Дочь викинга - Крён Юлия (бесплатные полные книги txt) 📗

Гизела побледнела от страха за подругу. Увидев ее, Руна вдруг расхохоталась. Странное же они являли собой зрелище: одна привязана к дереву, другая качается на веревке с яйцом в руке и не может забраться наверх! Смех Руны был звонким и заливистым, он нисколько не напоминал ее привычное бормотание. Чем-то он походил на звонкоголосое пение Гизелы.

Принцесса удивленно уставилась на свою подругу. Солнце светило прямо в глаза. Оно не только слепило, но и грело. «Пришла весна, – подумала Гизела. – Наконец-то пришла весна». Поддавшись внезапному порыву, принцесса радостно подпрыгнула.

– Давай попробуем еще раз! – восторженно воскликнула она.

Северянка вновь спустилась на веревке за край скалы.

О постройке корабля в ближайшие дни нечего было и думать. Если раньше Руна как одержимая рубила деревья, строгала доски и прибивала их друг к другу, то теперь она увлеклась собиранием яиц. Северянка больше не спускалась к уступу без мешочка, куда можно было сложить добычу. Вскоре она привыкла карабкаться вниз по скале, поэтому руки у нее уставали уже не так быстро. Кроме того, Руна научилась ориентироваться, раскачиваясь на веревке, поэтому могла достать яйцо из гнезда с первого раза.

Конечно, яйца уже не казались ей такими необыкновенно вкусными, как в первый день, – все утрачивает свою прелесть, если наслаждаться им слишком часто. Но чувство победы и радость остались. Радость оттого, что пришла весна. Что им удалось пережить зиму. Что крики чаек не смогли ее запугать. Что она вообще не боялась врагов.

Однажды, когда Руна опять спустилась к уступу, ей почудилось, будто кто-то незримый наблюдает за ней. После зимы, проведенной наедине с Гизелой, это чувство казалось непривычным – и потому таким острым. Девушка оглянулась: море, небо, скалы, ветки на волнах, ил, водоросли… Она спустилась немного ниже. В голубом, сером, коричневом мире промелькнули вкрапления чего-то… пестрого. Оно лежало внизу, на узкой полоске берега между водой и скалами. Может, там распустились цветы, не боявшиеся солоноватой воды, а может, это был человек или какое-то тряпье, вынесенное на берег после кораблекрушения. Руна вскарабкалась по веревке вверх. Перевалившись через край скалы, она услышала, как угрожающе заскрипело деревце. Гизела вся взмокла от напряжения – она изо всех сил вцепилась в ствол и уперлась ногами в землю.

– Что произошло? – Девушка заметила, что ее подруга раздосадована.

– Нам нужно спуститься к берегу, – бросила Руна, не вдаваясь в подробности.

Идти до берега было довольно далеко – приходилось огибать высокие скалы, а потом спускаться, цепляясь за острые камни.

Когда девушки в конце концов добрались до берега, Руна не увидела там ничего пестрого, но ее вновь охватило ощущение, будто рядом есть кто-то чужой. Поэтому они пошли дальше, Руна впереди, Гизела чуть поодаль.

Девушки замерли, увидев на берегу тело. Издалека оно казалось стволом дерева, трухлявым, подгнившим, вынесенным из моря на песок волнами. Но на самом деле это был мужчина. Он лежал неподвижно, точно мертвый, и лишь нагнувшись к нему, Руна заметила, как поднимается и опускается его грудь. Одежда мужчины была разорвана, кое-где ткань потемнела от запекшейся крови. А затем Руна увидела шрамы на его лице.

Это был Тир!

Руна, как обычно, узнала его быстрее подруги. Отпрянув, она обнажила нож. Гизела же все еще рассматривала норманна. Кожа Тира заскорузла от грязи и крови, и нельзя было понять, насколько сильно он ранен. Тело этого человека готово было рассыпаться в прах после перенесенных страданий (на его лице появились новые шрамы), тем не менее он был все еще жив.

Если бы Руна подчинилась первому порыву, Тиру недолго осталось бы пребывать среди живых. Во взгляде девушки сверкала жажда крови. Слишком уж много горя причинил ей этот человек, и то, что у врага не было сил, а его тело было словно слеплено из нарывов, не удерживало северянку от мести.

