Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1 - Борн Георг Фюльборн (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
— Но зато из Аббевиля нет такого частого сообщения с английским берегом, как из Кале и Диэппа, — возразил Каноник, — я стою на том, что он поехал через Диэпп и сам поеду по этой дороге.
— Может быть, нам удастся разузнать от крестьян или в каком-нибудь трактире, не проезжал ли мимо д'Альби, а за ним и те трое. Тогда будет хоть какая-то определенность.
— Согласны! Значит, едем на Диэпп! — вскричал маркиз и вскочил в седло. Товарищи последовали его примеру, и все трое, сдерживая лошадей, выехали на берег Сены. В обеденное время они были уже у заставы.
XXXI. ЗАМОК УЕДИНЕНИЯ
Старый город Блоа, расположенный на правом берегу Луары, составляет ныне административный центр департамента Луары, но в старину он был незначительным местечком с узенькими улицами и большим исторически знаменитым замком. В этом мрачном, окруженном огромным парком замке, родился король Людовик XII и жил в нем также охотно, как и Франциск I.
У Генриха же III было связано с ним тяжелое воспоминание, так как здесь по его приказанию были убиты герцог де Гиз и его брат кардинал Людовик. При Генрихе IV замок этот впал в запустение, так как король никогда не бывал в нем. Теперь же он был подготовлен для проживания королевы-матери. Но, несмотря на все великолепие внутренней обстановки, это было не что иное, как тюрьма, в которую заточили высокомерную Марию Медичи.
И кто знает, не затем ли послали ее сюда, чтобы напомнить ей о мгновенно померкшем блеске одной из ее всемогущественных предшественниц и вселить ей мысль о непрочности всякого земного величия?
В этом самом замке, забытая всеми, умерла Екатерина Медичи, некогда грозная властительница Франции. Мария Медичи была не больше, чем узница в этом замке, населенном лишь несколькими слугами. Перед подъездами день и ночь шагали часовые, ее саму выпускали из этой тюрьмы лишь на несколько часов.
Но и этот удар судьбы не преклонил и не сломал гордой воли королевы-матери, а заставил лишь тщательнее разрабатывать свои планы, цель которых заключалась в мести за все то, что произошло с нею, тому, кто был причиной всего этого — ее сыну, королю.
Герцогиня Бретейльская последовала за нею и в Блоа, а шевалье д'Альберт и здесь был ее тюремщиком. Для прислуживания ей привезли несколько лакеев и горничных. Встречи у нее были только с художниками, работавшими в Люксембургском дворце. Для всех остальных доступ к королеве-матери был строго воспрещен. В особенности же — для епископа Люсонского, герцога д'Эпернона и остальных ее приверженцев.
Таково было уединение, в котором вынуждена была жить расточительная, любившая блеск, роскошь и общество, Мария Медичи. Его поистине можно было назвать узничеством. Даже переписка ее подвергалась строжайшему надзору шевалье д'Альберта. Она была решительно отрезана от всего, что было вне этого замка и окружающего его парка, не видела почти никого, кроме своей фрейлины и ненавистного, вечно наблюдающего за ней шевалье.
О дворе и о своем царственном сыне она не знала почти ничего. Она слышала только, что король Людовик окончательно и всецело подпал под влияние своего любимца, и что этот всемогущий советник и первый министр пользовался своим влиянием точно так же, как делал это Кончини: спешил обогатиться всеми путями и средствами, возвыситься над всеми знатными людьми в государстве.
Эта весть порадовала Марию Медичи. Люинь, оставаясь в милости короля, мог только лишь пошатнуть значение трона, тем более, что число недовольных со времени изгнания королевы-матери еще более возросло.
Наступила зима 1619 года. В уединенном замке она была еще заметнее, чем где бы то ни было. Королеве-матери казались нестерпимы эти облетевшие деревья, эти густые туманы, застилавшие всю окрестность и временами переходившие в снег, эти короткие дни и бесконечно длинные бессонные ночи. По вечерам она вместе с герцогиней сидела перед камином, целыми часами не говоря ни слова, задумчиво смотрела на пламя и лишь поздно ночью ложилась в свою огромную кровать под балдахином.
Апартаменты королевы-матери находились в нижнем этаже здания. Высокие готические окна всего лишь на пять футов возвышались над землей.
