Порт-Артур. Том 2 - Степанов Александр Николаевич (читать книги TXT) 📗

– Выходит, он вроде старшего ночного сторожа в Артуре, – решил Блохин. – Только где же у него погремушка?

– Какая погремушка? Трещотка, что ли?

– Она самая.

– Сделай да поднеси ему, – засмеялся Звонарев.

– Мигом сварганим из старого железа, только как бы у меня потом из-за этого голова не затрещала, – зубоскалил солдат.

Пользуясь затишьем на фронте, Стессель решил объехать батареи второй линии. Здесь было совершенно безопасно и в то же время можно было с чистым сердцем послать реляцию о посещении передовых позиций.

Артиллеристы едва успели закончить уборку, как на дороге показался известный всему Артуру экипаж, запряженный парой серых в яблоках лошадей.

Прапорщик поспешил в блиндаж. Там он застал Никитина и Борейко, усиленно выпивающих и закусывающих. Не привыкший к гомерическим порциям поручика, юнерал уже с трудом двигая языком.

– Подъезжает Стессель, – сообщил Звонарев.

– Разрешите встретить его превосходительство? – обратился поручик к Никитину.

– Конечно, конечно. Он ведь любит почет. Сразу раздуется, как индейский петух, думает, что тогда его и впрямь за умника ненароком сочтут, – пролепетал с трудом генерал.

Офицеры вышли, оставив своего гостя в обществе целой батареи недопитых бутылок и опорожненных стаканов.

Стессель вышел из экипажа и приказал выстроить солдат за орудиями. Когда это было исполнено, он громко поздравил солдат с отбитым штурмом и поблагодарил за службу. Обходя по фронту, генерал сделал Борейко замечание за плохую выправку солдат. Особенно возмутил его Блохин, у которого фуражка блином сидела на голове, пояс спустился вниз, на лице застыла глупейшая улыбка.

– Что за олух! – закричал Стессель. – Голову выше, брюхо подбери! – И генерал ткнул солдата в живот.

Эффект получился совершенно неожиданный. Перегнувшись вперед, солдат громко икнул. Стессель даже онемел от удивления.

– Поставить этого идиота на шестнадцать часов под ранец, чтобы вел себя прилично в присутствии генерала, – приказал он, обретя наконец дар слова. – Не солдаты, а папуасы какие-то!

Неизвестно, сколько бы времени он возмущался, если бы не увидел приближающегося к нему Никитина. С блаженно-пьяной улыбкой на багровом лице, пошатываясь и заплетаясь на каждом шагу, Никитин еще издали посылал своему другу воздушные поцелуи. Стессель нахмурился.

– Ты уже успел зарядиться! – недовольно проговорил он.

– Успел, Толя, но только самую капелечку! Не сердись, дай я тебя поцелую. – И Никитин обнял Стесселя.

– Довольно, Владимир Николаевич. Тебе, я вижу, надо немного отдохнуть. Поедешь сейчас со мной.

– Только не хмурься, Толя. Ведь в молодости и ты не был схимником! Помнишь, как перед третьей Плевной [38] мы с тобой в собрании дербалызнули? Ты еще на четвереньках под столом ползал, лаял по-собачьи и кусал дам за ноги! Ведь тоже был когда-то шалунишкой!

– Едем! – решительно подхватил Стессель его под руку.

– Да куда ты меня тащишь? Позволь хоть попрощаться с моим новым приятелем. Люблю его, как сына. Заметь – это лучший артиллерист в Артуре! – И Никитин облобызался с Борейко.

– Подавай! – нетерпеливо махнул рукой кучеру Стессель, но Никитин уперся.

– Хочешь, я тебя свезу в одно тепленькое местечко? – предложил он, хитро улыбаясь. – Девочки там – пальчики оближешь!

Стессель свирепо молчал и продолжал вести Никитина к экипажу.

– Нет, постой! – вырвался последний. – Да ты не бойся, я твоей мегере ничего не скажу! Ведь все знают, что ты сидишь у ней под башмаком и она бьет тебя туфлей по голове. – Никитин громко захохотал. Окончательно выведенный из себя, Стессель втолкнул своего друга в экипаж и приказал трогать.

– Смирно! – скомандовал вслед уезжающему начальству Борейко, отдавая честь. – За этакое генеральское представление, – обернулся он к Звонареву, – не жалко и полсотни заплатить. Разойтись!