– Он ранен! – воскликнула Гизела.

Оцепенение, завладевшее Руной, отпустило ее, и только пальцы сильнее сжались на рукояти ножа.

– Вот и прекрасно, – пробормотала она. – Значит, скоро он сдохнет! А нет – так я ему помогу, – ее голос звучал хрипло и сдавленно, ничуть не напоминая звонкий смех прошлых дней.

Руна медленно обошла вокруг Тира, будто выбирая место, куда удобнее всадить нож, чтобы нанести врагу смертельную рану.

Мужчина по-прежнему лежал неподвижно, и только его грудь легко поднималась и опускалась. Его глаза запали, на груди копошился большой жук, выбравшийся из складок одежды.

Руна медленно занесла нож.

– Не надо! – воскликнула Гизела, хватая подругу за руку.

Северянка изумленно повернулась к ней, и жгучая ненависть на ее лице сменилась непониманием. Впрочем, принцесса и сама не могла бы объяснить, почему защищает этого ужасного человека. Почему не боится его. Почему испытывает лишь усталость. Усталость от насилия и смерти. Усталость от кровопролития и жестокости. Гизела выпрямилась во весь рост, не отпуская руки северянки.

– Ты все время говорила: либо мы, либо они. Но в этот раз нам не нужно выбирать. Этот человек совершенно беззащитен. И он не может нас убить. Поэтому и мы его убивать не станем.

– Значит, не мы его убьем… а я.

Гизела опустила руку; ей показалось, что она услышала стон.

– Ты только посмотри на него!

– Я и смотрю! И вижу воплощение зла! Нет в нашем мире существа чудовищнее! – с горечью выпалила Руна.

Гизела не стала ей возражать, хотя по ее мнению Таурин был ничуть не лучше Тира.

– Может, и так, – согласилась она. – И все же…

Ей не приходили в голову слова, которыми можно было бы переубедить Руну, но в то же время она не могла побороть нараставшее в ней желание причинить Тиру боль, наказать его за все прегрешения. Желание отомстить чуть было не пересилило в ней отвращение к насилию. И все же Гизела сдержалась.

– Diligite inimicos uestros, bene facite his, qui vos oderunt; benedicite male dicentibus vobis, orate pro calumniantibus vos. Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. [15] – Если бы Гизела произнесла слова молитвы только на родном языке, она не поверила бы в них, но на латыни они звучали торжественно, прославляя завет, который был важнее ненависти и мести.

– Что ты говоришь?! – набросилась на нее Руна.

– Я говорю о милости Божьей, о милосердии Божьем. Да, Господь добр! Господь милосерден!

Она отвернулась от Тира – возможно, потому, что его вид лишал ее слова внушительности, а может быть, потому, что на самом-то деле Гизела пыталась защитить не его, а саму себя и ее тирада не имела к норманну никакого отношения. Вернее, Гизела хотела защитить прежнюю себя. Зимой ей казалось, что от той, другой Гизелы почти ничего не осталось. Принцесса постоянно была на ногах, отдыхать ей было некогда. Она сама шила одежду, сама готовила еду, и некому было о ней позаботиться. А главное, она больше не пела и не молилась, и ее не терзало постоянное стремление угодить другим людям, порадовать ожесточившуюся от обиды мать и измученного отца. Той Гизелы, похоже, больше не существовало. Осталась лишь девушка, которая привыкла повиноваться Руне и собственной воле к жизни, чьи поступки были обусловлены необходимостью, чья жизнь напоминала простенькое льняное платье – практичное, но лишенное ярких красок и украшений.

Но теперь наступила весна. Весна, заставившая Руну засмеяться. Весна, пробудившая в Гизеле желание совершать поступки не только полезные, но и добрые, прекрасные, исполненные любви и дружеской благосклонности.

– Бог добр, – повторила она.

Да, Гизела утратила веру в это долгими ночами, когда ей нечего было есть, но теперь вера возвращалась к ней, и девушка смогла произнести эти слова – здесь, под ослепительным солнцем, сиявшим в голубом небе, перед бирюзовым сверкающим морем, над тяжело раненным врагом, уже не пытавшимся уничтожить ее.