Двадцать второго февраля день стоял пасмурный и тоскливый. По дороге от города к замку шел человек в шляпе с черным пером, тепло укутанный в темный плащ. Уже смеркалось, когда он, пройдя через парк, остановился у ворот замка и объявил страже, что желает переговорить с шевалье д'Альбертом, которого тотчас вызвали. Незнакомец почтительно снял перед ним шляпу. Нижнюю часть лица его закрывала большая черная итальянская борода.
— Вы меня спрашивали, милостивый государь? Я к вашим услугам! — сказал д'Альберт любезно.
— Я живописец Амати, — сказал поздний посетитель, — и хочу переговорить с королевой-матерью о фресках, для работы над которыми я приглашен. Мне необходимо переговорить о сюжетах.
Синьор Амати был не первый художник, явившийся в Блоа, а так как личность его не возбуждала никаких подозрений, шевалье согласился тотчас доложить о нем. Когда д'Альберт сказал о приходе Амати герцогине Бретейльской, а та, сходив в комнату королевы, возвратилась к нему, он не мог не заметить в ней какого-то смущения.
— Королева поручила сначала мне переговорить с ним, — сказала она. — Ее величество что-то не помнит его имени среди своих художников.
После этих слов шевалье пошел за герцогиней прямо по пятам. Остановившись перед живописцем, она невольно вздрогнула, но быстро овладела собой и проявила весьма! естественное удивление.
Между тем, живописец, почтительно склонившись перед герцогиней, успел шепнуть ей несколько слов.
— Извините синьор! Просто не понимаю, как я могла забыть вас, знаменитейшего художника! О! Но в памяти моей всегда остаются ваши великолепные картины! Не угодно ли вам пойти со мною в апартаменты ее величества.
— Мне необходимо получить приказания королевы относительно фресок, — сказал художник, проходя с герцогиней мимо шевалье д'Альберта, который не заметил ничего подозрительного в их встрече и успокоился. Да и какая опасность могла быть в посещений этого незнакомца? Шевалье был уверен, что женщина, которую он стерег, вполне покорилась своей участи.
Фрейлина ввела художника в огромную приемную королевы-матери, напоминавшую средневековый рыцарский зал. Мария Медичи сидела у камина и припоминала, что не делала никаких заказов живописцу с такой фамилией.
Синьор Амати подождал, пока затворилась за ним дверь, потом подошел к королеве и опустился перед нею на колени.
— Простите меня за обман, ваше величество! — проговорил он.
— Как! Чей это голос! — вскрикнула королева, встав от удивления.
— Я попрошу вас, королева, быть как можно осторожнее. Никто не должен даже подозревать, что я был у вас.
— Да неужели это действительно вы, герцог? Эта борода…
— Фальшивая, имя вымышленное, одежда сшита именно для этого визита.
— О, да будет благословен приход ваш! Но пойдемте в другую комнату. У шевалье д'Альберта очень тонкий слух. Наша добрейшая Бретейль останется здесь и позаботится, чтобы нам не помешали.
Герцогиня поклонилась в знак готовности повиноваться. Королева-мать и герцог д'Эпернон перешли в комнату, окна которой выходили в окружавший замок парк. Д'Эпернон запер за собою дверь, а Мария Медичи дала ему поцеловать свою руку.
— Итак, вы затеяли этот маскарад для того, чтобы пробраться в Блоа к несчастной узнице. Это радует меня, — сказала королева-мать. — И, разумеется, вы сообщите мне много новостей, любезный герцог. Когда человек вынужден жить так уединенно, как я, то, естественно, бывает особенно рад встретить посланца из внешнего мира.
— Рассказать вам много новостей, ваше величество, я вряд ли смогу, — отвечал герцог, — но, то, что я намерен передать вам, крайне важно! Вас ждут в Ангулеме для того, чтобы начать открытую войну; там собралось более тысячи человек нашей знати, недовольство которой достигло крайних пределов с тех пор, как Люинь начал вести себя с такой оскорбительной гордостью и занял при короле такое высокое место. Вокруг Ангулема рассеяно до шести тысяч приверженцев недовольных дворян, всадников и оруженосцев. Они ждут только знака, чтобы восстать. Число их удвоится, если вы явитесь на юг.
