уберечь свой род от раздоров. Вот потому в Новом Городе хватало не слишком тайных приверженцев Рюрика, а в Ладоге – тех, кто рад был бы заново примирить своего князя с Вадимом.