Солдаты бросились в разные стороны. Блохин тут же прошелся колесом и к вящему удовольствию всех повторил свой нехитрый трюк со Стесселем.

– Воображаю, как попадет Никитину за сегодняшнее! – заметил Звонарев.

– У него хоть в пьяном виде мозги начинают шевелиться по-человечески, а у Стесселя они уже окончательно и бесповоротно застыли на месте.

Жизнь на Залитерной шла своим чередом. Звонарев то конструировал «артурский пулемет», то придумывал, как пропустить электрический ток в проволочные заграждения, то принимался за проектирование воздушного шара, на котором Борейко должен был подняться на высоту тысячи футов с целью обнаружения осадных батарей. Докладные записки с Залитерной градом сыпались в Управление артиллерии, где их аккуратно подшивали в папки.

Поручик каждый вечер отправлялся в «экономку» и возвращался поздно ночью. Звонарев часто встречался с Варей, приносившей обеды. Девушка все прочнее входила в жизнь прапорщика – заботилась о его питании, белье, следила за порядком в блиндаже, разносила денщика за грязь и неаккуратность. Между ними установились хорошие, дружеские отношения. Варя не очень командовала, а Звонарев избегал дразнить ее.

Солдаты тоже привыкли к Варе и звали ее «нашей сестрицей» и «прапорщиковой барышней». Один Блохин непочтительно величал ее просто Варькой, но при встречах тоже был вежлив.

Пользуясь отсутствием офицеров на батарее, солдаты вечерами собирались у костров и слушали Ярцева. Последний с необычайным воодушевлением и подъемом торжественным речитативом декламировал «Полтаву» и «Руслана и Людмилу», вызывая бурные восторги своих слушателей. Чеканный стих пушкинских произведений зачаровывал всех звучностью и красотой. Лежа на земле, лицом к огню, солдаты восторженными восклицаниями выражали свои чувства Даже Блохин, сначала было забраковавший «Руслана и Людмилу», теперь, переваливаясь с боку на бок и лениво почесываясь, удивленнорадостными восклицаниями приветствовал особенно понравившиеся ему места.

– Сказка эта так сама на песню и просится, – мечтательно произнес Белоногов. – Вот бы хором спеть было хорошо.

– Подожди, дальше еще лучше будет, – улыбаясь счастливой улыбкой, отвечал Ярцев и переходил к «Полтаве», за которой следовал «Медный всадник». «Евгений Онегин» имел меньший успех.

– Про господ оно, нас мало касаемо, – зевал Блохин, – ты бы, сказочник, лучше про попа Балду сбрехнул.

Проходя как-то мимо Ярцева, Борейко поинтересовался, что он читает.

– И нравится? – справился он.

– Раззявя рты слухают, вашбродие.

Поручик хмыкнул носом.

– Некрасова поэта знаешь?

– Малость слышал, но по-настоящему не видел.

Борейко достал однотомник сочинений Некрасова и в один из вечеров, присев к солдатскому костру, прочитал на выбор несколько отрывков. Когда он кончил, солдаты продолжали некоторое время сидеть молча.

– Не понравилось, что ли? – спросил поручик.

– Какое не понравилось! – отозвался Блохин. – Да разве разрешается про такое писать? – недоверчиво спросил он.

– Ты думаешь – запрещенное? – усмехнулся Борейко и, раскрыв первую страницу, показал: – Читай, коль грамотен: «Разрешается цензурой».

– Чудно даже, чтобы про господ так писать, – все еще сомневался солдат.

С этого вечера Некрасов стал любимым поэтом. Чтецом выступал сам взводный Родионов. Низким, рокочущим басом он неторопливо читал «Кому на Руси жить хорошо», «Орина, мать солдатская» и другие поэмы. Блохин располагался рядом и пристально глядел ему в лицо, повторяя следом за фейерверкером отдельные фразы. Один Ярцев по-прежнему предпочитал Пушкина и, устроившись в отдалении, умиляясь втихомолку, читал на память целые главы из «Евгения Онегина».

Иногда завязывались общие разговоры. Излюбленными темами были: скоро ли кончится война и что после нее будет.

– Без бунта дело, братцы, не обойдется, – заявил однажды Блохин. – Как до дому доберемся – помещицкую землю промеж себя поделим, а попервах всех генералов да офицеров побьем.

– Что ж, ты и Медведя убьешь? – иронически спросил Родионов.